Шуко ненавидел эту работу. Уж куда лучше было убегать от пузатых жандармов, выловив в скользких недрах фонтана пригоршни монет. Прятаться в сквере и, очистив монеты носовым платком от зеленовато-серой слизи, просыхать на солнышке, предвкушая аплодисменты, горячий ужин и крепкий сон.

Но в таких серых и богатых городах не бывает достаточного количества теплых дней, чтобы вволю поживиться этими туристическими выбросами.

У Шуко была своя городская карта, полная фонтанов : на площади перед мэрией (опасно, скупо), перед картинной галереей (не сильно опасно, щедро), в сквере на бульварах (безопасно, скупо). В летние дни город для него переливался этой мутной ржавой массой великолепия, выплесков жирной благоустроенности и вместе с тем тайной, брызжущей силой непонятного для него уклада красоты и порядка, веками пестуемого сильными мира сего. Он знал все фонтаны на вкус и запах, знал, куда бежать, если тебя ловят, знал, где можно высохнуть и переодеться, где спрятать добычу в случае необходимости.

Стыдно за такое не было : ведь они сами оставляют деньги, чтобы пометить город своим присутствием, а значит, предполагают не оставить это присутствие лежащим в воде, а пустить его плыть по сосудам городской жизни.

Стыдно было за то, что он делал сейчас: лето закончилось, осень закончилась, фонтаны опустели и замерли, последние гроши Шуко выковырял из их щелей еще в ноябре.

Его отправили промышлять сюда, в большой торговый центр, где водились не только монеты, но и купюры. Делал он это с отвращением. Как-то раз его даже вырвало от ужаса, когда в кабинке туалета он пересчитывал внутренность рыжего, пухлого кошелька, и мимо дверцы тяжелыми ботинками прошагал охранник.

Но мало-помалу отвращение схлынуло. Сердце уже не билось в горле, и руки стали послушными. Он приоделся. Шарил часами по закоулкам, ходил в кино и ел мороженое. Порой они работали с братьями, вдвоем, втроем. Но больше всего ему нравилось работать в одиночку, потому что три цыганенка- это всегда подозрительней, чем один.

Субтильность играла ему на руку — огромный рюкзак и растерянный взгляд делали его похожим на школьника, прогуливающего уроки, и у людей он определенно вызывал доверие. Волнение вора перед кражей вполне могло сойти за оцепенелое восхищение мальчишки перед витринами, сверкающим мрамором и дорого выглядящими людьми.

Самый удачный вариант — это пышно одетые дамы 40- 60 лет. Особенно когда они с подругами. У них неудобные, наверняка дорогие, сумочки, один пакет, два пакета, три пакета, мобильный телефон, стакан с кофе навынос. Они заняты болтовней и внимание их рассеяно. Студенты. Интеллигентные пары. Хохочущие девушки.

Братья частенько расплачивались за поспешность разбитыми носами и приводами в милицию. Но Шуко везло, и это заставляло его еще сильней презирать то, что он делал.

Сегодня он сидел в кинотеатре совсем рядом с женщиной и ее сумкой. Женщина была явно умнее его. На протяжении всего сеанса она записывала что-то в блокнот, роняла очки и чесала карандашом в коротких, торчащих ежиком волосах. Ее нервные, птичьи движения сбили Шуко с толку — казалось, она ушла в фильм с головой, но тело продолжало куда-то бежать. Большая, похожая на почтальонскую, сумка валялась у нее в ногах. Шуко осторожно дотронулся до нее ботинком и понял, что сумка тяжелая и набита битком. Он начал елозить, будто реагируя на сюжет, облокачивался на сидения переднего ряда и похлопывал себя по коленям. Женщина, конечно, не замечала его, но ее периферийное зрение должно было улавливать ритмичные, однообразные и не вызывающие подозрения колебания. В один из таких “приливов”, когда главный герой на экране подвергался опасности, Шуко подался вперед и запустил руку в открытую сумку. Две книги. Папка. Записная книжка. Журнал. Очечник. На экране напряжение спало, женщина уткнулась острым носом в блокнот, Шуко подался назад.

Во время второго прилива ему удалось расстегнуть внутреннюю молнию, заветную молнию, ведущую к самому ценному. Но кроме помятых проездных билетов и огрызков карандашей там ничего не было. Не может такого быть, подумал Шуко, но потом он присмотрелся внимательней к хозяйке сумки и понял, что она не сдавала в гардероб пальто — длинный плечистый макинтош песочного цвета, сидящий на ней не менее нелепо, чем если бы она надела шкаф.

Шуко помялся, но махнул рукой и спокойно досмотрел фильм. После сеанса женщина, щурясь, вышла из темного зала и повела носом в поисках кофейни. Заметив таковую на горизонте, она похлопала себя по грудным карманам и ринулась вперед. Шуко подумал, что у него развилась определенная интуиция. Потом он решил, что эта интуиция — просто слишком быстро работающая логика.

Господин Коффер сегодня был на редкость утомленным. Его смущала толкотня в дешевых магазинах и пустота в больших. Иные он избегал, потому что там его уже заметили. В каждом торговом центре города у него был свой человек. В одном — прыщавый гнусный студент, всегда мерзко ухмылявшийся и явно получавший удовольствие от соучастия, в другом -многодетная унылая толстушка, пособничавшая ему от нужды, в третьем — с грязным прошлым и татуированными пальцами уголовник, которому было все равно. Охранники, официанты, продавцы-консультанты. Способов множество — щелочки в стенах, ключи от раздевалок.

Но лучше всего — белье, которое уже померили, но не купили. Еще теплое .

Почти всякий раз оно ему доставалось — Дьердь выносил со служебного входа, в бумажном пакете. Совсем не сложно — Дьердь пробивал белье на кассе, Коффер оплачивал чек и проценты сверху. Тариф за сегодняшнее, тариф за вчерашнее, тариф за фото той, что его мерила.

С Дьердем ему повезло, но сегодня не его смена.

В такие вечера Коффер одевался так же, как и всегда. Ему нравилась мысль, что он не совершает ничего идущего вразрез со своей совестью. Ничего грязного. Ничего такого, за что можно было бы донести. Он поужинает в кафе, в хорошем настроении придет домой, скажет жене, что задержался в лаборатории. Обнимет крошку-внучку, погладит собаку, а пакет с бельем припрячет в ящик рабочего стола. Если оно хорошее — подарит его жене на ближайший праздник, потому что обожает наряжать ее. Если же оно дешевое и не подходит размером, то примерно спустя месяц он отнесет его вместе с другими вещами в храм на помощь малоимущим.

Коффер любил разгадывать, особенно тогда, когда это не удавалось. Он всякий раз поражался тому, насколько разнообразна жизнь, насколько непредсказуема. Осуществлять это можно было в любом порядке : от под-глядывания до раз-глядывания и наоборот.

Вот они заходят в магазин : болтают, передают друг другу громоздкий зонт, поправляют сияющие, будто старое золото, выпрямленные пряди. На вид чуть за 20. Одна учится на экономическом, другая только-только нашла скучную, но достойную работу. Вынуждена прятать мечтающее танцевать тело в офисный дресс-код. Подруги детства. Обе — красавицы. Щупают то одно, то другое, советуются. С кружевами или без? Плотное или тонкое? Что она выберет? Как оно на ней сядет? Торчат ли у нее ребра? Есть ли на ее животе родинки? Есть ли складочка подмышкой?

Или в обратном порядке: смазанная картинка сквозь отверстие в стене. Мягкий белый живот, тоненькие серые, будто птичий пух, волосы выбились из прически, пока она раздевалась. Чуть колышется хрупкое и полупрозрачное. Лица почти не видно. Нелепый, розовый с салатовым комплект врезается в пухлые бедра — не угадала с размером. Вертится перед зеркалом — шрам от аппендицита, короткие ножки. Поправляет аккуратными ручками лямки. Вздыхает, копошится. Коффер должен уйти из примерочной, пока она не оделась.

— Я возьму эту рубашку! А вот эту нет. Благодарю.

Вот она идет мимо кассы, пока он расплачивается — лицо круглое, веснушчатое. Старательно, но провально одета. Невысокая ,неопределенного возраста — от 18 до 25. Дешевая сумка, старомодная куртка. Встревоженная. Наверняка недавно приехала из провинции. Если повезет — он сможет проследовать за ней дальше и , если она не одна — проверить свои догадки, подслушав разговор. Если не повезет — он просто заберет у Дьердя пакет на служебном входе. Разумеется, его жене такая дешевка не подойдет.

Не сказать, что Коффер приходил подглядывать часто. Он любил свою работу, гордился своей семьей и своими достижениями. Он здоров для своих лет, солидно смотрится в костюме и лучезарно улыбается. Седые волосы еще не целиком воцарились на его славной голове. Ему есть чем заняться, он нужный человек. В любой момент, если бы хотел, он бы мог отказаться от своей игры. Сердце ничуть не ускорялось ни на одном из ее этапов. Бронзовые, блестящие, накаченные предплечья или торчащие из атласной худобы ключицы, длинные голени и розоватые гвоздики грудей — будто малина на поверхности стакана с молоком. Кожа плотная или тонкая, бледная или смуглая — ничто не колыхало его тела, лишь ум.

Мечтой его было иное- высмотреть персонажа сложного, и привести сюда, по нужную сторону отверстия в стене примерочной. Таинство раздевания ценно тогда, когда снимается только наносное, общественное, бренное — одежда, когда время, подобно гигантской волне, слизывает признаки. Признаки принадлежности, моды, вкуса. Исчезает посредник, оставляя две крайности — внутреннюю и внешнюю, личность и наготу. Театр, в котором актер не знает, что играет. Лучший театр в мире.

Коффер не раз задумывался о том, отличается ли тело женщины умной от тела глупой. Может ли одна и та же рука принадлежать образованной и необразованной женщине? Одни же плечи? Одни же ямочки над крестцом? Насколько в наше время сглажены различия, в прежние эпохи выдававшие с головой — форма кисти, ширина костей, обхват запястья и щиколотки.

Сейчас он прохаживался по верхнему, самому безлюдному этажу, и думал, как быть дальше. В молодежный магазин без Дьердя приходить было бы бессмысленно. В дорогих магазинах в дневной час мало посетителей, а значит, слишком много внимания. К вечеру народ должен нахлынуть, и тогда, возможно, что-то должно получиться. Коффер спустился на первый этаж, купил газету и уселся за маленький столик пообедать отменным омлетом в неудобно расположенной, но любимой им кофейне.

После неудачи в кинозале Шуко решил попытать счастья в ресторанном дворике. На нижнем этаже, среди гудящей толпы, наживиться почти ничего не стоило. Однако в то же время бдительных людей там было примерно столько же, сколько лакомых кошельков, потому Шуко предпочитал обходить такие места стороной. Он встал у блинной, будто выбирая что-то в меню, а сам же начал высматривать подходящую цель.

-Возьми колу и что ты там будешь, с ветчиной и сыром? Посытней, но только без этих глупостей. Даже не смотри в ту сторону, понял? Мне кофе с молоком. Подожду тебя за столиком, вон в том конце. Понял?

-Ок.

Молодая женщина сунула мальчику лет десяти кошелек и ушла.

-А пакет твой? Забери, а!- крикнул мальчик вслед, но она уже не слышала.

Шуко кивнул себе. Не отрывая взгляда от табло с меню, он пятился ближе и ближе к мальчику. Нетерпеливо сопя, тот переминался у кассы. Получив поднос с заказом, он кинул кошелек в пакет и повесил его на руку

Шуко напрягся. Положение не из лучших — пакет не вырвешь из рук, не подрежешь, не подлезешь внутрь.

Мальчик двинулся в другую сторону зала, убедился, что его спутница далеко, неожиданно развернулся и побежал, разливая газировку, в сторону закусочной. Пересчитал сдачу, сжатую в ладони, посмотрел на меню, еще раз пересчитал сдачу, поставил поднос на ближайший столик, туда же поставил пакет и метнулся в сторону кассы. Шуко знал, что делать. Он облокотился огромным рюкзаком о столик, будто разглядывая меню. Повернулся, задев пакет. Рюкзак не был застегнут. Из него выпало несколько предметов, упал и пакет со столика. В спешке Шуко покидал все упавшее внутрь. Застегнул рюкзак и ушел, пока хозяин пакета метался между сырным и барбекю соусами.

В другом конце этажа Шуко заметил ту молодую женщину, которая давала мальчику кошелек и наказы. Она показалась ему очень красивой. Читала что-то в телефоне, перебирала бусинки на браслете. Шуко пожелал, чтобы мальчику — сыном или братом он ей приходился? — не сильно досталось.

Шуко решил, что на сегодня хватит. Он вышел из торгового центра в предрождественский холод и у спуска в метро заглянул в пакет.

Что это за черт? Кошелька там не было. Там был темно-красный комплект — бюстгальтер и трусики. Но ведь он отчетливо видел, как мальчик кладет кошелек в пакет. Когда мальчик успел достать его? Не могло же ему показаться? Возможно ли, что он кинул в пакет лишь чек? Все верно, вот чек — блин с ветчиной, кофе ,сливки, газированная вода. Плюс чек за комплект — магазин « Гардения».

Коффер закончил свой обед, прочитал газету, зашел в лавку шоколада ручной работы, выбрал жене, дочери и внучке по гостинцу.

Все вокруг сияло благостью. Запах дорогой косметики, кофе, отполированные полы, тихая музыка. Пищеварительный тракт большого города.

Коффер прогулялся по всем этажам, и уже надумал отправиться домой, как вдруг вспомнил, что в одном из интересовавших его магазинов сейчас распродажа. Он поднялся на лифте, зашел в магазин, взял первую попавшуюся вещь, оплатил ее и сел на скамейку перед входом. Огромная надпись «Sale»,и поток. Хрустящие новые пакеты, улыбки, сосредоточенность или беспечность, 20-30-40-50-60 лет, длинные шарфы, стучащие каблуки, круговерть парфюма. Каждая чужая, безликая вещь оплачивается и переносится в конкретную жизнь. Женщины это любят — выбор и приручение вещей. Поэтому торговые центры — средоточие праздника, цветения, предвкушения. Торговые центры сияют, женщины сияют.

Рано или поздно это произойдет: она сядет рядом, поставит пакет рядом с ним, заболтается с подругой. Он подвинется, задаст им какой-нибудь невинный вопрос, пошутит. Взглянет на часы и посетует на жену, которая уже полтора часа где-то гуляет. Они захихикают, потому что он похож на старого голливудского актера в амплуа какого-нибудь профессора физики. Подумают: «Интересно, неужели мой будет таким же в этом возрасте?» Затем он внезапно вспомнит, что обещал помочь жене с выбором, и, откланившись, прихватит их пакет вместо своего. Он унесет их выбор и тепло их кожи. Унесет того посредника, которого они выбрали себе в провожатые, унесет их супер-эго.

Коффер ждал, и так все и случилось. Он ехал по эскалатору на первый этаж, неся как можно более беспристрастно свою святую ношу. Три хрупкие девочки, почти школьницы, за плечами тубусы, одна похожа на кореянку, у другой коралловые губы, у третьей вид неряшливой всезнайки. Коффер запустил руку в хрустящее новизной сокровенное нутро пакета. Среди россыпи невесомого кружева трусиков он нащупал нечто твердое, небольшой тканый пенал. Коффер открыл его и едва не упал с эскалатора — внутри пенала, запачканного жирными карандашами и чернилами, среди вкладышей от жвачки и ластиков лежал проездной билет, пропуск в колледж с фотографией (это была кореянка), и несколько мятых купюр. Возможно, это ее стипендия. Возможно, она не жалеет ног, бегая в какой-нибудь кофейне с подносом, чтобы раз в месяц провести здесь вечер, совсем как взрослая дама. Уставившись на свою добычу, Коффер сделал несколько кругов по этажу.

-Будьте так добры! Я перепутал свой пакет с пакетом покупателя из того же магазина. Обнаружил это уже на другом конце торгового центра. Я бы отнес сам, да годы, сами понимаете, не юные. Посмотрите, там в пакете документ с фотографией. Вас не затруднит объявить имя этого человека, чтобы он подошел за пакетом? Благодарю вас.

-Вы здесь дождетесь, чтобы забрать свой?

Коффер подумал с минуту и распробовал вкус благодарности.

-Знаете, пусть она оставит мой пакет себе.

Коффер поднял ворот пальто, надел перчатки.

-Странный сегодня день, одни находки. — пробурчал охранник, пытаясь прочесть имя на пропуске.