Реч#порт публикует подборку стихотворений Андрея Щетникова.

Андрей Щетников родился в 1963 году, всю жизнь живëт в Новосибирске. Один из инициаторов образовательного проекта «Школа Пифагора», Новосибирского турнира математических боëв, Сибирского турнира юных физиков. Автор экспериментальных учебников «Геометрия 7–11», «Высшая математика для юных физиков». Участник проекта GetAClass, в котором занимается подготовкой учебных видеороликов по физике и математике. Переводчик как научной литературы, так и поэзии, издатель, автор ряда поэтических книг. Двадцать лет назад основал Артель «Напрасный труд», которая издала около двух сотен книг.

Благодаря Уитмену

Последние дни лета, я сижу у воды, смотрю на далëкий берег в сиреневой дымке,

    слушаю как волны набегают на песок с тихим плеском, ветер обдувает

    лицо и тело, я только что плавал в этой воде, чайка пролетает вдоль

    берега, собака улеглась на траву, Наташа раздувает костëр, чтобы

    заварить чай из шиповника и листьев смородины.

На этом берегу я стараюсь бывать каждый год, в первый раз после второго курса

    мы вдвоëм со школьным приятелем прошли за неделю от Новосибирска

    до Камня, на этом месте несколько лет назад я останавливался с Анютой,

    весь следующий день лил дождь, мы долго стояли на перекрëстке,

    ждали автобуса и пели громкие песни, чтобы согреться.

Я вспоминаю всë это и вдруг понимаю память это не мозг и даже не тело это

    весь мир вокруг тебя он ждëт когда ты вернëшься, это борозды чëрной

    пластинки, а ты это игла диск совершает свои обороты ты возвращаешься

    и он начинает звучать в твоëм уме и в твоëм теле и вокруг тебя когда

    ты уйдëшь он сохранит эту память

Берег размывается помаленьку времена года сменяют друг друга красный диск

    солнца восходит из–за горизонта и заходит за горизонт этот дымок

    от костра растворяется в вечности.

Гуселетово

Эта деревня была здесь тогда, когда меня ещë не было.

Но следов для того, кто способен видеть, достаточно.

    Прежде всего — тëмные пятна крапивы.

    Клëн, ранетка, черëмуха.

    Мир за прошедшие шестьдесят лет порядочно одичал.

    Дорога вьëтся вдоль берега.

    Полынь, конопля, вьюнки.

    А сосны на краю поляны заплетает густой хмель.

Ветер гонит облака с юго-запада.

Солнце поднимается вверх, но уже не так высоко.

    Прекрасная одичалость — я радуюсь тебе, я пою о тебе.

    Род приходит и род уходит — об этом сказано именно так.

    Берег под обрывом завален стволами.

    На одном из них — следы топора.

    А быть может, это вмятины от осенних штормов.

    Ты ничего не можешь об этом сказать.

Разговор с Эгилем

Друг мой Эгиль!

Ты убил мечом или сжëг огнëм

несметную прорву людей.

Но и время было другое.

Зато ты мог за себя постоять.

И когда ты вступал в чьë-то войско,

ты договаривался, а не служил.

Конунги таких не очень-то любят,

они никогда им не ко двору.

Ростом под два метра,

страшный словно тролль.

Но стихи твои были острей меча.

Брагой бога бури

ты владел искусно;

не одним лишь асам

этот мëд достался!

Жизнь Бируни

Бируни — мой самый геройский герой.

Как это тяжко —

быть уведëнным в плен из родного города

в качестве ценной добычи

    (древний Хорезм лежит в развалинах,

     река веками подтачивает берега),

чтобы стать украшением двора

султана Махмуда в Газне,

драгоценной жемчужиной в закрытом ларце.

Султан ведëт своë войско в Индию —

Бируни сопровождает его, и —

           пытается понять.

Он единственный

    пытается понять других людей,

    поклонников многих богов,

    непохожих на него самого.

Как это всë у них устроено?

Что они думают о звëздах, о времени?

Как они слагают свои стихи?

Надо выучить язык, чтобы тебе доверяли.

От учëных людей остались древние книги.

Надо их прочесть, жемчуг надо

        отделить от навоза.

Он привык размышлять.

Это вообще редко случается —

    и тогда, и сейчас.

Изгнанник и пленник,

так сказать, безродный космополит.

Это теперь его на деньгах рисуют.

Поэтам легче — можно, в конце концов,

слагать касыды, если газели не приходят на ум.

Те, кто жили в прошлом, стали прахом и глиной.

Но где-то в Пенджабе есть книга,

        которую стоит прочесть.

Жизнь необъятна и коротка.

Утро для трудов, день для бесед,

    вечер для размышлений.

По крупице, прибавляя что-то ещë.

А в конце книги — приписка:

    «Аллах знает лучше нас».

Первые портуланы

Кто впервые нанëс на карту Канарские острова?

Кто промерил берега

    Бискайского залива и Па-де-Кале?

Кто неутомимо, год за годом,

вëл работы по всему Средиземноморью

    от Малаги до Сидона,

кто исчертил своими румбами Чëрное море?

Надо снарядить корабль, получить охранные грамоты,

а потом ходить по морю всë лето до осенних штормов,

наносить на пергамент большие порты

    и мелкие рыбацкие деревушки,

устья рек, острова, мысы и бухты, мели и скалы;

надо пройти прямым ходом от Синопа до Фороса,

от Трапезунда до Гагры, от Неаполя до Палермо,

от Порто Кайо до Дерны, от Хихона до Ла-Рошели,

    и ещë, и ещë, и ещë.

Для этих работ нам нужен компас.

    Кто его изобрëл, мы тоже не знаем.

Неизвестный генуэзец, мой собрат, ты затеял это

предприятие, тебя поддержала торговая гильдия,

ты и сам был скорее всего из купцов,

но твоя душа стремилась к иному:

ты решился создать такую карту,

    какой доселе не было ни у кого,

она послужит поколениям моряков, и ещë:

мир, возникающий на чистом листе,

столь же велик, как и Средиземное море,

и даже больше того. Как я тебя понимаю!

Летом после шестого класса мы ходили в поход на Коëн,

я нарисовал на бумаге всë, что встретилось нам по пути.

Тёплый космос

я не сплю

слушаю мир

какой он тëплый

под одеялом рядом с тобой

какой он огромный

за окном машины шумят

ты тихонько шевелишь пальцем

и божественные планеты

на своих орбитах

переваливаются с боку на бок

Благовещение

(Леонардо да Винчи)

Я рисую коленопреклонëнного ангела

и деву Марию

как их рисовало

множество людей до меня,

ангел по канону      Мария

находится слева      справа.

Я выписываю каждое пëрышко и прожилку на пëрышке

каждый золотой волосок лучик нимба прозрачность вуали

буквы в книге мраморную подставку волюты аканты

тень упала на цветочный ковëр под ногами

лилия в левой руке архангела

кедры сосны кипарисы

каждый листик на дереве

далëкий порт в нëм корабли

маяк две башни собор фонтан арсенал

по улицам ходят люди хотя их никто не видит

но я знаю они там есть

а дальше горы и снова горы

И когда я работаю

(даже когда я ем или сплю)

я всë время спрашиваю себя,

можно ли сделать лучше?

И этот вопрос не даëт мне покоя.

Золотая долина

Ева, коротко стриженая,

волосы у неë ещë не отросли,

ходит нагая

по берегу горного озера.

На болоте морошка,

низкие облака спускаются с перевала.

Адама нигде не видно.

Он наверное спит в палатке.

Это именно палатка, не шалаш.

Вообще тут сегодня довольно прохладно.

Ева оделась, собирает чернику.

А яблони здесь никогда не росли.

Закат на разъезде Иня

Столь зеркален был сегодняшний вечер, столь ослепительно солнце, воссиявшее в этот последний час после пяти хмурых и безрадостных дней, столь оранжево отражение неба в почти неподвижной реке, обрамлëнной тëмными ивами, а если повернуть голову вправо, в сторону плато, можно заметить, что берëзы и тополя, растущие подле крутых склонов, окрасились не в жëлтый, нет, но в благородный оливково-палевый цвет; тем временем острый клин чистого неба, сужающийся от далëкого бесцветного юга к столь же далëкому закатному западу, продолжал перетекать эмалевыми цветами от нежно-голубого вверху к розово-серому внизу, и тонкий серпик луны в акварельных разводах верхней границы смотрел в направлении заката, устремившись всей своей неземной дугой туда, где работала великая золотая и багряная кузня осеннего неба, и под его пристальным взглядом карминное солнце прямо на глазах спряталось за низкие облака сначала наполовину, а потом скрылось совсем; и теперь я увидел, что тополь на другой стороне реки, всë ещë сохранявший в неприкосновенности свою летнюю зелень, стал абсолютно непроницаемым и при этом совершенно прозрачным, так что оранжево-голубая кайма заката завершалась за его прорисованным до последнего листика силуэтом над далëкой дугой моста. Я сел в подошедшую электричку, проехал одну остановку, вышел, поднялся на переходной мост, посмотрел на небо … всë кончилось.

Весенний пейзаж

Что здесь делает этот художник?

Он ищет место, с которого будет написан пейзаж:

приехал утром на станцию,

спустился в лог по сырой тропинке,

потом поднялся по склону

и пошëл по полевой дороге на юг,

а солнце светило справа.

Ещë через полчаса он пришëл к небольшому пруду,

расстелил свой плащ возле кострища,

смотрел на берëзы на другом берегу —

они зазеленеют через пару недель,

достал свой термос, съел бутерброд,

встал, отправился дальше.

Так он и ходил весь день

с мольбертом через плечо

по заброшенным весенним полям,

смотрел, как они зарастают мелким березником,

у него ещë много дней,

он никуда не спешит.