Потребность в пути у меня возникла сама не знаю когда. Как я сейчас (после множества коротких поездок и теперь, в положении двухмесячного скитальца без дома) для себя определяю необходимость перемены места (не дома) — эта необходимость конституирована различными внутренними желаниями, самое главное из которых — желание чистоты. 

\\\

Мне хочется кратко обрисовать ситуацию, в которой я живу: я отказалась и вольно и невольно от дома, два месяца я перемещаюсь по Европе в радикальной неуверенности: невнятный хрупкий статус учащегося в Литве, который не учится; отсутствие дома даже в Москве (откуда я родом), отсутствие какого-либо регулярного заработка вообще (мой фриланс складывается из халтурок так или иначе связанных с творчеством или преподаванием, но подчеркну дополнительно, что я почти ничего не умею). За моей спиной (тыл) — философский факультет и приязнь к философии, скромный художественный багаж и архив моей жизни, который я, отдыхая, составляю и структурирую. 

Вопрос пути для меня — это комплексный вопрос о самом пути и о доме. В пути, как мне кажется, мы все сливаемся с неким потоком и узнаем сам процесс жизни: жизнь течет и стелется как дорога. В пути редко существует время, как это ни парадоксально, потому что какая-либо дискретность отсутствует и в самом проживании пути нет ничего кроме самого чистого, ясного и прямого проживания. Это проживание не требует никакой косметики или украшений, проживание обнажается именно таким, какое оно есть, и путник, едущий и мчащийся, впервые, как мне кажется, по-настоящему живет: живет так, как было предначертано. Это очень хорошо понимают животные. Не отягощенные рефлексией, разрывом, пресловутой негацией природного (вперед к идее!), они существуют так, как необходимо, т. е. в движении, в котором кроме самого акта движения нет ничего; да и само движение не ощущается как таковое, поскольку нет дистанции с ним и невозможно ему что-то противопоставить: я есть и оно все как-то есть. Путь\путийствование напоминает мне хороший секс: нет субъектности (нет меня), есть только [общее] наслаждение (в пути нет ничего кроме самого проживания, я сливаюсь впервые неразрывно с жизнью; впервые — поскольку вся моя биография растворяется в пути). 

Существует неуверенное, хрупкое, рискованное скитание. Путешествие (каким бы долгим оно ни было), туристическая поездка — что-то вроде командировки, я как бы бываю скитальцем по расписанию. Быть слоняющимся без какой-либо опоры, познавая ситуативность каждой (в прошлом) константы, утверждать константу в том, что дома виделось спонтанным или ситуативным — не одно и то же, что быть туристом, обезопашенным местом, в которое можно вернуться. Во втором случае дом оборачивается просто-напросто колыбелью, люлькой, которая, вероятно, тебе была навязана стандартным повседневным потоком (родители купили квартиру \ вы снимаете что-то с партнером \ определенный город стал домом из-за учебы или работы \ есть понимание себя и своих возможностей и т. д.). Навязанный дом, например, передавшийся по наследству (в широком смысле) — это не та же самая вещь, что дом найденный и выстраданный. Каждый человек должен построить дом — и эта присказка указывает не столько на физическое строительство обиталища, сколько на то, чтобы обрести в метафизическом смысле свою основу, пристанище, которое складывается не через психотерапевтические упражнения, а через вычленения из реальности того, во что можно себя радикальным образом утвердить. Будучи беспочвенной сейчас, я обретаю дом в неустойчивых, неуверенных местах, людях, ситуациях, разговорах. Я считаю, что именно так возможен отдых скитальца: в расслаблении от обретения опоры, которая на мгновение кажется вечной. И именно вечность способна успокоить скитальца. Она же (вечность) редко обнажается перед туристом или остановившимся где-то (например, в навязанном доме), потому что ее, несмотря на весь культурный пафос, очень легко спугнуть безграмотным отношением, сложившимся-порядком-вещей и развращенностью (развращенностью аскезой в том числе). \Развращенность: мера может нарушаться только тогда, когда осознается мера нарушения меры. 

\\\

За свою не слишком длинную жизнь я сталкивалась со скитальцами ограниченное количество раз. Чаще всего я слышала о них от других людей, либо читала их тексты — это сосуществование проходит по грани совместной современности, мы так или иначе знакомы (воздух везде почти одинаковый). Один из скитальцев, с которым я дружу, Д., научил меня множеству вещей и одна из них — это обозначение гендерного внутри скитания через чистоту. Мне повезло быть женщиной-номадом, поскольку нас, женщин-номадов (в конвенциональном смысле номадизма т. е. та, кто перемещается в среде) крайне мало из-за конъюнктуры, требующей устроенности: создавать дом — это женский Дом. Таким образом, реализуя сказочный мужской путь (разбойник, пират, бродяга, мудрец), я учусь нащупывать специфически женское в этом поле. Д., слоняющийся от города к городу и обретающий покой в реализации специфических задач (увидеть рассвет в определенном месте, посидеть на лавке в определенном городе, съесть гречневую кашу с определенными людьми и т. д.) показал мне один из ведущих водоразделов между мужским и женским: мужчины могут испытывать дискомфорт от чистоты, женщина же приходит к максимально здоровым отношениям с грязью (снимается невроз). Д., как и многие другие скитальцы, с которыми я сталкивалась и о которых я читала, чувствуют себя обнаженными и уязвимыми в том случае, если у них чистое тело; женщина же, даже в путешествии, приходит к гармонии с тем, что касается чистоты тела и равнозначно переживает как грязь, так и чистоту. Я в путешествиях перестала значительно оценивать поход в душ (раньше это было исключительным событием с разными оттенками и причинами исключительности\теперь — радость от факта возможности помывки, не более), но для меня стало крайне важно быть чистой и, что немаловажно, голой. Женщина способна выносить обнаженность (и обнаженность благодаря чистоте\Д., будучи чистым, чувствует себя слишком нагим) — часто женщина в таком положении аккумулирует очень много уверенности. Происходит это потому, что именно женщина способна находить в уязвимости силу, только она способна не переводить свою болезненность в извращенную драму, а длить свою истерию прямо: от боли к ее прямому изъявлению. Обнажение становится броней, слабость — силой. Мужчина же накапливает грязь так же, как накапливает свое недовольство или болезнь (не идет к врачу): удержание вообще всего гарантирует ему бОльшую защиту от мира, его боль и грязь на теле — его крепость. 

\\\

Нейтрализация биографии, которая присуща дороге — важнейший подневольный эксперимент, который субъекту стоит периодически проделывать. Нельзя сказать, что уничтожение биографии (возможно растворение себя в вечности?) присущая только скитальцу в техническом смысле (перемещение в среде) операция. Несколько раз я общалась с людьми, с которыми весь мой опыт куда-то исчезал и я оказывалась в абсолютной потерянности при попытке ответить на простой вопрос. Вероятно, если бы у меня уточнили, действительно ли меня зовут Полина и мне 27 лет, я бы точно так же потерялась, неуверенно заметив, мол, “Вроде бы да, не помню точно”. Уничтожение биографии — это и про без-опорье, и про ликвидацию себя на карте рыночных отношений, и про глубинный, на грани с онтологическим слоем, номадизм. Возможно, не так сложно отказаться от эго под наркотиками, оценивая это как исключительный и высокодуховный опыт, но гораздо сложнее быть в недружелюбном городе (т.е. повсюду), не сумев в коммуникации точно вспомнить свою фамилию и место, в котором ты родилась. Во всем этом, как и в скитании в целом (даже если это операция перемещения по среде), важнейшим пунктом является неуверенность и возможность (или невозможность) в ней жить. Я не говорю ни в коем случае о комфорте, потому что комфорт — крайне неоднозначная и комплексная вещь; я говорю именно об умении удерживаться там, где удержание невозможно, находить опору в без-опорье, находить пристанище для себя там, где даже “себя” невозможно. В таро существуют нулевой и первый аркан: Шут — тот, кто не имеет никакого основания и за счет этого может бесконечно играть, не отсылая ни к чему, кроме как к самой игре; и Маг, первый аркан, — тот, кто настолько укоренился в самости, что может подчинить не только бессознательное, но и материю. Таким образом, обнаружение уверенности в неуверенном, утверждение опоры в таком пространстве, в котором опора не может существовать, по аналогии — быть прикаянным со всеми неприкаянными, — родство нулевого и первого аркана, выход как будто бы к иному стилю существования, тому, где ничто и всё может существовать одновременно, — это и есть обретение дома. 

\\\

Есть дом, который нам навязала среда — квартира в наследство, комплексы, мнение о себе, сложенное по мотивам отзывов других людей, образование, структура личности, воспитанная психоаналитиком и т. д. 

Есть разные способы обретения разного типа домов. Есть онтологически устроенный дом.

\\\

Аскеза — ключевой элемент скитания. В дружелюбной среде, навязанном доме, который отчетливо проявляет себя через смирение со-сложившимся-порядком-вещей очень легко увидеть разницу между аскезой и мещанством. Мещанин — тот кто смирился с навязанным порядком вещей, тот, кто присвоил его себе и приписал ему свое имя; мещанин отказывается от того чтобы в риске и хрупкости создавать свою дорогу, искать настоящий дом и надеяться на его нахождение. Скиталец неуемен в своем поиске и жажде хрупкости-неуверенности, мещанин же стремится остановиться на тех землях, к которым его приписали (не рискуя отправится в аутентичный путь). Аскеза, как ведущий элемент скитания, определена, разумеется, простотой. Аскеза связана с очень четким ощущением, что-то, что употребляется, переживается или используется, дается скитальцу в последний раз. Аскеза не определяется через изобилие в таком случае, будь то изобилие продуктов, людей, событий, отдыха и т. д. Аскеза не определяется через телесные переживания: объелся кучей еды и болит живот (на первый взгляд это и не аскеза вовсе). Аскеза, будучи предельно простой, организует себя в скитании через уже упомянутое понимание того, что любой съеденный торт или посещенная вечеринка даны в последний раз. Мещанин же, вопреки аскету\скитальцу, способен строить план, способен накапливать не только вещи, но и впечатления, и задачи — все то, с чем ему будет очень тяжело расстаться, все то, что организует внутренний жир. Таким образом, мещанин ‘ошибается’ в своем понимании дома: для него его барахло, его жир — это и есть его крепость, хотя все убранство этого склепа не организует дом, а наоборот от него отвращает, утверждая мещанина еще больше в позиции смирения-со-сложившимся-порядком-вещей. \Мещанство: оставлять торт гнить в животе, бояться с ним расстаться (он теперь мне принадлежит!) \Аскеза: я больше никогда в жизни не съем торт, у меня нет даже надежды на это, поэтому сейчас я ем с удовольствием \Мещанство и аскеза: мужчина как тот, кто копит грязь и болезни; женщина как та, кто моется в последний раз \Стрекоза и Муравей

\\\

Женщина склонна к номадизму, поскольку только она способна быть радикальной любовницей. Казанова “хватал все со стола” — брал столько женщин, сколько хотел, искренне обещая каждой остаться с ней навсегда (был уверен в этом). Казанова был пристроенным, он всегда мог рассчитывать на то, что что-то возьмет, ухватит, украдет. Женщина, будучи радикальной любовницей, склонна не брать, а отдавать. Будучи даже той, кто требует денег, внимания, т. е. якобы равнозначную оплату, она все равно чувствует, что отдает недостаточно, даже если весь мир был кинут к ее ногам. Существует непонимание того, что дает женщина в ответ на материальные блага мужчины: бесконечные вопрошания в интернете об эфемерности той энергии или счастья, которые женщины вроде как должны подарить. Я не буду развернуто отвечать на вопрос о том, что женщина дает в ответ на подарки-объекты, ненавязчиво укажу лишь на то, что она (от)дает все. 

Радикальная любовница — та, кто не способна пристроить себя в семью, в конвенциональный дом, в ординарную чувственность. Радикальная любовница — кочевник в области мира, составляющей и устаканивающей сам мир: в эросе. Желание свадьбы и детей, желание гнезда для радикальной любовницы — кокетство, на серьезную реализацию которого она не способна. 

Радикальная любовница блуждает по свету и сращивает то, чем никогда не сможет и тем более не захочет обладать.

\\\

Возвращаясь к моему ведущему желанию, определяющему мое скитание, снова укажу на то, что это желание — желание чистоты. Каждый раз, оказываясь в новом месте, в новом положении, где мне нужно слепить “конвенциональный дом”, т. е. место, в котором будет разворачиваться моя уютная повседневность, я оказываюсь в состоянии предельной ясности. Я зависима от этой ясности как от наркотика: впервые оказываясь в конвенциональном обиталище (вписка), но в контексте безнадежного бесцельного перемещения, испытывая радость от временной остановки, я переживаю кристальное понимание самой себя и мира. Я становлюсь навсегда голой.