13/07/16. Я закончила съемку второго фильма! К нам в дом залетел шершень. Мы отрубили ему голову, чтобы сделать медальон, как у чучела, но она была живая до самого вечера. После головы — отделили головогрудь, лапы активно шевелятся и брюшко тоже сокращается, но я кинула его в формалин. Акт выражения злости.

Индивидуальный Предприниматель: Добрый день, Мегасома. Оставим формальности и перейдём сразу же к делу: считаете ли вы себя гением?

Megasoma Mars: Нет, я всего лишь человек, который не может ничего не делать, а кроме искусства я, к сожалению, ни к чему больше не способна. Единственное, что мне остаётся: заниматься своим делом. А реакция мне не важна. И если мы рассматриваем термин «искусство»(который мне в принципе не очень нравится по отношению к себе), то это скорее outsider art или арт-терапия, необходимая мне для существования.

ИП: Выходит, к вам применим стереотип о том, что художник творит, потому что не может не творить? И можно ли тогда на вас наклеить ярлык творца, который делает искусство ради искусства?

ММ: Да, отвечая на первый вопрос. Любая деятельность, даже если она не связана с искусством (я параллельно занимаюсь энтомологией, у меня есть свои маленькие радости в виде некрофильских наклонностей и т.д.) мне необходима, мой мозг должен быть всё время чем-то занят, потому что оставаться наедине со своими мыслями, своим сознанием не могу.

Насчёт «искусства ради искусства». У меня есть любимая фраза: «А, вообще, кто такой художник? Это человек, который сидит и плюёт в потолок, пока к нему не придёт вдохновение? Или это какой-нибудь бездельник в берете и шарфе?» «Искусство ради искусства» — абсурд и не достойно никакого уважения. Целей искусства не так много. Это может быть личная необходимость в силу склада характера, как в моём случае. Это может быть какой-то важный социальный посыл или выражение своей социальной позиции. Или это может быть отражение пережитого опыта, который мог бы быть интересен другим. Но глупо рисовать, просто чтобы что-то нарисовать, делать искусство ради истории искусства или чтобы вдохновить кого-то. Может, кому-нибудь важно, что скажут о его работах, как на них отреагируют, мне всегда важен только процесс, я получаю от него удовольствие. От того, что происходит дальше, удовлетворения никакого нет. Грубо говоря, все свои работы я могу взять и выкинуть. Но раз уж я работаю художником, и кто-то хочет купить, то пускай.

ИП: Вы когда-то планировали стать хирургом. Вам плевать на людей, но как вы оцениваете их внутреннюю красоту?

ММ: Для меня никакое произведение искусства не сравнится по красоте с анатомическим атласом. Возможно, это является ответом, почему в моих работах достаточно много анатомических деталей или в рисованном виде или в объектах. Бесконечные протезы, имитация кожи и т.д.

ИП: Я заметил на вашей губе шрам, какова его история?

ММ: Этот шрам у меня с детства. Врождённая аномалия. В этом плане я, как Красный Дракон. Но этот шрам повлиял на мою судьбу, на моё становление, и на текущий проект «Госпиталь…», главным ресурсом для него стал опыт пребывания в медицинских учреждениях за всю мою жизнь, и их было много.

ИП: Ваше первое воспоминание о больнице?

ММ: Моё воспоминание о больнице было для меня пугающим: рядом со мной в палате на больничной койке лежал мальчик с забинтованными пальцами, у него их не было наполовину. Он схватился за провода и соответственно обе его руки были обожжены. Но он все равно пытался собирать Lego. Другое воспоминание: я видела, как по коридору идёт мальчик с такой же расщелиной на верхней губе, и я услышала, что он что-то говорит, и я жутко испугалась и расплакалась, и долго не могла отойти. Мне было около четырёх лет. Несмотря на то, что я привычна к пребыванию в клиниках, последний опыт был для меня эмоционально практически невыносимым. Это был панический ужас. Я испытала, наверное, самый сильный страх в жизни: со мной происходило то, что я потеряла себя на какое-то время, и мне было страшно, что я не вернусь обратно в свою личность. И было очень пугающе, когда санитар на кресле каталке завёз меня в лифт и поставил к зеркалу.

ИП: Вас занимает вопрос смерти. Какими вы представляете свои похороны? Есть ли наиболее предпочтительный способ умереть? Думаете ли о том, что станет с вашим телом после?

ММ: Для меня это самый волнующий и серьёзный вопрос. Я часто желала своей смерти, но ни разу не получилось. В конечном итоге пришла к тому, что все эти попытки можно прекратить, так как меня, похоже, не убьёт ничто и меня это скорее расстраивает, потому что есть моменты, когда мне очень хочется умереть. Загробную жизнь я представляю себе, как некое спокойствие. Мне всегда хотелось умереть именно для того, чтобы отключить свою больную голову и чтобы просто оказаться в каком-то небытии.

ИП: Почти, как впасть в кому.

ММ: Да, ничего ничего не слышать, ничего не видеть, ничего не чувствовать. Не быть собой, просто раствориться. Насчёт похорон. Я прочитала много специализированной литературы и проводила достаточно глубокое исследование о разных способах погребения, разных культурах, разных религиях. Я не нашла ответа, как я хотела бы, чтобы были похоронены мои близкие. Традиционный способ похорон в гробу и закапывание в землю вызвали у меня шок. Мне показалось неприемлемым: тело, которое любила, теперь где-то глубоко в земле, в страшном ящике и не может оттуда выйти. Точно так же рассматривала похороны экологичные, похороны которые практикуют в Тибете и т.д.

ИП: По мне, самое неприятное — быть похороненным по христианским обычаям, когда из твоего тела делают восковую фигуру…

ММ: Да. Я смотрела сериал «Six Feet Under», и там показаны подробности подготовки тела к погребению, и, конечно, это обман, старательное приукрашивание следов смерти, и, даже несмотря на все усилия, человек после смерти перестаёт быть собой. Его невозможно узнать, это просто физиология.

ИП: Вспоминается на тему загробной жизни сериал «Lost», завершившийся грандиозным пшиком: по фантазии сценаристов, персонажи после смерти оказываются в Чистилище, затем, после того, как они воссоединяются там со своими другими умершими близкими, для них всех открывается дверь в Рай.

ММ: По православным замечательным традициям всё так и должно быть: все должны встретиться в Раю, быть одного возраста. 33 года, молодые, счастливые, радостные. У меня это вызывает только язвительную усмешку. Мне не хотелось бы оказаться в таком мире. Я прекрасно знаю, что вход в Рай мне давно заказан. Возвращаясь к похоронам, у меня есть некрофилические наклонности, но я не склонна к насилию. Мне скорее интересен антураж, физиологические процессы, происходящие с телом после смерти, разложение, перераспределение материи. Что касается погребения, тут две вещи. Как ни маниакально бы не звучало, для своих близких наилучшее решение — не закапывание в землю, не сжигание, не прочие способы, а чучело. Для меня важны тактильные вещи, запах, волосы, кожа. Для себя я выбрала прекрасный способ, он показан во второй серии первого сезона сериала «Hannibal», когда люди являются питательной почвой для грибов.

ИП: Вы провели детство под пятой сурового отца-фундаменталиста. Как вам удалось, невзирая на множество препятствий, не испачкаться религией и обрести критическое мышление?

ММ: Для меня не было никаких преград, кроме бесконечных наставлений, советов, что мне надо делать. Да, меня заставляли ходить. Да, меня заставляли зазубривать молитвы. Но из этого никогда не выходило никакого толка, как я потом узнала, я принадлежу больше не к светлой стороне, а к какому-то другому миру. Я всегда падала в обморок в церкви, я боюсь икон. А что касается религии, я не чувствую к этому ничего, это не более, чем интересная почва для творчества.

ИП: А что насчёт распятий? Лично я испытываю совершенно неконтролируемое чувство гадливости при виде человека, носящего на себе это клеймо.

ММ: Есть такая дурацкая привычка, когда священник проводит очищение дома, потом на дверь вешает наклеечку с распятием. Эта наклеечка сразу вызывает у меня отвращение. Естественно, я не ношу никаких крестов, никакой этой атрибутики, хотя это мне предлагалось тысячу раз. Мне это мешает физически, мне это неприятно, мне кажется это некрасивым и к тому же есть поверье, что нельзя носить дарёный крест, а мой отец всем подряд дарит кресты.

ИП: Но неужели вы никогда не поступались своими атеистическими принципами, не поддавались искушению уверовать?

ММ: Уверовать у меня никогда не было соблазна. Я скажу грубо, оскорблю каких-нибудь православных активистов: я разочарована в Боге, ну, может быть, он существует, но если он действительно существует, я вообще не вижу логики в его поступках. Меня раздражает то, что люди не заслуживающие жизни продолжают существовать, а люди, которые ничем себя не запятнали, которые были любимы и любили, их уже нет. И очень часто я хожу по улицам и вижу этих молодых студентов, я чувствую злость, я чувствую, как их лица разлагаются.

ИП: Меня заинтересовал ваш дневник, который я назвал бы «Тетрадью Смерти», расскажите о нём читателям.

ММ: Мне не нравится данное название, это что-то из детского аниме. Все свои блокноты я называю дневниками Джона Доу (отсылка к фильму «Семь»), для меня это ближе к большой красивой книге Красного Дракона. Мои записи — это не классический дневник писателя или девочки-подростка. Я записываю туда даты для своих энтомологических исследований, не всегда есть возможность вспомнить, кто и когда был пойман. Как я говорила, у меня есть некрофилические наклонности: я записываю, когда трупик какого-нибудь маленького животного был найден, когда погребён и при каких обстоятельствах. Иногда я записываю о своих находках, подарках, но никогда того, что не пригодится в будущем. В том дневнике, который я вам показывала, содержатся могильные энтомологические записи, а также выводы и размышления после бесед с психотерапевтом + результаты приведения моей личности в какое-то равновесие. Хочу зачитать один отрывок: «Я начинаю испытывать злость к выставочному процессу и отдельным личностям. Усталость ужасная, хоть и наступила маниакальная фаза. Не исключаю варианта, что это приведёт к утомлению от всех людей, и будет необходима фаза карантина, которой в ближайшее время не дадут осуществиться обстоятельства. Как одну из полезных и замечательных для психологического здоровья привычек Никита, мой муж, предложил отбивание сырого мяса варварским молотком. Особого настроения не было, но в будущем это может стать одним из способов выражения злости». В силу моего заболевания у меня проблемы с выражением эмоций и выражением злости, поэтому я документирую свидетельства, когда злость была выражена, и способы, которыми её можно выразить. В силу своего другого заболевания я веду график своего веса. Также в моих блокнотах вы можете увидеть сентиментальные картинки, подаренные моей умершей бабушкой. Почти во всех записных книжках спрятаны её изображения, вырезанные из общих фотографий. И у меня есть страничка, которой я больше всего горжусь: моя теория про паука и трёх шмелей, в чём символизм насекомых.

Михаил Климин, философ, исследователь русской культуры смерти: Я вот посмотрел эти блокноты, понятно там фильм «Семь», «Красный дракон» и т.д., — реконструкции образа жизни серийных убийц, который эстетизируется и переваривается современной масс-медиа культурой. А ты видела, например, фильм «Лестница Иакова»? Фильм про пост-вьетнамский синдром, который построен по принципу ненадёжного рассказчика и вот этот вот изменчивый морфизм тела человека претерпевающего пред или послесмертные муки…

ММ: Хочу оговориться. Да, я люблю фильмы ужасов и про серийных убийц, знаю, что это достаточно типичное увлечение, но в своих фантазиях я начинаю выдумывать себе другую жизнь, где я выступаю офицером СС, доктором Лектером или хотя бы его помощником. Я достаточно много знаю о государственной машине третьего рейха, нацистская тема меня очень привлекала до последних политических событий, теперь открыто выражать это увлечение не могу. А раньше это было моим любимым способом эпатажа и выпендривания. Однажды мы с мужем заказали подборку фотографий и негативов, преступников из одного отделения полиции. Они были представлены в конвертах, где были написаны имена, преступления, которые они совершили, даты… Вчера я их просматривала снова и нашла там человека, которого зовут Джон Доу (так обозначают неопознанные трупы или людей с амнезией).

МК: Тогда такой вопрос, как ты относишься к Менгеле, всем этим нацистким преступникам, и к прекрасному совершенно Отряду 731?

ММ: То, что я сейчас скажу, будет осуждаемо. Гиммлер и Рейнхард — мои любимые персонажи, я не так много знаю про Менгеле, но доктор Геббельс и т.д. — они для меня все уже настолько родные, что я не могу говорить о них без улыбки. К слову о Менгеле, сначала скажу с медицинской точки зрения, затем с точки зрения своего опыта. Безусловно, это очень плохо, это геноцид, но я, как человек, видящий эстетику в преобразовании человеческого тела, внутреннего устройства человеческого тела и экспериментах по изучению его возможностей, считаю, что этот огромный человеческий материал, которыми располагали нацисты, безусловно послужил большим подспорьем науке, отрицать это было бы глупо. Теперь, со своей обывательской точки зрения хочу рассказать историю. Недавно читала книгу, написанную от лица офицера СС о его жизни после войны, как они все скрывались и т.д. Это было очень интересно, и у меня была замечательная возможность увидеть это вживую: моя бабушка лежала в клинике под Берлином для больных сердечными заболеваниями, очень забавное место, не какой-то дом престарелых, там всё было очень смешно и весело, как старичков пытаются развлекать арт-терапией, как их сажают за общие столы, чтобы они больше общались… И моя бабушка разведена, несмотря на полноту, была женщиной, привлекательной для других. За ней стал ухаживать замечательный немецкий дядя: высокий, со светлыми глазами и волосами. Словом, истинный ариец. Когда я спросила, а чего ты с ним не хочешь общаться, она ответила: «Знаешь, что он делал в 43-ем?!» С нацистами это такая двойственная ситуация, которую можно обсуждать бесконечно, как и, неожиданное сравнение, набоковскую «Лолиту». Неизвестно, кто виноват.

МК: Говоря о военных преступниках. В 50-х годах был доктор, занимавшийся дерматологией, он ставил не очень приятные эксперименты, и когда же впоследствии это всплыло наружу, все стали обсуждать и осуждать, его спросили: «Что вы видели перед собой? Вы не видели человека, то есть личность?» На что он ёмко и логично ответил: «Я видел всего лишь акры и акры кожи».

ММ: Мне кажется, в этом нет преступления. Это классика жанра. Это традиция, начиная с 17ого века, когда врачи воровали трупы, что делать вскрытие. И всегда тела заключённых являются каким-то медицинским материалом.

ИП: Перейдём ко второй части интервью, поговорим о вашем месте на арене современного искусства. Ваша карьера стартовала с головокружительным успехом: первая выставка — персональная и сразу же в «Триумфе». Многие художники перегрызли бы глотки друг другу, чтобы оказаться на вашем месте. В чём секрет?

ММ: Путь мой был тернист. Когда я поняла, что мозгов заниматься наукой у меня не хватает, и рисование стало занимать всё время, я пыталась найти учебное заведение в своём родном городе Петербурге, где мне все сказали: «Вы не поступите никогда». Случайно мне подвернулось собеседование в Central Saint Martins, и с первого же раза его прошла. Это был замечательный опыт, я очень рада, что я там училась. Но английская система построена так, что для иностранцев существует только первый год, а потом нужно перепоступить ещё раз, и тогда я выбрала не Saint Martins, а другой колледж из этого же университета, но по личным причинам закончить его не смогла. Тогда же мне пришлось перебраться в Москву и сколько-то времени промучиться в Британской школе дизайна, из которой я, опять же, ушла расплевавшись. С английским образованием она имела мало общего. Захудалый университетик в далёком городке, в котором даже нет специализированных курсов искусства. Есть просто искусство в целом, поэтому сертификаты, которые выдаются, это филькина грамота. Преподаватели, большинство из них, про русских я даже не говорю, а английские преподаватели, их мотивация была такой, что им не удалось стать преподавателями на родине, и они приехали сюда. Пристроились. Система другая, всё иначе, не могу сказать, что разочаровалась, у меня не было другого выбора, но говорить, что это английское образование, абсурд.

В «Триумф» я пришла, когда у меня случились экстренные обстоятельства, из–за которых пришлось уезжать из Англии. Мне срочно надо было где-то продолжать учёбу, я быстро нашла БШД, но на пару дней опоздала на интервью, и мне сказали, что Дмитрий Ханкин знаком с кем-то оттуда, и он сможет мне помочь организовать интервью позже. И когда впервые я оказалась в «Триумфе», я пришла именно по этому вопросу, у меня было с собой портфолио, которое я собиралась показывать для поступления. Дима его посмотрел, и сказал, ты наш художник.

ИП: Получается, вы всего добились своими силами. Хотя злые языки говорят, что дело в высоком происхождении.

ММ: Я не могу сказать, что родители меня поддерживают в плане искусства. Мой папа хотел бы, чтобы я была, как дети его знакомых, выходила замуж за кого надо, рожала детей, на лице у меня была перманентная улыбка, и чтобы в чёрное не одевалась.

ИП: Что вы можете сказать о своём боссе? Говорят, может это только клевета завистников, может нет, что ему плевать на своих художников.

ММ: Для меня это умнейший, благороднейший человек, к тому же очень чувствительный и склонный к состраданию. Я не могу точно сказать, делает он исключение для меня или для всей своей команды, но «Триумф» — это семья. «Триумф» заменил мне семью, которую у меня отобрали. С Дмитрием, когда мы познакомились, он не сразу начал продавать мои работы, несколько месяцев я просто приходила к нему, и мы разговаривали по душам, он меня очень сильно поддерживал. Отчасти он меня спас, и другие члены команды «Триумфа», они мне братья и сёстры, ко мне все относятся хорошо, и я знаю, что Дмитрий Ханкин никогда не сделает ничего плохого. Совсем недавно он сделал для меня очень важную вещь, проявление заботы, и, учитывая семейную ситуацию, он в какой-то мере заменяет мне отца Когда я лежала в психиатрической лечебнице во Франции, Дима почти каждый день мне писал, мы очень много переписывались. И чтобы мне там было не так грустно пребывать, он прислал мне три отличные книги и сейчас составляет список дальнейшей литературы, чтобы я не читала всякую ерунду.

ИП: Ваши работы часто сравнивают с творчеством «корифея» современного искусства Евгения Антуфьева. Чем отличается ваше высказывание от его? В чём ваша «фишка»? Продайте мне себя, как говорят HR-менеджеры!

ММ: Начнём с того, что я не люблю искусство в принципе. Мне не интересно ходить на выставки, ходить в музеи с картинами и т.д. А что касается современного искусства, я в этом полнейший пень, я не знаю никого, кроме Антуфьева. Да, я видела его работу на выставке в Вене, где моя работа тоже была. Но мне это не интересно, я редко вдохновляюсь художниками. А если и вдохновляюсь, это не современные какие-то мелкие людишки. Референс должен быть адекватным, серьёзным, а референс на Антуфьева… Это просто смешно, как взять статью из Википедии. Да, мне нравится Фрэнсис Бэкон, Пол Тек, Дэмиэн Хёрст, с последним я даже чувствую родство. Может, это заблуждение, но мне кажется, мы похожи с ним в плане увлечений. Однако я не приемлю прямых цитат. Что касается почерка, то у меня есть свой, зачем мне чужой? Честно говоря, со мной происходили такие вещи, ещё до «Триумфа»: я рисовала в молескине черно-белые детальные картинки, а потом мои знакомые начали делать так же, затем их знакомые. И теперь в Интернете я вижу миллионы людей, которые используют замечательные блокноты для вытаскивания своего дерьма.

ИП: За несколько лет своего пребывания в московской арт-тусовке, я ни разу вас не видел. Почему вы отказываетесь социализироваться? Это что, протест?

ММ: Нет потребности. Я ненавижу большие скопления людей. Мне просто не интересно, мне нечего там делать. Например, я была на биеналле, поскиталась там час и что? Да, я жду своих открытий, но для меня этот опыт скорее травмирующий, чем какой-то триумф, успех. Вообще, с людьми мне тяжело, это очень энергозатратно. Я выбираю способ, удобный для меня и моей психики: чем меньше всяких встряхиваний, тем лучше.

ИП: В августе 2015 года в выставочном зале Манежа прошла выставка скульптур советских нон-конформистов. Ваша работа стала одной из жертв интервенции православных активистов, видео с этим действием взорвало Интернет, проснулись ли вы звездой на следующий день?

ММ: Абсолютно нет. Узнав об этом, мой отец был ужасно взбешён, мне нужно было оправдываться, мне нужно было удалять все аккаунты в социальных сетях, чтобы это, не дай Боже, не связалось с ним. Дорогие православные активисты, если бы почитали rationale к моему проекту, который называется не «Иоанн-Креститель», а «Святой Джон», если бы вы немножко изучили его жизнеописание, прочитали хотя бы «Саломею», посмотрели, как в средние века и дальше изображалась его личность, вы бы поняли, что моя инсталляция абсолютно традиционна. Фигура в полный рост без головы взята не из моей фантазии, а из средневековой иконы. Изображение головы Святого Джона — абсолютная классика, так что я желаю людям, подобным таким активистам побольше развиваться.

ИП: Намедни я просматривал список номинантов «Премии Кандинского», у меня возникло странное ощущение. Ощущение несоответствия между персоналиями художников и текстов к их работам. Как будто они выполняли домашнее задание: сделать что-то на злобу дня, неважно, интересно ли это самим номинантам или нет, лишь бы уложиться в заданные рамки. По такому случаю, хочу предложить вам напоследок непристойность: расскажите о вашей новой выставке «Госпиталь имени Святого Маурисия» в этом же ключе. Выдайте что-нибудь притянутое за уши, лишь бы было актуально.

ММ: Этот проект показывает в каком плачевном состоянии находятся медицинские учреждения в нашей стране, как умирает медицинское сообщество, и как нарушаются санитарные нормы, в какой антисанитарии проводятся операции, в какой разрухе пребывает вся сфера медицины в России, это нехватка персонала, инструментария и т.д. Люди, нуждающиеся в помощи, имеющие какие-то увечья, отклонения, им некуда обратиться, кроме как в такие разрушенные заведения, не менявшиеся с 60-х годов. И, вот, как это всё печально и ужасно.

Выставку Megasoma Mars «Госпиталь имени Святого Маурисия» можно увидеть в ММОМА (Гоголевский, 10) с 12 октября по 6 ноября.