Размышляя над стихами Кристины Кармалиты

Дамская поэзия — факт самостоятельного существования которой иными ставится под сомнение — тема для отдельного разговора, как правило, сводимого к спорам о степени философско-художественной ущербности фокуса внимания поэтесс на скучных деталях будничного быта. Несмотря на то, что такие «детали» есть у всякого сочинителя. Есть они и у Кристины Кармалиты: «капающий» кран, немытые окна, скрип двери, крошки на столе, неизменный борщ, и, конечно, вечные составляющие стандартного интерьера: диван, картина и гардины. Но есть и другое.

Однако — по порядку.

Начнём с «формальностей». Всякое своё стихотворение автор обязательно сопровождает названием, заключённым в квадратные скобки (например, «[шар]», «[вечер пятницы]» и т. д.). Именно так в академической среде принято восполнять смысловые лакуны, неизбежные при избирательном цитировании — добавлением краткого пояснения (чаще — в одно слово) от лица исследователя. Элемент, на праздный взгляд, факультативный, присовокупляемый «в нагрузку», но на деле — критически важный; стоит только попробовать изъять его из ткани текста, чтобы убедиться: с его потерей возникает риск утраты даже и смысла, а не только гармонии повествования. Думается, что в поэзии Кристины Кармалиты обращение к квадратным скобкам исполняет сходную роль: в них помещается нечто, вроде лаконичного авторского пояснения, призванного сообщить идейную цельность, непротиворечивость, смысловой стержень поэтическому тексту, намекнуть читателю на слово-ключ к нему.

Угадывается симпатия поэтессы к разновидностям популярной стилистической фигуры — анафоры: лексической («катился шар, гасила день свеча / катился шар, ходила ночь по кругу», «глядят глядят в её окно… / летит летит из века в век»), строфической («в какой-то час в каком-то месте / пойду и я… в какой-то час в каком-то месте / все видят птиц») и ритмической (например, в «Надписи на камне»). Встречается единственный пример обращения к приёму фонетической транскрипции, чересчур энергично циркулирующей в пространстве современной массовой сетевой письменной и печатной коммуникации («и вот приходит нощ-щ / и по столешнице стола / проходит лунный дощ-щ»; «Сон»).

Перейдём к «содержанию». Впечатляет способность поэзии Кармалиты к художественному синтезу фундаментально разнокачественных настроений: жажды распахнутого простора, стихийно-дерзкой шири, акта вселенского размаха и глубоко смиренной исихии («вот бы тихо пожить»), камерности («Никого не зови / Не для многих рассказ»), приватного разговора между «своих». Ярче прочих эту мысль иллюстрирует четверостишие: «пролететь, проскользнуть / мимо грома, грозы, бурелома, / и отрадно уснуть / на веранде просторного дома».

Краткого комментария требует поэтическая формулировка впечатлений Кармалиты от напряжённого, вдумчивого и проникновенного созерцания ошеломляющей хрупкости и, в то же время, неколебимой крепости мироздания как немыслимого чуда, паралогизма: «И жизнь стояла на ребре / Не рухнет».

Вспомним кстати слова Аристотеля, сказанные, впрочем, по другому случаю: «Такое можно сказать, но нельзя подумать».

То же впечатление выносишь и после знакомства с постсекулярной поэтической фантазией по мотивам праздника Вербного Воскресения из стиха «Вот ночь» с центральной для человеческой истории фигурой Путника на осле, идущего к «слепым» навстречу, «сквозь годы города / сквозь капли на весле», Того — чья «рука / по всей земле по всей земле / приветом маяка». Здесь впечатляюще соседствуют неуёмный восторг простого люда Иерусалима, полагающего пальмовые ветви и одежду с себя под ноги Спасителя с пением «Осанна в вышних!», и — ночь-молчальница с легко и суетно порхающими мотыльками над костром… Отметим попутно, что автор комфортно чувствует себя в границах топоса молитвы («Тебя»), сказки («Надпись на камне», «Кухня»), бессодержательного бытового разговора («Холода», «Про Кокто»), рацеи («Вечер пятницы»), импровизированной экскурсии («Птиц») и проч.

Львиный пай поэтических сочинений может быть принят за любовную лирику. Выделим как характерную особенность авторской поэзии — её «апеллятивность»: стихотворения представляют собой звучный призыв к контакту, коммуникации — вербальной и невербальной. Причём, обращение к безличному адресату, случайному читателю или к конкретному нему воплощается автором в формат императива («Положи мне ладонь на плечо», «Почитай мне Рембо… / впрочем, лучше молчи», «На тишине такой построй свой дом», «Поговори со мной о том…»), свободно принимающего крутой характер категоричного запрета («Не ходи никуда до утра», «Никогда никого не держи», «Ничего не проси / Не расстроит отказ» и др.) и даже обречённой гневно-горестной досады («Для чего ты не слушал меня?»). По некоторым признакам (присутствие лингвистического обращения; декларируемая, но не наличная полисубъектность поэтического действия; имитируемая диалогичность и проч.) считаем справедливым рассматривать сочинения Кристины Кармалиты как «поэзию-беседу» (в частности, стихотворения «Цветы», «Дом», «Про Кокто», «Карась», «Холода», «Косички» и др.).

Наконец, заключим пожеланием. Настоящая поэзия есть философски лапидарный и фонетически изящный художественный комментарий к действительности. Комментарий, обретающий жизнь в полноценном диалоге, невозможном без персоны «другого». Словом, желаем автору результативных поисков достойного собеседника. И себя.

Анна Фролова, преподаватель АлтГАКИ