У нее не было другого выхода, надо было достать билет и ехать. Уже год она не могла думать ни о чем другом, и хотя вся эта ситуация смахивала на плохо срежиссированную мелодраму, она не встретиться с ним не могла.

Стояла плотная июльская жара. Офис ближе к полудню превращался в сауну. Все сотрудники под любым поводом пытались сбежать в отпуск. “Это моя первая работа, неужели я с ней не справлюсь”, — думала она, смотря на кипы скучающих бумаг, громоздящихся на столе. От этого становилось тоскливо и противно.

Час до работы, час с работы пешком, плеер, бутылка минералки, яблоки и телефон.

А в телефоне тот, с кем надо было встретиться. Но об этом хотелось не думать.

Наташа делиться со мной сигаретой на бетонированном дворе, меня тошнит от дыма и от окружающей нас действительности.

В этом провинциальном городке, где никогда ничего не происходит, где три главных улицы, а все возможные маршруты давно пройдены, где один день похож на другой, было мало воздуха и хотелось выпрыгнуть из этой духоты, хотелось бежать от него на край света. Но где тот край, куда надо бежать, отсюда не видно. А завтра опять ей вставать на работу.

Он объездил полмира, он столько знает, что страшно, у него интересная работа, он так писал, что ком стоял в горле, но даже ему в этом признаваться было страшно. Его обожают все вокруг и если бы она все это знала про него раньше, никогда, никогда бы ему не написала. А теперь с ним не разговаривать невозможно. Невозможно просто взять и перестать ему писать. Она пробовала тысячу раз. Но теперь он приехал в Одессу и надо было встретиться.

— Ты приехал и не сказал.

— Я не успел.

— Ты не хотел. Я больше никогда не напишу тебе.

— Ты не права.

“Это будет первый и последний раз. Просто надо поставить все точки над і”,— говорила решительно она себе, — “Из этого ничего не выйдет. Кто он, а кто я. Но никого лучше него в целом мире нет. Я не могу его не увидеть, я просто не могу.”

Только сумасшедший будет искать билет в Одессу за три дня от намеченной даты отправления. В стране, лишенной самого главного курорта, билетов на ближайшее море нет уже в первый день продажи. Только ненормальный будет оставлять на столе неподписанное заявление, собираться в дорогу за час до поезда, не зная, уедет или нет.

— Абрикосы возьми, — спохватилась мама.

Но она уже прыгнула в такси.

— Девушка, для вас есть один билет до Котовска, — обрадовали в кассе.

“ Я счастливая в своем отчаянии. Не знаю, есть ли он в городе вообще, куда я еду, что я делаю."

— Я буду вечером.

Университетский друг Андрей забирает меня ночевать к себе, я иду гулять по городу и все в нем не так, как всегда. Мимо прогуливаются фестивальные пары, солнце заливает дворы, гудят кафе и машины. Я люблю этот город. Я люблю тебя! Я иду в кино.

Андрей встречает меня улыбчивый, смешной и даже делает комплименты, что на него крайне не похоже. У меня есть еще время до вечера, мы пьем рислинг, я тащу его на фестиваль с тем, чтобы потом оставить.

Фильм из вечерней программы скучный, меня раздражает модный Слабошпицкий, и сидящие впереди чета киноманов. Он пишет, что задержится, но придет.

Я выбегаю в холл кинотеатра в черной строгой майке в обтяжку и джинсах. Стою на белых мраморных ступенях десять минут, и дрожу так, что выходящие покурить на меня оборачиваются. Я не помню о чем я думала. Только помню, что у меня было предчувствие катастрофы, и что если бы не вся эта эпопея длинною в год, я бы убежала отсюда, я чувствовала, как сердце выпригивало из груди. Я почти ничего сегодня не ела.

“Если все будет плохо, а так скорее всего и будет, мы выпьем кофе и он уйдет”, — утешалась я.

Из темноты в полночь на пустом перекрестке с трамвайных путей на меня шел он. Такой же, как всегда. Высоченный, в мятой рубашке, с рюкзаком, пахнущий поездом, удивительно большой. Такой, как будто я его знала всю жизнь.

— Привет.