№ 3/31, III.2019

Перед нами стоит задача завоевания наиболее политически развитой части пролетариата, в том числе и высокообразованных лиц технических профессий. Практика ведения пропаганды показывает, что с самых ранних этапов знакомства с марксизмом наибольшее противодействие в интеллигентной среде, особенно инженерно-технической, вызывают те антинаучные методологические установки в области гносеологии, которые считаются с точки зрения «научной картины мира» общепризнанными. Так, фактически отрицается познаваемость общества, объективность мироздания, выдвигаются ложные критерии научности и наблюдается полное незнакомство с учением об объективной истине.

Почему это важно? Дело в том, что в процессе соединения марксизма с пролетарским движением всё более возрастающую роль играет доказывание его научной неодолимости. Так, во второй половине XIX и первой половине XX века передовые интеллигенты самостоятельно приходили к марксистским взглядам, вступали в интернационал и формировали местные марксистские партии, которые активно участвовали в пролетарском движении и отстаивали права и интересы трудящихся. В периоды революционного подъёма и натиска рабочие и крестьяне вступали в борьбу с правительством в основном не из–за научных убеждений, они шли за лозунгами социальной справедливости, ориентируясь в политике на наиболее твёрдые и последовательные организации революционного толка. Перспектива строительства коммунизма выглядела для широких народных масс способом решения материальных проблем, избавления от ненавистного помещичьего и буржуазного гнёта. Купирование буржуазией коммунистического движения происходило за счёт подкупа оппортунистов, террористического разгрома революционных партий и насаждения шовинизма.

Сегодня мы видим несколько иную картину. Во-первых, перспектива коммунизма очерчена конкретным историческим опытом СССР и социалистических стран (уже не какой-то там призрак бродит и далеко не по одной Европе). Очерняя этот опыт, буржуазия создаёт мощный заслон революционному движению, успешно насаждая в лучшем случае реформизм. Большинство европейских партий с коммунистическими названиями вообще отказались от повторения советского опыта и, следовательно, от борьбы за революционный переход к обществу первой фазы коммунизма, скатившись в откровенный ревизионизм и ренегатство. Вместе с тем, буржуазией на регулярной основе ведётся не только очернение исторического опыта коммунизма, но и демонизация существующих социалистических стран и правительств социалистической ориентации. Массам настойчиво прививается мысль, что коммунизм — это тупиковый отворот от магистрального пути развития цивилизации вечного капитализма.

Во-вторых, буржуазия в развивающихся и развитых капиталистических странах научилась умело управлять материальным положением пролетарских масс, в результате чего они утратили повальное ощущение готовности умирать в борьбе хоть за какие-то улучшения своей жизни, как это часто бывало в XIX — начале XX веков. Теперь буржуазное государство «подкармливает» пауперов, а выживание от зарплаты до зарплаты (+ отпуск раз в году) для 20% населения с издёвкой названо жизнью «среднего класса», стремление к которой навязывается остальным пролетариям в качестве предела возможного. Теперь социально-ориентированные лозунги взяты на вооружение практически всеми буржуазными и мелкобуржуазными партиями и политиками, массы тонут в обещаниях улучшить их благосостояние и привыкли к разочарованию после многократного обмана. Таким образом, материальное положение трудящихся играет значительно меньшую роль в объективном потенциале роста и развития пролетарского движения, чем в прошлом.

В-третьих, буржуазные режимы стали заметно слабее, они относительно легко и бескровно свергаются мелкобуржуазным выступлением масс. Если раньше банкротство правительства сопровождалось агонией вооружённого подавления протестующих, то в настоящее время относительная гуманизация буржуазного общества в этом аспекте показывает нам, что буржуазия обеспечивает устойчивость своей диктатуры не только сильной и хорошо вооружённой властью, но и идеологической безальтернативностью капитализма. Олигархи допускают свержение тех или иных правительств, понимая, что пришедшие на их место новые правительства не посягнут на производственные отношения капитализма, на экономический и политический порядок диктатуры буржуазии.

В-четвёртых, в противовес марксизму как науке различными идеологами, в том числе левого толка, был сформирован огромный пласт лженаучных концепций, задача которых — не только противостоять учению Маркса, но и различными способами нивелировать подлинный ленинизм и сталинский теоретический опыт построения коммунизма. Буржуазия добилась того, что марксизм-ленинизм признаётся в лучшем случае популярной в прошлом идеологией, но не наукой. Используя продажность и трусость интеллигенции, капиталистам удалось создать атмосферу непринятия марксизма «образованными людьми». Более ста лет сотни тысяч учёных по всему миру изобретали в обществоведении теоретические суррогаты, призванные оправдывать вечность капиталистического уклада жизни, уводили школьников, студентов и трудящихся в дебри идеализма. Нередко это происходило и под видом «учёта марксизма» и даже под видом самого марксизма. За семидесятилетие Советской власти на территории нашей страны также не удалось утвердить в должной мере авторитет марксизма, виной чему вредительство и недоумие оппортунистов постсталинского руководства КПСС и оппортунистической профессуры. Таким образом, современные интеллигенты оказываются в значительной степени заражены антикоммунизмом именно через влияние «научной» идеологии.

Поэтому сегодня к марксизму стихийно обращаются в основном молодые люди, ведомые обострённым чувством справедливости. Они быстро загораются, совершают уйму ошибок из–за своей теоретической безграмотности и излишней поспешности и стремительно угасают, разочаровавшись, что «ничего не получается». А большинство сторонников и симпатизантов левых идей являются носителями советско-патриотической идеологии и ностальгии по СССР. Зрелые и опытные пролетарии умственного и физического труда становятся сегодня марксистами, если они в основу формирования своей политической позиции положили не материальные интересы или протестные чувства, а стремление познать объективную истину. Причём нельзя сказать, что большинство из таких людей — лица интеллигентного труда.

Наиболее активные из сторонников левых идей формируют своей деятельностью левое движение. Та часть левого движения, которая пытается руководствоваться марксизмом, формально считается коммунистическим движением. И это движение, не имея сил образовать ни партию большевистского толка, ни наладить коммунистическую пропаганду на должном качественном уровне, живёт своей отдельной от пролетарских масс жизнью.

Тем временем пролетариат в таких условиях принял в целом разумную выжидательную позицию. Трудящиеся ожидают в первую очередь появления усилиями компетентных революционеров-марксистов крепкой партии авангардного типа. А это в свою очередь возможно посредством кропотливой кадровой работы с наиболее образованными и передовыми трудящимися. И здесь важнейшим образом проявляет себя необходимость развенчания антимарксизма, который подаётся под видом передовой науки (№ 4 представленной выше картины). Повышение идейности пропаганды марксизма есть ключ к успеху в наших условиях. А высокая идейность предполагает убеждение сочувствующих и сторонников в научной неодолимости диаматики. Это тот путь, который гарантирует превращение сочувствующих в сторонников, а сторонников в твёрдых марксистов. И, как говорилось выше, теория познания играет важнейшую роль в усвоении диаматики.

Теория познания в буржуазной науке

Итак, наибольшее хождение в интеллигентской среде получила следующая позитивистская концепция. Познание представляет собой основанную на данных наблюдений и экспериментов формулировку некой модели, которая в относительном приближении позволяет отразить объективную действительность. Причём эта модель принципиально неточная, и все её параметры подлежат постоянному сомнению и перепроверке. Как только в научный оборот вводятся новые данные, которые противоречат этой модели, она отбрасывается или уточняется, появляется новая модель, относительно согласованно описывающая все научные данные. Исходным пунктом познания в таком случае служит совокупность эмпирических данных, которая признаётся установленной путём наблюдения и измерения определённым образом. Кроме того, в теорию познания введены такие понятия, как «изящество» и «наблюдатель». Изящество якобы отражает познавательную продуктивность той или иной концепции. Если концепция описывает реальность «изящно», значит хорошо подходит науке. А познающий субъект, которого принято называть «наблюдателем», якобы неотвратимо влияет на изучаемые объекты, искажая тем самым объективную реальность. В конечном счёте наука не может достоверно установить, каков объективный мир на самом деле и существует ли он вообще за пределами восприятия «наблюдателя».

Далее. Крупное значение в идеологии буржуазной науки получил так называемый критерий Поппера («фальсифицируемости»), суть которого состоит в том, что теория, положения которой претендуют на истинное описание всех возможных явлений какой-либо области, не может являться научной. То есть истинная наука с точки зрения Поппера должна быть гипотетически опровергаема. Так, если можно предположить, что законы физики могут нарушаться, значит физика вполне научна. Если же невозможно предположить такую ситуацию, которую бы теория не смогла объяснить, значит такая теория ненаучна. Здесь имеется в виду, например, религия, которая способна объяснить абсолютно всё промыслом божьим и другими положениями писания. Поппер приводит в пример психоанализ, который с лёгкостью объяснит любое, даже самое невероятное, поведение человека, не выходя за пределы своих базовых положений. Следует отметить, что критерий Поппера — это не критерий истинности знания, а некий надуманный способ разграничения науки и лженауки. К его недостаткам можно отнести то, что он построен чисто эмпирически, исходя из того, что абсолютное большинство псевдонаучных концепций способны на свой идеалистический лад объяснить любые факты, тогда как подлинная наука на передовом крае всегда имеет расширяющийся ряд нерешённых вопросов и зафиксированные, но пока ещё не получившие объяснения явления. На самом же деле, лженаука тоже бывает «фальсифицируема», а сама идея выдвижения предположений о существовании фактов, противоречащих теории, как это предполагает Поппер, есть спекуляция ради насаждения скептицизма. Смысл появления и использования критерия Поппера заключается не в разграничении науки и лженауки, а в очередном протаскивании в теорию познания агностицизма, так как данный критерий под видом запрета абсолютной истины в религиозном понимании (одну истину обо всём и сразу) фактически отвергает конкретные абсолютные истины в научном понимании (истины в пределах явления или связи явлений, как частичное достижение «абсолютной истины»).

Итого. Современные буржуазно-интеллигентские, «научные» представления о теории познания рассматривают науку как способ познания «вещи для нас», а не «вещи в себе» (точнее: вопрос о достижении объективной истины банально игнорируется).

Так, современный кадровый философ, профессор МГУ и ведущий специалист в РФ по теории познания З. Сокулер пишет:

«Современная философская теория познания может существовать как критика того, что я назову „эпистемологией присутствия“. В первую очередь её задача — критика постоянно возвращающегося образа познания как отражения, а познающего субъекта как зеркала, и вытекающих отсюда неразрешимых проблем, прежде всего вопроса о том, как можно судить об адекватности отображения, если мы не можем со стороны взглянуть на отображение и отображаемое».

Смешно видеть как взрослая образованная женщина, доктор философских наук с 1991 года пытается сделать умный вид, что марксистской аксиомы «общественно-историческая практика человечества = критерий истины» просто не существует. Любому вменяемому человеку очевидно, что установить исключительно логически познаваемость мироздания невозможно, ибо «как можно судить об адекватности отображения, если мы не можем со стороны взглянуть на отображение и отображаемое». Да только ответ на этот вопрос уже дан Марксом и Энгельсом ещё в XIX веке, эта тема в науке закрыта, объективная истина по этому вопросу достигнута и нет никаких проблем с «зеркалами» и «взглядом со стороны». Но такие обскуранты, как Сокулер, вполне сознательно фальсифицируют науку, так как выводы марксистской теории познания не приветствуются в академической среде, финансируемой буржуазным классом.

«После такого сильного утверждения, — продолжает Сокулер о том, что она не уверена в познаваемости бытия, — мы должны ответить на возможные возражения. Ведь на протяжении большей части человеческой истории знание претендовало на то, чтобы давать истинную картину мира… Современная наука отказалась от допущений, на которых строили свои представления об устройстве Космоса Коперник и Кеплер, поэтому нам сейчас проще взглянуть на их системы как на конструкции, принадлежащие соответствующей эпохе и культуре, а не как на отражения реальности. Сейчас принята иная картина мира, „реальность сама по себе“ выглядит иначе, и благодаря этому открываются глаза на особенности теоретических конструкций, которые создавали творцы научной революции XVI — XVII вв. В этом отношении сложнее говорить о ныне признанных теориях: все особенности и задействованные способы конструирования реальности наглядно выступят тогда, когда эти теории будут вытеснены другими. Но как бы ни менялись умонастроения лидеров науки (от стремления разгадать истинное устройство реальности до разворота в сторону инструментальных теорий и даже в сторону технонауки), результатом их деятельности в любом случае будут не свободные от субъективности их творцов отражения реальности как она есть сама по себе, а конструкции, несущие на себе печать исторических условий, в которых они создавались. Неслучайно попытки сказать истину о мире в конце концов неизменно оборачиваются созданием новых удобных инструментов. Самым ярким примером служит механика Ньютона, которая как применялась, так и применяется во всех расчетах, связанных с протекающими на Земле макропроцессами, тогда как на роль истинных картин реальности уже претендуют теория относительности и квантовая физика».

Видно, что Сокулер, взятая нами в качестве типичного примера современного автора, выражает старые пыльные субъективно-идеалистические взгляды, что субъективное не способно составлять тождество с объективным, что человечество познаёт в лучшем случае свои собственные ощущения, лишь обретая периодически «удобные инструменты». Вместе с тем, Сокулер настаивает на отказе от универсальной методологии познания, на роль которой, в частности, претендует диаматика:

«Для современной теории познания, разумеется, больший интерес представляют современные формы познавательной деятельности. Конечно, использовать выражение „современные формы“ надо с осторожностью, понимая, что оно обнимает разнообразие, которое не стоит втискивать в одну схему».

Страницей ниже она повторяет, как бы вдалбливая читателю:

«Прежде всего скажем, что мы не ищем единственный правильный образ познающего субъекта и познавательной деятельности».

Разумеется, ни Сокулер, ни другие современные буржуазные учёные уже не способны отрицать конкретно-практические достижения частных естественных наук, промышленности и технологий, поэтому вынуждены отрицать «тождество бытия и мышления» окольными путями:

«Подыскивая слова для ее описания [„общей черты“ для всяких форм познания], решимся на такое выражение: „по ту сторону тождества бытия и мышления“. Речь идет о явном или неявном использовании данного принципа в построении образов познаваемой реальности… [Мыслители, использующие данный принцип] утверждают силу и свободу мысли, которая путем строгого анализа собственных понятий и представлений освобождается от заблуждений и приходит к истине. Что это, как не проявление убеждения в тождестве бытия и мышления? Именно подобное убеждение позволяет Галилею использовать мысленные эксперименты, а по большей части просто смешивать мысленные и реальные эксперименты, не ощущая потребности в том, чтобы эти вещи тщательно разграничивать».

То есть свойственный для психически здорового и не травмированного идеалистической требухой человека материалистический принцип: рассматривать явления объективно, без примешивания к ним фантазий, догм и других потусторонних идей, в современной теории познания выдаётся за несовершенное «убеждение», которое приводит к ошибочному смешению реальных и мысленных экспериментов (по приведённому фрагменту Сокулер хорошо видно, что она тщательно разграничивает данные инструментальных наблюдений и экспериментов — то, что можно измерить — от каких бы то ни было данных наук об обществе, которые черпаются из истории и математическому измерению в классическом смысле не подлежат). Более того, к такого рода «убеждению» Сокулер относит то самое стремление авторов концепций и теорий к «изяществу»:

«Другим примером убеждения в тождестве бытия и мышления могут служить апелляции А. Эйнштейна к предустановленной гармонии. Он видит ее проявления, когда свободное творческое мышление обнаруживает в мире простоту и гармонию».

Иными словами, достижение предложенной теоретической модели некой «гармонии» (разумеется, в основном даже не логической, а математической) является признаком убеждения в тождестве бытия и мышления.

Пусть читатель представит себе такой принцип построения теории, который бы стремился не к математической, а к логической «гармонии», «простоте» и безупречности. Если так, то лучший пример: «О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его». Совершенная, универсальная концепция всего. Всесильное божество сотворило мироздание, в том числе человека по своему образу и подобию, поэтому познание принципиально ограничено волей данного божества. Логично, просто, гармонично, безупречно. Никакой принципиальной разницы между этой очевидной глупостью логического «изящества» и методом достижения математического «изящества» не имеется. Например, поклонники математического «изящества» тщетно пытаются подтвердить переход скорости в массу, потому что знаменитая формула E=MC² математически это «доказывает». Если бы физики не боялись пойти против культа Эйнштейна и выучили хотя бы основы диаматики, то должны были бы знать, что понятие массы выражает количество материи, а понятие скорости — движение (перемещение в пространстве) элементов материи за единицу времени. То есть одна величина относится к формам материи, а вторая — к движению материи в пространстве. Может ли форма переходить в движение и наоборот? Практика показывает, что без диаматической подготовки физики допускают любую мистику.

Вообще говоря, когда дочитываешь статью Сокулер до сентенции про «убеждение в тождество бытия и мышления», возникает вопрос, почему она назвала это убеждением, а не верой? Ведь по логике текста — это самая настоящая вера. Сокулер по сути написала, что глупенькие учёные просто-напросто верили в тождество бытия и мышления, а теперь «передовая мысль» установила, что «всё не так однозначно…». И действительно, ниже она уже как по заказу пишет напрямую:

«Еще более характерным выражением веры в тождество бытия и мышления может служить и такое высказывание Эйнштейна: „Конечно, опыт остается единственным критерием пригодности математических конструкций физики. Но настоящее творческое начало присуще именно математике. Поэтому я считаю в известном смысле оправданной веру древних в то, что чистое мышление в состоянии постигнуть реальность“».

Таким образом, для современных специалистов теории познания нет разницы между убеждением и верой. Для них — это просто игра слов, потому что все их убеждения построены на вере, а не на знаниях. Впрочем, и вера у них не искренняя, так как они банально выполняют социальный заказ. Нужно обладать бездной наивности, чтобы принимать за чистую монету все эти дешёвенькие спекулятивные выверты, тем более из уст людей, которые «по долгу службы» ознакомлены с марксистской философией. Журналисты, историки, социологи миллионами способов лгут по заказу буржуазии об устройстве общества и его истории, а академические философы точно так же лгут о познании. Если бы теоремы геометрии прямо затрагивали классовые интересы буржуазии, то и в них бы сокулеры зафиксировали, что «всё не столь однозначно».

Далее. Главной подпоркой для спекуляций о неодолимой субъективности познания является концепция «наблюдателя», введённая в теорию познания физиками. Если бы Эйнштейн и Бор не «подбросили» философам-идеалистам «наблюдателя», то выворачиваться было бы значительно труднее, так как все доводы о влиянии субъекта на результаты достижения истины разбивались бы сами собой об успешное практическое применение полученных научных знаний. Если достигнутая истина подтверждается на практике, то влияние «наблюдателя» не имеет значения. Но эйнштейнианство и копенгагенство, будучи наиболее зловещими современными формами идеализма, утвердили старый идеалистический хлам в новой блестящей обёртке. Так, Сокулер пишет:

«В отличие от классического эмпиризма, „новый эмпиризм“ [так она называет стихийный материализм естествознания и утвердившийся сегодня позитивизм] настаивает на теоретической нагруженности как наблюдения, так и языка наблюдения. Да и „квазииндукция“ принципиально отличается от индукции в понимании классического индуктивизма. Если пафос последнего состоял в том, чтобы исследователь не привносил в наблюдаемый исход эксперимента своих гипотез и интерпретаций, то „квазииндукция“, напротив, вся пронизана ими. В то время как индуктивизм претендовал на то, чтобы быть методом нахождения фактических закономерностей как они есть, без элементов „сделанного“, „квазииндукция“ выступает как извлечение выводов из собственных ошибок, типа: если сделать так, то получим сложности и слабые места там-то и там-то. Поэтому „квазииндукция“ представляет собой переплетение найденного и сделанного и ее типичные выводы гласят, что сделанное одним образом при определенных способах использования создает такие-то проблемы, которые могут быть устранены, при иных способах конструирования и использования сконструированного».

Стало быть, методика познания с точки зрения современной «науки» в более детализированном виде выглядит следующим образом. На основе анализа результатов экспериментов и наблюдений формулируется некоторое противоречие фактов, затем на основе постулатов создается математизированная теория, дающая описание фактам и какие-то выводы. Они сопоставляются с результатами новых экспериментов, и если они им не противоречат в математических расчетных моделях, то считается, что теория получила экспериментальное подтверждение и верна. При этом прикладные исследования идут методом научного «тыка», а фундаментальная наука — своим ходом безумных идей и откровенной мистики. Разумеется, ни о каком познании общества речи идти не может, возможно исключительно познание несознательной материи. Вместе с тем, в процессе познания ключевую роль играет «эффект наблюдателя». У Эйнштейна это было выражено в «объективной форме», через зависимость времени от относительной скорости движения при наблюдении явления, а в квантовой механике в «субъективной» — без «наблюдателя» явления материального мира представляют собой либо вероятностную картину, либо не существуют вовсе. Следовательно, с философской точки зрения утверждается, что единство исследуемого мира состоит не в материальности, а в «наблюдателе», в том числе в том, что «наблюдатель» фиксирует тождественность проявлений законов природы во всех, как физики выражаются, системах отсчёта. Примерно то же самое проповедуется и в гуманитарных дисциплинах, где своеобразный «эффект наблюдателя» получает выражение в форме плюрализма.

Таким образом, диаматическая теория познания, которая отстаивалась классиками марксизма-ленинизма, в том числе Лениным в работе «Материализм и эмпириокритицизм», отвергается буржуазной наукой посредством не только мобилизации позитивизма, но и той ревизии материализма, которую осуществили Эйнштейн, Бор, Гейзенберг, Шрёдингер, их соратники и последователи. В современной науке признаётся, что материя зависит от того, как её измеряют и обсчитывают, то есть идеалисты не просто «вернулись к Канту» (познание ощущений), но и приучают к отрицанию объективности бытия. Поэтому не стоит удивляться, что абсолютно все буржуазные философы в теории познания всегда ссылаются на теорию относительности и квантовую механику.

Имеет смысл подробнее обратить внимание именно на «эффект наблюдателя». Некоторые особо хитрые сторонники эйнштейнианства и квантовой механики в попытке оправдать идеализм утверждают, что «наблюдатель» — это на самом деле «прибор», который в процессе измерения процессов внешнего мира взаимодействует с материальными явлениями и тем самым невольно их изменяет, и только лишь из–за этого «материя зависит от того, как её измеряют». Обратимся к брошюре Ландау — Румера для самого широкого круга читателей — «Что такое теория относительности?».

Даётся рисунок со следующим комментарием:

«На верхнем рисунке пастух явно больше коровы, на нижнем — корова больше пастуха. И здесь нет никакого противоречия. Дело в том, что эти рисунки сделаны наблюдателями с различных точек: один стоял ближе к корове, другой — к пастуху. Для картины существенны не подлинные размеры предметов, а тот угол, под которым мы их видим. Эти угловые размеры предметов, очевидно, относительны. Говорить об угловых размерах предметов бессмысленно, если не указать точку пространства, из которой ведется наблюдение. Например, сказать: эта башня видна под углом в 45° — значит не сказать ничего. Напротив, утверждение, что башня из точки, отстоящей от нее на 15 метров, видна под углом в 45°, имеет смысл, и из этого утверждения следует, что ее высота равна 15 метрам».

Таким примером Ландау иллюстрирует то, что относительность в физике является прямой аналогией относительности зрительных оценок величины объектов человеком. Вменяемому читателю ясно, что в нашем распоряжении имеется множество инструментов, с помощью которых можно объективно установить величину пастуха и коровы и, следовательно, выяснить, кто из них крупнее. Даже для первобытного человека такого рода оптические иллюзии не представляли затруднений. Но в том-то и дело, что Ландау показывает массовому читателю, что физика ограничена именно подобными угловыми искажениями своего «зрения» и принципиально не может установить наверняка, кто крупнее — пастух или корова. Это зависит от того, «как посмотреть». Этот пример доказывает самый пошлый махизм эйнштейнианства.

Как говорилось выше, проявление «наблюдателя» в квантовой механике приобрело откровенно, нескрываемо идеалистический характер. Даже Эйнштейн не поддержал выводы своих коллег по цеху. «Эффект наблюдателя» описан Гейзенбергом в работе «Физика и философия» следующим образом:

«Наблюдатель выполняет скорее функции регистрирующего „устройства”, то есть регистрирует процессы в пространстве и времени; причем дело не в том, является ли наблюдатель аппаратом или живым существом; но регистрация, то есть переход от возможного к действительному, в данном случае, безусловно, необходима и не может быть исключена из интерпретации квантовой теории.

…в описание атомных процессов снова вводится субъективный элемент, так как измерительный прибор создан наблюдателем. Мы должны помнить, что то, что мы наблюдаем, — это не сама природа, а природа, которая выступает в том виде, в каком она выявляется благодаря нашему способу постановки вопросов».

Короче говоря, для физиков нет никакой разницы, является наблюдатель прибором или человеком. Более того:

«Наблюдение играет решающую роль в атомном событии и что реальность различается в зависимости от того, наблюдаем мы ее или нет».

То есть наблюдатель не просто что-то там искажает, а играет решающую роль в самой «реальности».

Физики и философы в сталинскую эпоху критиковали только философскую «составляющую» ОТО, СТО и квантовой механики, считая, что философские выводы физических теорий идеалистичны, но сами теории вполне верны. Такими были, например, Блохинцев и Александров, критиковавшие копенгагенцев. Гейзенберг в своей работе оппонирует им:

«Возражения, которые содержатся в работах Блохинцева и Александрова, по самой постановке довольно отличны от обсужденных выше. Эти возражения с самого начала ограничиваются исключительно философской стороной вопроса.

В физическом плане Блохинцев и Александров без всяких оговорок соглашаются с копенгагенской интерпретацией. Тем более резкими оказываются внешние формы полемики:

„Среди самых разнообразных идеалистических направлений в современной физике так называемая `копенгагенская школа` — наиболее реакционная. Разоблачению идеалистических и агностических спекуляций этой школы вокруг коренных проблем квантовой механики и посвящена данная статья“, — пишет Блохинцев во введении к одной из своих статей.

Резкость полемики показывает, что здесь идет речь не только о науке, но и о веровании… Хотя, стало быть, предпосылки работ Блохинцева и Александрова лежат вне области естествознания, все же обсуждение их аргументов весьма поучительно. В данном случае главная задача заключается в спасении материалистической онтологии, поэтому атакам подвергается прежде всего введение в интерпретацию квантовой теории наблюдателя».

Гейзенберг нахально отмахивается от материализма, утверждая, что это своего рода вера. Далее он обрушивается на Блохинцева и Александрова как раз за то, что они представляли в качестве «наблюдателя» прибор (чтобы хоть как-то «поженить» марксизм и квантовую механику):

«Александров пишет:

„Поэтому под результатом измерения в квантовой механике нужно понимать объективный эффект взаимодействия электрона с подходящим объектом. Разговоры о наблюдателе нужно исключить и иметь дело с объективными условиями и объективными эффектами. Физическая величина есть объективная характеристика явления, а не результат наблюдения“.

Волновая функция характеризует, согласно Александрову, объективное состояние электрона. В своем изложении Александров упускает, что взаимодействие системы с измерительным прибором в том случае, когда прибор и система считаются изолированными от остального мира и в целом рассматриваются в соответствии с квантовой механикой, как правило, не ведет к определенному результату (например, к почернению фотопластинки в определенной точке). Когда против этих заключений выдвигают утверждение: „Но в действительности пластинка после взаимодействия все–таки почернела в определенном месте“, то тем самым от квантово-механического рассмотрения изолированной системы, состоящей из электрона и пластинки, отказываются.

В этом заключается фактический характер события, которое может быть описано с помощью понятий повседневной жизни, в математическом формализме квантовой теории непосредственно не содержится и в копенгагенскую интерпретацию входит благодаря введению представления о наблюдателе. Конечно, не следует понимать введение наблюдателя неправильно, в смысле внесения в описание природы каких-то субъективных черт. Наблюдатель выполняет скорее функции регистрирующего „устройства“, то есть регистрирует процессы в пространстве и времени; причем дело не в том, является ли наблюдатель аппаратом или живым существом; но регистрация, то есть переход от возможного к действительному, в данном случае, безусловно, необходима и не может быть исключена из интерпретации квантовой теории. В этом пункте квантовая теория самым тесным образом связана с термодинамикой, поскольку всякий акт наблюдения по всей своей природе является необратимым процессом. Только посредством таких необратимых процессов формализм квантовой теории может быть непротиворечивым образом связан с действительными процессами в пространстве и времени. С другой стороны, необратимость, если ее снова перевести на язык математического изображения событий, является следствием неполноты знаний, которые наблюдатель имеет о системе, и поэтому не является все–таки чем-то вполне объективным».

Иными словами, событие реального мира «входит» в физическую теорию только благодаря наблюдателю. Гейзенберг прямо утверждает, что наблюдатель — это не внесение субъективного в процесс познания, как пытаются представить некоторые, а есть «переход от возможного к действительному». То есть без наблюдателя возможное не превращается в действительное. Мир без наблюдателя не движется, а представляет собой некую совокупность возможностей. Когда вы не смотрите на луну, то её наличие или отсутствие представляет собой только лишь две возможности. Как только подняли глаза, одна из них превратилась в действительность.

Выдвигать такие положения Гейзенбергу позволяет апелляция к принципиальной неполноте знаний, а это типичный аргумент всех агностиков: невозможно достоверно познать из–за отсутствия полноты информации. То же самое мы видим в выводах Сокулер:

«Гордый образ познающего субъекта, безгранично жаждущего познания и свободно направляющего эту жажду на любые объекты, приходится заменить на более скромный образ учёного, зависящего от имеющегося у него оборудования и ограниченного в ресурсах. Обоснование полученного знания предстает как ситуативный, сложный и неокончательный процесс. О знании приходится думать в терминах риска и неопределенности. Отказ от теории познания, опирающейся на принцип тождества бытия и мышления, имеет важные следствия для любых философских размышлений над местом человека в мире. На важность философской теории познания для этих размышлений указывает даже кантовский список главных философских вопросов, в котором вопрошание завершается вопросом „Что есть человек?“, но начинается с вопроса „Что я могу знать?“».

В переводе на язык правды: материализм мы заменили агностицизмом, из чего логически вытекает свобода идеалистических трактовок вопросов обществоведения. Классовый заказ буржуазии выполнен.

Описанная выше методология приводит к тому, что наблюдаемые явления трактуются совершенно произвольным образом. Так, на 43-й минуте фильма профессор, доктор физико-математических наук Сергей Сипаров откровенно рассуждает:

«Когда нам чего-то не хватает в опытах по рассеиванию частиц или по распаду двух ядер, мы придумываем новые частицы, которые уносят либо спин, либо импульс, либо что-то еще. Причем в процессе эксперимента мы их находим, причем находим только те определения, которые сами вводим, потому, что отличить формализм от реальных опытных объектов не всегда возможно. Мы наблюдаем то, что сначала описано теоретически».

Разумеется, тот теоретико-познавательный тупик, в который зашла современная физика, стал возможен и потому, что все явления «новой физики» прямо не наблюдаются, они фиксируются приборами опосредованно, поэтому возможен крайний волюнтаризм при интерпретировании полученных данных. Та же Сокулер отводит этому аспекту решающее значение:

«Перед современными исследователями изучаемые процессы выступают не в своем непосредственном присутствии, а как оставленные ими следы в виде показаний приборов. Поэтому вместо достоверности непосредственного контакта исследователи должны заниматься расшифровкой и интерпретацией следов, исходя из целой совокупности допущений. Среди них теория наблюдаемого явления; методы обработки результатов и оценки погрешности; инструментальные теории, объясняющие работу приборов и то, что именно они могут показывать; признание данных приборов хорошо отлаженными; навыки, позволяющие поддерживать их надежное функционирование, и, не в последнюю очередь, вера в замкнутость экспериментальной системы (т.е. в то, что все факторы и процессы, протекающие в ней, известны и контролируемы). Не следует забывать и о таком существенном моменте исследовательской деятельности, как отбор для последующей обработки определенных результатов из серии экспериментов и отбраковка других, исходя из представлений экспериментаторов, насколько удачен результат как след именно того явления, которое они стремятся изучать, насколько след получился ясным и четким, или он смазан случайными обстоятельствами… Выше было сказано, что современные ученые в лабораториях имеют дело не с самим исследуемым явлением, а с его следами. Но мало этого. Все большее распространение получает практика, когда исследуемый объект или явление заменяется другим объектом, с которым (по разным причинам) проще иметь дело; последний выступает как модель исследуемого явления. В принципе, замена исследуемого явления или объекта другим, более удобным для рассмотрения, составляет саму суть экспериментального метода».

Иными словами, вместо методологии познания набор допущений, а переход от прямой к опосредованной фиксации явлений якобы изменило познание до неузнаваемости, вплоть до подмены самих рассматриваемых явлений. Нет сомнений, что сфера общественных отношений, которая не может изучаться ни «в непосредственном присутствии», ни в виде «следов показаний приборов» выведена Сокулер за пределы науки вообще.

Далее. На примере статьи Сокулер следует отметить, что философы не просто удовлетворяются утвердившимся в науке методом «тыка», но и предрекают ему лучезарное будущее. В частности, она пишет:

«В науке подчас происходят революции, спровоцированные не тем, что принятые парадигмы (картины мира, способы объяснения) сталкиваются с аномалиями, а тем, что были созданы принципиально новые приборы и, соответственно, новые способы и возможности экспериментирования… Идея инструментальных научных революций бросает вызов описанному выше образу познания, где главным действующим лицом был „рационалистически ориентированный“ познающий субъект, с его верой в тождество бытия и мышления и пафосом интеллектуальной свободы научного поиска. В инструментальных научных революциях выпукло показывает себя зависимость познающего субъекта, и не только от тела или от социума, но и от технических артефактов. Соответственно, „рационалистически ориентированный“ познающий субъект должен потесниться и дать рядом с собой место персонажу, который накоротке с такими артефактами, способен создавать, отлаживать, настраивать и поддерживать их работу, что показывает нам субъекта изобретательного, возможно даже с хитринкой».

Следовательно, по мысли буржуазной философии необходимо не просто отказаться от «веры в тождество бытия и мышления» и какой бы то ни было универсальной методологии познания (читаем от диаматики), но и от «парадигм и способов объяснения», видимо, даже для установления параметров исследования. Пусть «изобретательные субъекты с хитринкой» создают новые приборы и ведут исследование из… ниоткуда в никуда.

В итоге. С партийной точки зрения вполне типичная для большинства интеллигентов позиция Сокулер является спекулятивно-философским обслуживанием махизма физиков, пущенным в ход для обоснования невозможности научного познания общественных отношений. Именно подобной теорией познания буржуазия вооружает современных студентов, аспирантов и в конечном счёте всю массу образованных людей. Таким образом, в образовательном процессе современных людей в определённый момент провоцируется своего рода мировоззренческий слом. После усвоения школьной программы, в которой отношение к научным знаниям построено на принципе адекватности мышления объективному миру, молодые люди в высшей школе или публикациях научпропа сталкиваются с ошарашивающим воздействием утвердившейся идеалистической теории познания. Естественно, что у философски неподготовленных людей происходит своеобразный переворот во взглядах на познание и науку, основанный на казённом авторитете учебных пособий, лекторов, культе физиков-идеалистов, документальных и даже художественных фильмов, навроде «Интерстеллара».

При этом, идеалистические выводы физических теорий используются не только для внедрения антинаучной теории познания, но и образуют так называемую научную картину мира, активно продвигаемую буржуазией и в значительной степени влияющую уже всецело на мировоззрение народных масс. Центральное место в ней занимает теория «большого взрыва», возвращающая общественное сознание к принципам библейского сотворения мира.

В этом смысле к теории познания примыкает упомянутый выше критерий Поппера, который с помощью вульгарной аргументации («Маркс предрекал революции в развитых странах, а они произошли в отсталых, значит марксизм не подтвердился», «СССР потерпел крах, значит марксизм не подтвердился» и тому подобное) выносит марксизм за скобки того, что интеллигенты называют социальной наукой.

Главное в показанной выше теории познания — это прививание интеллигенции агностицизма и алогичного, построенного на вере мышления. С этим «багажом» интеллигенты с самого порога отвергают марксизм как науку, отвергают даже стихийный материализм естествоиспытателей, на основе которого были совершены все величайшие открытия физики и химии. С такой выучкой интеллигенты отрицают даже саму возможность достижения объективной истины, прямо и косвенно признавая, например, неабсолютность действия закона сохранения энергии или отвергая причинность на микроуровне. Иными словами, характерной чертой сознания современного образованного лица является наукообразная мистика.

Лёгкость, с которой образованные люди под видом науки усваивают различную галиматью, не в последнюю очередь объясняется её напускной «интересностью» и «необычностью», которые доводят процесс почти до развлечения.

Показанная выше теория познания отнесена к буржуазной не потому, что она создана предпринимателями, а по причине того, что объективно обслуживает политическое и экономическое господство буржуазии, являясь идеологическим оружием в классовой борьбе.

Философия марксизма

Следует отметить, что в отличие от физики и других естественных наук, открытие и отстаивание истины в области философии и обществознания в обязательном порядке сопряжено с добросовестностью и высокой нравственностью человека. Сегодня буржуазия предлагает учёным естественных наук лаборатории и оборудование зачастую для работы над оружием массового поражения, средствами индивидуального и массового террора, инструментами иного насилия или обмана. Таким образом перед учёными встаёт моральная дилемма — оказаться в положении кустаря или развивать науку на людоедских условиях капиталистов. Впрочем, большинство физиков, химиков и биологов — такие дремучие обыватели, что начинают задумываться о последствиях своих открытий и изобретений только после прямого наблюдения в действии разработанных с их помощью смертоносных средств или антинародного применения изобретений.

Наряду с этим, философские и обществоведческие истины прямо и неразрывно связаны с прогрессом в общественных отношениях и по своей сути противоречат паразитарной природе мышления буржуа и обывателя, поэтому в подлинном понимании они не могут даже утвердиться в сознании индивидуалистов, либералов, фашистов и тому подобных человеконенавистников.

Притом, прогресс общества является разворачиванием общественной сущности человека, стало быть, возникновение марксизма было закономерным итогом нарастания внимания человечества к совершенствованию общественных отношений. Материальное общественное бытие своими противоречиями и катастрофами буквально заставляло различные этносы задумываться над проблематикой отношений между людьми, но до Маркса все наработки в этой области велись строго с позиций различных эксплуататорских классов, то есть под углом вопросов: как заставить и принудить? как эффективнее обмануть и манипулировать? и тому подобных. Только великие утописты прошлого, будучи чем-то вроде предвестников марксизма, мыслили с позиций отрицания частной собственности, то есть от лица неимущих трудящихся, но они не смогли продвинуться дальше мечтательных помыслов, так как не владели научной, то есть материалистической, методологией. Предельная добросовестность основоположников марксизма и анализ трёх революционных открытий естествознания (клеточного строения организма, сохранении энергии и происхождение видов) позволили путём синтеза всего научно-ценного в человеческой культуре установить объективное содержание исторического процесса, вскрыть сущность общественных отношений различных эпох и открыть направление прогресса человечества. В частности, Маркс и Энгельс увидели в наёмных работниках ту гигантскую, неисчерпаемую и неодолимую социальную силу, которая не только сметёт антиразумную капиталистическую организацию общества, но и своими руками организует общественное производство, быт и воспитание сообразно объективной необходимости, то есть в строгом соответствии с выводами марксизма и частных наук.

Философия марксизма, то есть диалектический материализм или материалистическая диалектика (сокращённо «диаматика»), была сформулирована Марксом и Энгельсом на основе переработки учений Гегеля и Фейербаха. Дело в том, что Георг Вильгельм Фридрих Гегель обобщил всю философию, созданную до него, создав грандиозную философскую систему, рассматривающую мир в развитии. Однако при этом Гегель исходил из ложного, идеалистического посыла — абсолютной идеи, разворачиванием которой якобы является мироздание. Людвиг Андрес Фейербах разгромил философию Гегеля как идеалистическую, восстановив в правах материализм. Однако при этом Фейербах вместе с мистикой выбросил за борт и гегелевскую диалектику.

Вместе с тем, диаматика является принципиально новой философией, она поставила точку в развитии всей предшествующей философской мысли, создав подлинно научную систему, представляющую собой синтез истин о наиболее общих объективных законах развития, прежде всего общества как материи особого рода. Но при этом диаматика не делает различий между законами развития материи и сознания, доказав их единство, тождество и противоположность.

Подводя итог всей предшествующей философии, Энгельс писал, что все мыслители человечества объективно разделены на два больших лагеря сообразному тому, как они отвечали на «высший вопрос всей философии». Небезызвестно, что марксизм дал на него подтверждённый практикой ответ: материя первична, мир познаваем. Этот исходный посыл впервые превратил философию в науку. Наряду с этим философия впервые стала идейным оружием в руках эксплуатируемых классов. После этого никакого высшего, основного вопроса философии не осталось, либо субъект стоит на почве научного мышления и признаёт марксистский ответ в качестве аксиомы, либо он занимается спекуляциями. Теперь вся ненаучная философия, все представители обветшалого идеализма, профессорского «объективизма» и салонной «мудрости» занялись отрицанием постановки самого вопроса и, разумеется, марксистской аксиомы. Все философские направления, которые возникли на почве «третьего пути», представляют собой идейный мусор: академическую жвачку или салонную болтовню. Например, в статье Сокулер нет вообще ничего от науки, она имеет такую же идейную ценность, как нецензурная надпись на заборе.

Некоторые скажут, в аксиоме «материя первична, мир познаваем» нет никакого особого достижения, это вполне ясное положение, которым в практической деятельности руководствуется любой человек. И действительно, диаматика есть развитие природной адекватности индивидуального и общественного сознания, однако поднять мышление на высоту марксистского материализма означает в том числе положить данную аксиому в основу всякого теоретического изыскания, всех актов мышления. В этом и состоит, с одной стороны, принцип научности мышления, с другой стороны, известная сложность, так как людей тысячелетиями приучали трактовать неизученное и неизвестное мистически, а всякое бытие объяснять промыслом богов, рока или «вселенной». А значит для руководства марксистским материализмом требуется высокая степень добросовестности и даже крепость духа. Например, Сокулер знает философию марксизма, тем более на уровне исходных положений, поэтому сознательно лжёт, прикрываясь идеализмом физиков, прилежно выполняя таким образом заказ буржуазии.

Если же говорить об интеллигентах в целом, то следует отметить, что марксистская аксиома «материя первична, мир познаваем» имеет глубокое теоретическое содержание, для овладения которым необходима выучка. Практика данной аксиомы в научном сообществе СССР и советском общественном сознании в целом показала, что само по себе знание и повторение данной формулы не гарантирует научности мышления. Страна «коммунистов», «атеистов» и «материалистов» буквально в одночасье превратилась в страну пролетариев, демократов, вкладчиков финансовых пирамид, алчных деляг, членов религиозных сект и православных болванов. А наибольшее интеллектуальное и нравственное падение пришлось как раз на научную, техническую и творческую интеллигенцию, в особенности членов КПСС, которые сначала, как «отче наш», повторяли «материя первична» и клялись в верности марксизму-ленинизму, а затем двинули в храмы ставить свечки и смотреть сеансы Кашпировского.

Некоторые философы полагают, что материалист вполне может быть агностиком. Однако какова ценность утверждения о том, что материя первична, если её познание невозможно? Чем эта первичная материя отличается от идеи под названием «материя»? Только марксистская аксиома отвечает требованиям материализма: бытие — бесконечно и представлено (1) бесконечным многообразием форм материи, которые непрерывно движутся в (2) бесконечном объективным пространстве и существуют от (3) бесконечного прошлого настоящим моментом в объективном времени к бесконечному будущему, а общество — это высокоорганизованная форма материи, способная к познанию мироздания и преобразованию природы. Все иные варианты разрешения основного вопроса философии есть либо идеализм, либо настолько критические отклонения от материализма, которые неминуемо приведут к идеализму. Агностицизм под видом материализма относится к самым явным разновидностям поворота к идеализму.

Диаматическая теория познания

Диаматика рассматривает теорию познания, законы мышления и диалектику как одно целое, не разделяя их. Иными словами, правила диаматического мышления представляют собой объективные законы познания, законы мудрости, а достоверные знания имеют значения объективных истин. Познаваемость мира доказана всей преобразовательной деятельностью человечества, в том числе промышленностью, успешными экспериментами естественных наук и практикой обществ первой фазы коммунизма (=научное преобразование общественных отношений).

Аксиома познаваемости мироздания в формулировке Ленина гласит:

«Жизнь рождает мозг. В мозгу человека отражается природа. Проверяя и применяя в практике своей и в технике правильность этих отражений, человек приходит к объективной истине».

Это же относится и к явлениям общественной жизни.

Познаваемость мира подтверждает тот факт, что взаимодействие аппарата мышления человека с окружающей действительностью есть взаимодействие одних и тех же материальных образований, отличающихся между собой лишь способом упорядоченности. Тождество аппарата мышления человека и всех иных форм материальных объектов и процессов как раз и проявляется в возможности познавать, так как вся деятельность сознания является специфической формой «реагирования», то есть отражения. Без внешнего мира не может быть сознания не только потому, что сознание есть свойство высокоорганизованной материи, то есть продукт того самого внешнего мира, но и в связи с отсутствием в таком случае материала для движения мысли. Это только философы-идеалисты способны рассуждать о «я», которое объективно изолировано от внешнего мира. «Я» не существует не только в отрыве от вселенной, но и в отрыве от общества.

Познание восходит от самого примитивного наблюдения, в котором только фиксируются явления, до установления сущности предмета исследования. Последнее называется научным познанием. Так, первичную информацию об окружающей действительности человек получает, как известно, посредством органов чувств, которые определённым образом отражают внешние воздействия. Именно отражение, как всеобщее свойство материи, будучи объективным элементом бытия, на известном уровне организации материальных форм порождает сознание. Объективное свойство материи — отражение является субъективной стороной бытия. Словно отпечаток формы одного материального объекта в другом, мысли являются отпечатками явлений внешнего мира в сознании, причём полученными не только непосредственным созерцанием, но и посредством работы мышления. Головной мозг человека способен устойчиво фиксировать и не путать между собой различные мыслеобразы, что позволяет любому здоровому человеку в дальнейшем ими манипулировать. Поскольку сознание есть свойство высокоорганизованной материи, то логика мыслительного процесса есть не что иное, как отражение логики взаимной связи объективных элементов бытия. Человеку не требуются особых пояснений, чтобы усвоить связь между такими понятиями, как причина и следствие, целое и часть, начало и конец, содержание и форма. Она представляется самоочевидной именно потому, что в основе функционирования сознания лежат те же законы, что и в основе движения материи в целом. Как не бывает мышления без языкового материала, который является его формой, так невозможно мышление вне всеобщих категорий, и неважно сознаёт это субъект или нет.

Длительное время в истории человечества познание шло в основном путём накопления практических знаний о тех или иных явлениях, которые укладывались во всеобщие категории стихийно, рассудочно. Первый настоящий научный прорыв обобщений был совершён мыслителями древности в математике. Затем уже Аристотель впервые сформулировал стройную систему философских категорий, которые приблизили человечество к познанию всеобщего. В известный момент количество достоверной информации, выводов частных наук и гениальных философских догадок позволило поднять сознание на уровень научного мышления. Ленин, критикуя Гегеля, разъяснял, каким образом складывались аксиомы мышления:

«Когда Гегель старается — иногда даже: тщится и пыжится — подвести целесообразную деятельность человека под категории логики, говоря, что эта деятельность есть „заключение“, что субъект (человек) играет роль такого-то „члена“ в логической „фигуре“ „заключения“ и т. п., — то это не только натяжка, не только игра. Тут есть очень глубокое содержание, чисто материалистическое. Надо перевернуть: практическая деятельность человека миллиарды раз должна была приводить сознание человека к повторению разных логических фигур, дабы эти фигуры могли получить значение аксиом».

Однако простота и блеск рассудочного мышления ограничивается поверхностными выводами, тогда как вскрытие сущности явлений предполагает овладение высокой степенью абстракции, ведь сущность всегда противоположна явлению. Если бы то, что мы видим, отражалось бы в сознании само собой абсолютно адекватно, то наука была бы излишней, а вместо головы мы бы имели дубликат вселенной. Но поскольку двух абсолютно одинаковых материальных образований существовать не может, а сознание способно производить лишь мысли, то человеку приходиться судить о сущности бытия, используя свою способность оперировать зафиксированными данными, проверяя выводы практикой.

Следовательно, успешность познания зависит не только от выявления и рассмотрения всей целокупности данных о предмете исследования, но и от адекватности отражения законов объективного бытия в сознании, от богатства и точности содержания категориального аппарата, в том числе, философского. Только вооружившись логикой всеобщего, мы получаем методологический инструмент, который гарантирует избавление от «худших шатаний» или, иначе говоря, от идеализма.

Высшим типом познания диаматика признаёт открытие абсолютных объективных законов (взаимосвязей) бытия и установление абсолютных объективных истин о сущности конкретных явлений. Но и каждая конкретная зафиксированная в сознании истина, как бы она ни была достигнута, адекватно отражает конкретную объективную действительность. Каждая конкретная истина действительна в своих пределах, на своём уровне и относительна к абсолютной истине всего мироздания, которая не может быть достигнута, но должна достигаться путём накопления истинного знания и всё более глубокого проникновения от истины первого порядка к истине второго порядка и так до бесконечности. Разумеется, человечество располагает и истинами, углубление которых невозможно, они относятся к единичным и частным явлениям, раз и навсегда установленным.

Процесс познания подчинён закону отрицания отрицания, то есть движение от истины первого порядка к истинам последующего порядка осуществляется путём отрицания, однако это отрицание исключает отмену или опровержение прежней истины. Наоборот, отрицание отрицания означает углубление, уточнение, преемственность.

Находятся «знатоки диалектики», которые утверждают, что истины более высокого порядка отменяют прежние истины. Тогда как в действительности более глубокие истины базируются на прежних истинах, а отметаются в процессе познания заблуждения, возникшие в единстве с прежними истинами на почве стремления к более глубокому проникновению в сущность или намеренному искажению познавательного процесса.

Притом такие объективные истины, как фундаментальные категории бытия, категории развития форм материи и открытые законы бытия (результаты высшего типа познания), могут получить новые формулировки только по поводу удобства восприятия и логического охватывания нового конкретного содержания. По своему содержанию они незыблемы, абсолютны. Диаматическое понимание бытия, материи, пространства, времени, движения, развития, общества, прогресса и, например, закона сохранения энергии, законов механического движения, экономического закона капитализма, закона коммунизма и так далее по своей сути — аксиомы, они не могут быть развиты, так как совершенно адекватно отражают объективную действительность, это с их помощью можно развивать производственную и социальную практику общества.

Критерием истинности в диаматике признаётся вся общественно-историческая практика. Никакая объективная истина не может противоречить ни одному достоверному факту общественно-исторической практики, в том числе добытым в её ходе научным знаниям, будь то законы физики, химии, биологии или марксизма. Вся имеющаяся противоречивость научного познания есть результат наличия теоретических заблуждений, неверной интерпретации или фальсификации.

Выше было показано, что современная академическая кафедра не приемлет даже разговоров об универсальном методе познания. Вопреки этому марксизм учит, что объективное бытие всех материальных образований, в том числе объективное бытие всех субъектов, подчиняется единым законам развития. Законы движения мысли есть отражение законов движения объективного материального мира. Следовательно, диаматика как методология мышления представляет собой универсальный метод познания.

Разумеется, истинное знание в частных науках можно установить и чисто эмпирическим путём, но и этот индуктивный момент познания есть всего-навсего момент диаматики, незавершённая диалектика. Однако сфера применения «метода тыка» и оперирования количественными зависимости весьма ограниченны, а первое прямо зависит от возможности физического оперирования элементами материального мира, явления которого исследуются.

Предметом же диаматики являются законы мышления, а объектом изучения — бытие, материя, пространство, время, движение и мышление, то есть всеобщее. Например, чтобы открыть законы количественных взаимодействий, в том числе пространственных форм, выраженных абстрактно через количественные параметры (математика), или законы механического движения, в том числе в веществе (механика, химия), достаточно и формальной логики. Однако уже в оптике, электродинамике и ядерной физике возникают трудности с формулированием сущности наблюдаемых явлений, хотя количественные взаимозависимости (выраженные в формулах) до известного предела вполне работают.

Ленин так формулировал черты диаматической методологии познания:

«1) объективность рассмотрения (не примеры, не отступления, а вещь сама в себе);

2) вся совокупность многоразличных отношений этой вещи к другим;

3) развитие этой вещи (соответственно явления), ее собственное движение, ее собственная жизнь;

4) внутренне противоречивые тенденции (и стороны) в этой вещи;

5) вещь (явление etc.) как сумма и единство противоположностей;

6) борьба соответственно развертывание этих противоположностей, противоречивых стремлений etc.;

7) соединение анализа и синтеза, — разборка отдельных частей и совокупность, суммирование этих частей вместе;

8) отношения каждой вещи (явления etc.) не только многоразличны, но всеобщи, универсальны. Каждая вещь (явление, процесс etc.) связаны с каждой;

9) не только единство противоположностей, но переходы каждого определения, качества, черты, стороны, свойства в каждое другое (в свою противоположность);

10) бесконечный процесс раскрытия новых сторон, отношений etc.;

11) бесконечный процесс углубления познания человеком вещи, явлений, процессов и т. д. от явлений к сущности и от менее глубокой к более глубокой сущности;

12) от сосуществования к каузальности и от одной формы связи и взаимозависимости к другой, более глубокой, более общей;

13) повторение в высшей стадии известных черт, свойств etc. низшей и

14) возврат якобы к старому (отрицание отрицания);

15) борьба содержания с формой и обратно. Сбрасывание формы, переделка содержания.;

16) переход количества в качество и наоборот».

Полезное обобщение от В.А. Подгузова:

«Если суммировать то, что писал Ленин, полемизируя с махистами и троцкистами в работах „Материализм и эмпириокритицизм“ и „Еще раз о профсоюзах…“, то минимальный набор требований к определению может выглядеть следующим образом. Дать определение чему-либо, это значит:

1. Подвести под одно понятие другое, более широкое, чтобы выявить родовидовую принадлежность определяемого „предмета“.

2. Выявить сущность „предмета“, т.е. определить те противоположности, отношения которых и породили исследуемый „предмет“.

3. Охватить, изучить ВСЕ его стороны, все связи и „опосредования“. „Мы никогда этого не достигнем полностью, — пишет Ленин, — но требование всесторонности предостережет нас от ошибок и омертвения“.

4. Диалектическая логика требует брать предмет в его развитии, „самодвижении“ (как говорил иногда Гегель), изменении.

5. Вся человеческая практика должна войти в полное „определение предмета“ и как критерий истины, и как практический определитель связи „предмета“ с тем, что нужно человеку.

6. Диалектическая логика учит, что „абстрактной истины нет, истина всегда конкретна“.

Но и это еще не все.

„Ни одно из этих определений, — писал Гегель, — взятое в отдельности, не истинно, а истинно лишь их единство. Таково истинно диалектическое рассмотрение их, так же как их истинный результат“. Отчеркнув эту цитату двумя жирными чертами, Ленин написал сбоку: „Истинная Диалектика“».

Следует уточнить, что под определением понимается словесная формулировка текущего уровня понятия.

Видно, что только второй и третий пункты связаны с инструментальным исследованием предмета, остальные представляют собой тот методологический багаж, который позволит научно обработать фактический материал.

Важным элементом диаматической методологии познания является выработка логических инструментов познания предмета исследования в виде категорий, то есть понятий с бесспорно точным содержанием. Так, В.А. Подгузов разъясняет:

«Категория — это слово, принятое для обозначения истинного содержания выведенных в ходе теоретического исследования причинно-следственных связей объективного бытия, подтвержденных общественно-исторической практикой… только выявляя объективное содержание и сущность познаваемого явления, обозначенного тем или иным словом на том или ином языке, человек пополняет свой словарный арсенал очередным инструментом познания всей развивающейся и окружающей его объективной действительности. Вне качественного развития категориального арсенала исследователя, научный прогресс осуществлять невозможно (…) Быть марксистом означает, прежде всего, выполнять требования закона диаматики о том, что объективное развитие мира должно оперативно отражаться в категориальном аппарате и становиться достоянием каждого» (см. подробнее «К вопросу о категориальном аппарате философии марксизма»).

Но показать, как диаматически подойти к предмету исследования (1), как дать научное определение (2) и необходимость развития категориального аппарата (3) — ещё не значит раскрыть всю полноту методологии познания. Необходимо разъяснить также порядок движения мысли.

Известно, что в немарксистской философии признаются два метода движения мысли — индукция и дедукция: от частного к общему и от общего к частному. Нередко можно увидеть, как философы абсолютизируют один из них (в основном индукцию, разумеется), разрывают их, хотя в чистом виде индукция без дедукции невозможна. При этом, если проследить за рассуждением современных учёных, то нет особого смысла анализировать движение их мысли с точки зрения всеобщего, общего, особенного, частного и единичного, так как зачастую они двигаются от одного заблуждения к другому. Иногда поднимаются в обобщении, иногда ошибаются в частном. Но без «общего» невозможна даже интерпретация самых первичных данных об явлениях действительности. Нельзя взять единичные факты и из их уникальности вывести общее. Именно формирование в головном мозге младенца способности оценивать поступающую информацию с точки зрения «общего» мы и связываем с обретением способности мыслить. Даже когда Сокулер изображает из себя курицу, формулирующую на основе «опыта» обобщение о беспечной жизни в курятнике, она вынуждена опираться на нечто куда более общее, чем сами по себе крупицы её опыта, хотя она этого и не замечает.

Например, Дарвин в исследовании материала двигался от найденного общего в противоречивом множестве биологических фактов к выводу закона происхождения видов. Несмотря на то, что предпочёл вести изложение от частного.

Марксистская же школа выделяет другие два метода — диалектический, то есть истинный, и метафизический, то есть ошибочный. Метафизик всегда исследует частности без «общей картины», исследует какие-либо «отдельности» вне их всеобщей связи, таким образом, он отрицает действительное развитие явления. В основе метафизики лежит противопоставление индукции дедукции, анализа синтезу, эмпиризма рационализму. Аналогично тому, что говорилось выше насчёт индукции, чисто метафизическим мышление человека не может быть в принципе, но метафизика радикально сковывает творческий потенциал интеллекта, заставляет позитивистов блуждать в потёмках заблуждений, хотя и основанных на экспериментах и наблюдениях.

Диаматический метод не просто является научным открытием, но и представляет собой творческий синтез всего ценного, что было выработано домарксистскими мыслителями в вопросах законов мышления, он сам есть продукт отрицания отрицания.

Так, диаматический метод состоит в следующих равновеликих положениях. Первое — рассмотрение мироздания в единстве как связанного единого целого. Отсюда следует подход к явлениям как к органически связанным, зависящим друг от друга и обусловливающим друг друга. Далее, рассмотрение явлений исключительно в движении, развитии, а именно с точки зрения их возникновения и отмирания. Отсюда, следовательно, развитие — это качественный скачок в результате постепенного накопления закономерных количественных изменений. И последнее: причиной самодвижения всех явлений мироздания диаматика признаёт имманентную им внутреннюю противоположность отживающего и развивающегося, положительного и отрицательного, короче говоря, единство и «борьба» противоположностей. Диалектика, по словам Ленина, собственно говоря, и является учением о единстве противоположностей, то есть учением, позволяющим научно рассматривать явления в их самодвижении, в их жизни.

Вместе с тем, диаматическая методология познания всегда основывается на логическом аппарате фундаментальных категорий бытия, то есть

«диаматик, начиная движение в исследуемом материале, всегда руководствуется аксиомой, гласящей, что в мире нет ничего, кроме материи, образующей бесконечное множество форм физических тел, макрообразований и микрочастиц, которые двигаются в бесконечном пространстве и в бесконечном времени» (см. подробнее «Гравитационные волны и материализм»).

Иными словами, диаматическое понимание трёх объективных реальностей бытия: материи, пространства и времени служат началом всякого движения мысли (см. также «О диаматическом понимании материи, пространства и времени»). Это обеспечивает научную материалистичность исследования, то есть не только признание материальности мироздания, но и его объективности, с чем у современных физиков крупные проблемы.

Таким образом, диаматика учит, что формой научного обобщения наличного материала по предмету исследования является открытие объективного закона. Вместе с тем открытие объективного закона — это и есть форма конкретизации нашего понятия о предмете исследования. Поэтому диаматическая методология познания требует, чтобы умозаключения в ходе исследования шли от общих объективных истин к частным, единичным конкретным объективным истинам. От общих аксиом к истинам более глубокого уровня, широкой детализации и большей конкретики (см. подробнее «К вопросу о соотношении логики, индукции, дедукции и диаматики»).

Что означает открыть новый закон в науке? В.А. Подгузов:

«Открыть новый объективный закон — это значит обнаружить новые объективные связи между явлениями и сформулировать новое определение содержанию и сущности обнаруженной связи. Но новое означает не только иную формулировку, не похожую на прежнюю, т.е. в новой словесной редакции. В диаматике новое — это, прежде всего, более точное и глубокое представление об одном и том же явлении, отличающееся от прежнего определения, именно, большими глубиной и обобщением по закону отрицания отрицания» (см. подробнее «Можно ли считать себя коммунистом, не владея методологией марксизма в полной мере?»).

С целью ознакомления с диаматической методологией познания выше были показаны её законы (цитата Ленина + цитата Подгузова), которые обычно «сворачивают» в три закона диалектики, и метод движения мысли исследователя. Стало быть, для завершения знакомства остаётся лишь сформулировать условия для научного исследования на высоком теоретическом уровне.

Для победоносного движения научной мысли необходима предельная добросовестность, которая проявляется в максимальной беспристрастности и самокритичности, то есть гарантирует независимость исследователя от интереса, симпатий, антипатий, веры, страхов и низменных страстей.

Для победоносного движения научной мысли необходимо отталкиваться в исследовании от фундаментальных категорий бытия диаматики.

Для победоносного движения научной мысли необходим высокий уровень умственного трудолюбия, необходимо тщательно изучить всё интеллектуальное богатство, выработанное человечеством, как минимум по поводу предмета исследования.