Я помню, что тогда, 20 февраля, было очень холодно. Уже пятый час я тряслась в

автобусе по киевской трассе сонная, но спокойная.

В на половину пустом автобусе, я запомнила, со мной ехали еще два молодых человека.

Они смеялись заглядывая в свои лэптопы, и говорили, кажется, о девушках. Я считала минуты до остановки. Мне было скучно от слишком очевидного блокбастера и хотелось спать.

Это была уже вторая поездка в Киев в этом месяце.

Оценивая свои шансы как неплохие, взялась за это неблагодарное дело — найти работу юриста в Киеве. Ехала я на собеседование, и Киев встретил меня ветренной, обычной для февраля, сырой и хмурой погодой.

Мой потенциальный работодатель, судя по голосу в трубке, уже немного злился. Ему пришлось выйти ради меня на работу в субботу и он явно рассчитывал пораньше свалить, а я опаздывала. Мой организм дико требовал кофе.

Офис находился на Липках. На метро совсем близко от жд, поэтому я, решив, чточерт с ним, какая разница, десять минут меня не спасут, забежала за этим самым кофе, отхлебнув три глотка, шуганула в метро.

Хотелось поскорее расправиться с заведомо понятно чем закончившимся собеседованием и пойти гулять по городу: посмотреть что сегодня на Крещатике (годовщина как никак), успеть пробежаться по любимым местам. Тем временем, ветер начал усиливаться и на плотном вязаном хомуте, в котором я похожа на Аленку с одноименной шоколадке, заметила снежную крупу. Добежала до офиса.

Меня встретил неудобный замок и большой белый самоед.

Мне сразу вручили какие­то тесты и анкеты, которые я быстро заполнила, но еще

нужно было пообщаться с потенциальным работодателем.

За большим столом в маленькой комнатке сидел мужчина лет 35. Разговор был примерно о том, могу ли я работать почти бесплатно, к тому же без официального трудоустройства.

Извините, но это мне не подходит. А потом, мы обсудили новинки музыкальных

альбомов, оказалось, что чувак не знал о существовании супергруппы joy division, и, кажется, даже записал, чтобы не забыть.

Приятный разговор, но бесполезный практично. В работодателях, как и в людях

вообще, надо разбираться, и пока не набьешь шишек, делать это трудно.

Я почти не расстроилась, ведь мне нужна настоящая работа, а тут какой то развод для неимущих студентов. Самоед провел меня к двери.

С Липок я повернула на банковую, мимо меня промаршировал отряд людей в

камуфляже и с флагами, на палках были повязаны черные траурные ленты, которые развивались по ветру. Они шли вверх от Институтской. Хотелось пойти за ними, но времени катастрофически не хватало, а я еще нигде не была. Вечером из новостей узнала, что был движ возле отделения российского банка, кому­-то что ­то разбили и вызвали нацполицию.

Институтская, на которой два года назад расстреливали людей, заполнена

митингующими и портретами погибших. Эти портреты смотрят на нас, идущих мимо, с каждого дерева или столба, с гостиницы Украина, с майдана, смотрят на свечи и лампадки, на туристов и патриотов, и политиков, и журналистов; на меня, все время что­-то ищущую двадцатитрехлетнюю, влюбленную в этот город девушку.

Мне жаль этих людей, но чем дальше от тех событий, тем я больше понимаю, что наш народ умеет горевать, умеет собираться на площадях, но катастрофически не умеет строить свою страну, по настоящему, без мегафонов и майданов. Чтобы из наших жертв и революций на самом деле родилось что­-то настоящее, чтобы все это не захлебнулась, так и не начавшись.

Чтобы общество перестало терпеть, перестало ругать власть и не ходить на выборы, перестало заискивать с власть имущими и давать взятки, одновременно распевая гимн и держа руку у левой груди.

Эта сложная картина мира, сложная картина выживания в нищей разворованной стране, разворованной теми же гражданами, которые клянутся в любви к ней.

В общем, в том митинге на майдане я увидела в основном фриков и маргиналов,изрядно выпивших сорокалетних мужчин и журналистов, отчаянно ищущих историю, чтобы не оказалось, что в свой субботний выходной они зря поднялись с постели и пошли мерзнуть на неуютный в этот день Крещатик.

Я шла мимо беррберичопов по Михайловской, спускалась по кукольному и банальному туристическому Андреевскому спуску и не выдержав театральности, свернула куда то в сторону, обнаружив церковь козацкого барокко 17 века. “Первая удачная находка этого дня”, — ­обрадовалась я. Впрочем, внутри там ничего особенного не оказалось.

Но вдохновленная такой находкой, я решила ходить только туда, где не встретишь туристов. Следующей моей остановкой был монастырь на подоле. Искала его минут 20, но он оказался закрыт. Побродив по чудесному старому подолу, скрылась в метро.

С того дня у меня почти нет фотографий, от холода телефон отказывался работать и я с трудом следила даже за гугл картами, проверяя правильность своего перемещения.

В модном кафе в центре людей почти не было. За столами кое-­где сидели бородатые хорошо одетые личности ­­ представители креативного класса или творческой богемы.

Не смогла определить, да и какая разница. Спрятавшись в углу под полкой с книгами, поглощала суп под заинтересованные взгляды этих самых личностей. В этот вечер посетителей явно было меньше, чем обычно, официанты скучали за стойкой бара и болтали о своем. День подошел к вечеру. Меня ждала привокзальная площадь. От этой мысли становилось душно, как в распаренной ванной. Выдержав пятичасовую пытку автобусом, прибыла на родной провинциальный вокзальчик.

­ — А вы из киева? ­ обратился ночной таксист

­ — Угу.

­ — В гости приехали?

­ — Угу.

­ А можно будет с вами в Киеве встретиться? ­­ спросил он, решив наверное,воспользоваться случаем подцепить киевскую девушку.

Грустная и уставшая, я ничего не ответила. В понедельник на работу.