Паола Хошман. "Ты можешь знать"
Журнал, организованный Лаканом после публикации Écrits, был назван им по-латински: Scilicet, и
Фраза, произносимая аналитиком, звучала бы так: “Ты можешь узнать определяющую структуру там, где обнаруживаешь себя в интренсек.” Речь о таком связном предложении, цель которого помочь субъекту найти нужные средства скорректировать свой объект и потерпеть неудачу наилучшим образом. Что мы можем знать об именах отца? На какую структурную необходимость они отвечают? Отметим сразу, что структура — это структура означающего, по отношению к которому означаемое остается гетерогенным. Субъект появляется в Языке, структура которого маркирована чертой, отделяющей означающее от означаемого.
Следовательно, в большом Другом нет означаемого субъекта; понимание сего факта вызывает ситуацию тревоги. Фрейд назвал это обнаружением кастрации Матери, отсутствием в ней означаемого субъекта. Там, где означаемое субъекта отсутствует в Другом, то, что взрывается и неожиданно проявляется, — это реальность желания Другого, поэтому становится необходимым посредничество между субъектом и желанием Другого, которым выступает определенное действие Отца. В отличие от этого, тревога, которая является чем-то средним между наслаждением и желанием, не выступает посредником, ситуация тревоги — это критическое ожидание разрешения напряженности между фаллосом и hétéros.
На этом этапе действие Отца есть действие по крайней мере одного имени, очищающего и высвобождающего высказывание, сцену Другого, поскольку то, что он предлагает в качестве посредничества, — это символический порядок как таковой, резюмируемый в непроизносимом фаллосе. Если в логике универсального все, что говорится, является фаллическим, независимо от того, истинно оно или ложно, если всякое значение является фаллическим, то это возможно постольку, поскольку фаллос как таковой не является частью множества сказанного; «Отец» — это то, что исключает себя из сказанного и предлагает место, откуда можно совершить факт говорения, конституируя тем самым все (tout).
Короче говоря, посредничество Отца есть признание фаллоса в качестве символа. А поскольку символическое образовано дырой, его следствием является поиск объекта. Означающее обязательным образом берется за создание означаемого, в котором оно укореняется. Между означающим и означаемым существует отношение инаковости. Свидетельство эпического рода этому мы находим в великой поэме Овидия Метаморфозы. В первой книге он рассказывает о похождениях Аполлона, бога, который знал, что было, что есть и что будет, абсолютного господина, страстно желающего заполучить прекрасную Дафну.
Чего не хватает богу, который гонится за другим телом? Ему не хватает своей причины, которая ускользнула от его знания и поэтому остается другой. Прекрасная Дафна, когда ее поймал проворный бог, превратилась путем метаморфозы в лавровое дерево, посему тайна hétéros осталась недоступной для оракулов Аполлона, дерево — вот что она вручила в объятия влюбленного бога.
“Поэтому, сказал бог, если ты не можешь быть моей женой, будь моим деревом, лавром, и укрась навеки мои волосы, мои колчаны и мои кифары! ” Оно проявляется следующим образом: встреча не предполагает, что другой исчезает в качестве другого. Это было бы форклюзивным требованием любви в виде союза. При встрече с другим остается препятствие, которое удерживает причину желания. Действие Отца, таким образом, заключается в переводе напряжения между означающим и объектом в желание, дабы насладиться желанием.
Субъект подчинен этой структуре. Столкнувшись с желанием Другого, непереводимым в требование, выходящим за рамки тревоги, он обретает спасение благодаря своей интуиции. Интуиция есть чтение того, что не написано. А имя Отца есть то, что дает имя сей интуиции. Лакан сгущает это в рамках топологии, когда говорит: Отец — это то, что производит узел из трискеля.
Именно множественное число имен Отца показывает, что ни одно имя не является лучшим или идеальным, каждое из них исключительно тем, что снабжает интуицию метафорой. Есть Имя Отца и имена Отца, так же как есть Язык и языки. Так вот, эти имена Отца, поддерживаемые дискурсом, создают посредничество, необходимое для установления связи с другим в семье, в социальной группе, в стране. У каждого есть свое пространство, здесь — одно Имя Отца, там — другое.
Dulce de leche, сыр или икра — ни одно из них не лучше другого, на кону событие имени, которое записывает то, что существует. Проблема заключается в нынешнем социальном психозе, характерной чертой которого является тирания Я и его стремление к стадности (trou-peau), к толпе. Сотворить идола из Имени Отца — извечное лукавство. Но в наши дни современная сегрегация стремится не поработить другого, а подавить его.
Другими словами, целью становится существование другого — регресс, невиданный с момента зарождения социальных групп как таковых. В своей книге Фрейд приводит в пример австралийских аборигенов до неолитической революции, они были кочевниками, не жили в домах и не возделывали землю, но при этом следовали закону экзогамии. Короче говоря, человеческая группа в самом рудиментарном состоянии развития техники знала о необходимости другого. Лакан предупреждал нас о росте насильственной сегрегации, возникающей из новых фантазмов, в рамках которых другой повинен в сексуальных не-отношениях. Отвергнутая инаковость оставляет только вариант толпы и вожака, человеческого стада, где Я кичится своим существованием.
Такая ситуация для субъекта оказывается несносной и неприемлемой, поскольку он, подобно Отцу, возникает, говоря “нет”. Это совершенно ясно: выйти из толпы — не значит покинуть закон Отца, напротив, это значит утвердить его. В этом сценарии психоанализ необходим как никогда, потому что это речь субъекта за пределами Я и социального цирка. С помощью психоанализа мы можем понять, что изгнание есть не блуждание, а способ сказать “нет”. Ибо идти по пути выстраивания объекта противоположно блужданию.Обращение к неподконтрольному объекту — это операция Отца, Бога, который ищет hétéros, исключение в поисках единичного.
Без обращения к причине желания означающее блуждает в своих цепях в никудашности (nulle part). Социальная связь, которая не есть толпа, — это своего рода борромеева связь. Каждый субъект является ключевым, если один из них разрывает связь, все меняется. Образуется новое целое (tout), отличное от предыдущего. Для перелетных и борромейских птиц, куда бы они ни отправились, местность и воздух (aires) всегда будут хорошими (buenos), потому как имена Отца поддерживают их.
Некоторые отцовские имена, хранимые в чемоданах, выступают надежными дырами-убежищами (trous sûrs), в которых можно перевезти самое ценное.
И, без сомнения, самое ценное — это причина желания, следствие закона Отца. Процитируем его формулу, ту, что мы находим в конце одной из работ Лакана: “наслаждение должно быть отвергнуто, чтобы достичь его на перевернутой чаше весов закона желания.” Тиресий, посредник, осуществляет эту формулу эпическим образом, когда, увидев обнаженную Афину, он становится окончательно ослеплен по закону Кроноса.
Процитирую гимн Каллимаха V:
Кто одного из бессмертных, самим божеством не избранный,
Узрит, великую тот пеню уплатит за грех.
Увидеть Другой пол — значит сделать его фаллическим, уничтожить его как причину и тем самым больше ничего не видеть. Увидеть другую сторону луны равносильно слепоте. Именно поэтому за строками Каллимаха следует фраза Лакана: “Если бы существовало наслаждение Другого, то его не должно было бы быть…”
Слепота Тиресия поддерживает тайну hétéros и страсть желания. Он, слепец, не будучи победителем в спортивных состязаниях, был самым зрячим из всех, не в суеверном смысле некоего ясновидения, а в смысле ясного и проницательного чтения. Тиресий — самый прекрасный случай посредничества с непознанным (l’insu).
Невроз — это упрек, обращенный к Отцу за то, что он все делает так плохо. Психоанализ предлагает анализанту не стать непогрешимым, а провалиться наилучшим образом: сконструировать объект желания, суть которого в том, чтобы потерпеть неудачу.
Paula Hochman
Buenos Aires, le 15 février 2023.
Перевод: Ливаднов Георгий.
Корректура: Мария Есипчук.
