Бункеры, расстрелы и вечный Сталин: долгая жизнь албанского коммунизма (I)
Как создавалась идеальная осажденная крепость
В этот раз нам стоит обратить внимание на страну, жители которой целыми десятилетиями жили в страхе — страхе не за свободу, а за жизнь. Посмотрим на общество, где антиутопия победила, а «северокорейская мечта» взяла верх над остатками здравого смысла. Перед нами — оруэлловский мир, ставший реальностью для 3 миллионов жителей Албании.
От корки до корки
Коммунистический режим в Албании установился одним из первых — и пал последним в Европе. Почти 50 лет, с 1944 по 1992, партия и ее вожди сохраняли монополию на власть. На фоне других стран «социалистической» Европы эта история совсем неудивительна — именно так покажется на первый взгляд.
Однако в привычной коммунистической оболочке был скрыт режим несколько иного рода, чем в
Две стороны медали
Освобождение страны от немецкой оккупации, как и в других балканских странах, во многом легитимизировало до того подпольное коммунистическое движение в глазах населения. В отличие от других стран «социалистической» Европы, реставрация довоенных порядков в принципе не могла стать консенсусом — возвращение к полуфеодальному коррумпированному строю во главе с авторитарным монархом не являлось привлекательной альтернативой декларируемому коммунистами социальному прогрессу. Иными словами, почти не было препятствий для стремительного установления нового режима, чем смогла воспользоваться коммунистическая Национально-освободительная армия, в ноябре 1944 подчинившая всю страну.
И обещанные преобразования действительно изменили жизнь албанцев: в середине 1940-х здесь сложился режим модернизации в его советском варианте — феодальное землевладение было ликвидировано, население массово переезжало в города, обеспечивая нужды сталинистской индустриализации, было внедрено всеобщее школьное образование, а женщины формально были уравнены в правах с мужчинами.
Но с первых лет нового строя цена «модернизации в плену диктатуры» становилась все более очевидной.
Становление террористического режима
Нашего современника трудно будет удивить рассказом о жестокости сталинских назначенцев; и тем не менее, жизнь общества самой маленькой страны соцлагеря покажется вышедшей за рамки самых темных ожиданий.
Партия во главе с молодым коммунистом Энвером Ходжей смогла быстро расправиться с конкурентами в борьбе за народную поддержку: в течение нескольких лет после войны оказались физически устранены активные противники новой власти — репрессии коснулись как националистов из организации «Балли Комбетар» , обвиненных в сотрудничестве с нацистами, так и слуг довоенной власти — монархистов. Но настоящая манифестация возможностей все более персоналистского албанского коммунизма была впереди.
Единственный инцидент — неудачная попытка теракта в советском посольстве 19 февраля 1951, была использована как повод уничтожить непокорную часть интеллигенции. Через день после взрыва глава МВД Мехмет Шеху подготовил список из нескольких десятков «политически опасных» врачей, экономистов, журналистов и бывших предпринимателей: вина заложников из интеллигенции состояла лишь в открыто высказанном несогласии с новой властью. В ночь на 26 февраля 22 человека без предъявления обвинений были арестованы и расстреляны недалеко от столицы.
Подчёркнутый отказ даже от признаков формальной законности, микс из показательных судебных репрессий и методов эскадронов смерти в мирное время превратили страх населения в основу лояльности новому режиму.
40 лет казней
1956 год принес с собой освобождение от наиболее одиозных коммунистических диктатур Европы: даже кровавые подавления восстаний не смогли вернуть десятки миллионов людей в атмосферу страха — страха не столько за свободу или образ жизни, сколько за саму жизнь.
Для Албании 1956 год так и не состоялся — начатая в стране, по образцу Венгрии, Польши и других государств дискуссия о ликвидации тоталитарного наследия была свернута самим «учеником Сталина». Начавшие полемику с вождем 5 сторонников оттепели в партийном руководстве были арестованы уже через несколько дней, а на следующий год расстреляны по приказу Ходжи.
Мрачное описание можно продолжить на десятки страниц — тысячи людей погибли в концентрационных лагерях, а арестам подверглись более 30 тысяч жителей 2-3 миллионной страны. Истинный тоталитаризм стал не карикатурно реализуемой целью, как в Румынии Чаушеску, а образом жизни для нескольких поколений.
В Албании просто не было своего периода «коммунистического либерализма» — сталинизм определял жизнь страны до 1990 года.
Как и в СССР 1930-х, атмосфера не предполагала общественной дискуссии, рабочих выступлений или фронды интеллигенции. Подозреваемые в инакомыслии и пособничестве иностранным государствам — журналисты, военные и партийные руководители — были обречены на гибель, разделяя ее с родственниками. Такая судьба ждала командующего флотом Теме Сейко в 1961, министра обороны Бекира Балуку в 1975 и министра внутренних дел Фечора Шеху в 1983. Раз в несколько лет новый «заговор», выливавшийся в открытый процесс с десятками казненных, воспроизводил матрицу репрессий.
Но не только принадлежность к элитам делала человека мишенью для террора. Социальные группы, становившиеся для государства объектом «классовой борьбы», могли в корне отличаться по своим убеждениям: в 1967 году Албания была объявлена атеистическим государством, и сотни представителей христианского и мусульманского духовенства отправились в лагеря; это же ждало и поклонников рока, запрещенного с 1968. Подобно маоистскому Китаю, начатая Ходжей в конце 60-х «культурная революция» была призвана создать монолитное общество, лишенное всяких различий, уничтожив и угрожавшую диктатору номенклатуру.
Осажденный бункер
Столь экстремальный режим мог существовать лишь в условиях максимально «герметичного» государства, ограждённого от любого внешнего влияния. Изоляция стала образом жизни, а «враждебное окружение» — перманентным оправданием охоты на ведьм.
До 1956 в закрытости от стран «народной демократии» не существовало необходимости — Албания и ее лидер вписывались в представление о норме. Но даже в эту эпоху Ходже удалось создать образ внешнего врага, на десятилетия ставшего оправданием для террора. Соседняя Югославия, где существовал более умеренный вариант левой диктатуры, еще в 1948 с подачи Сталина была объявлена врагом СССР и стран восточного блока.
Уже через 8 лет лавры главного врага перешли «ревизионистскому» СССР: отказавшееся от сталинизма советское руководство представало в албанской пропаганде «контрреволюционерами» и «реставраторами капитализма» и убийцами самого Сталина. Круг «истинно коммунистических стран», сузившийся до Китая, Кубы, КНДР, и чуть позже — Румынии Чаушеску, стал своеобразной ойкуменой для диктатуры: ни с СССР, ни с Западом режим не поддерживал стабильных контактов.
Рассматривая своих соседей как потенциальных противников, Ходжа погрузил страну в состояние массовой истерии: с 1967 стартовала программа строительства бетонных укреплений — они, по замыслу правителя, должны были стать убежищем для албанцев в случае начала войны. Бетонный бункер стал оружием пропаганды и одной из больших статей расходов: в конце 1970-х ежегодно на возведение укреплений тратилось более 2% ВВП. К началу 1980-х в 3 миллионной стране было построено 700 тысяч бетонных дотов.
Военные траты ускорили погружение страны в нищету, что было оформлено новыми декретами правительства: с 1967 населению запрещалось иметь «предметы роскоши», среди которых значились дача, личный автомобиль, рояль и даже магнитофон.
Ко времени смерти Ходжи изоляционизм достиг своего апофеоза: после 1976 отношения были разорваны даже с Китаем.
На заре пятого десятилетия коммунистического правления изолированная трехмиллионная Албания воплощала собой достигший логического завершения «идеальный» тоталитарный строй: общество, верящее в глобальный заговор, покорно принимающее террор и вряд ли осознающее, что через 5-7 лет об эпохе будут напоминать лишь бетонные бункеры.
В следующем материале — почему наследие Ходжи едва не стало причиной гражданской войны в конце 90-х.
Автор: Игорь Мыглан
Редактор: Евгений Лямин
