Реч#порт продолжает публиковать материалы о значении фигуры Янки Дягилевой в рамках дискуссии о судьбе дома, в котором она жила. Мы уже опубликовали статью кандидата филологических наук Татьяны Ковалëвой «Сибирское панк-движение и феномен творчества Яны Станиславовны Дягилевой» и расшифровку беседы с с доктором философских наук Вадимом Лурье, а также большой опрос среди деятелей современной культуры. В этот раз представляем вашему вниманию статью Екатерины Гилевой.

Екатерина Гилева родилась в 1985 году в Новосибирске. Окончила Новосибирский государственный технический университет. Кандидат филологических наук, доцент Новосибирского государственного технического университета и Сибирского государственного университета телекоммуникаций и информатики. Публиковалась в журналах «Сибирские огни», «LICHTUNGEN», «Дальний Восток», «Ликбез», «Новосибирск». Автор трех книг прозы и поэзии. Произведения переводились на немецкий, украинский и монгольский языки, публиковались в изданиях Австрии, Германии, Монголии. Член Союза писателей России. Член Союза журналистов России. Участник Товарищества сибирских драматургов «ДрамСиб» («DramSib»). До 2015 года публиковалась под именем — Екатерина Климакова.

Иллюстрациями к этой статье стали фотографии с лабораторной работы Студии 312 — похода по местам в центре Новосибирска, так или иначе связанным с Янкой.

…но кто же вам сказал,

Что всем туда же?

Я. Дягилева, 1987

+ + +

«…это был человек… мало приспособленный к нашей жизни, ужасно неуклюжий: она любила вомбатов, всяких медвежат… и сама была как медвежонок: очень милый, неуклюжий и по-своему достаточно вредный и ленивый ужасно[1]» , — так вспоминал о ней Вадим Кузьмин, лидер рок-группы «Чëрный Лукич», рассказывал, что готовить она не любила и плела кривые фенечки, потому что ровные у неë не получались. Алексей Хрынов (группа «Полковник и однополчане») говорил иное: «…ощущение от неë… что это вот как раз та самая женщина, о которой говорят: „коня на скаку“ и „в горящую избу“… Такая нормальная русская баба…»[2] . Кто-то вспоминает еë грустной, кто-то — весëлой… Сложно сегодня объективно сказать, какой она была со всеми своими радостями и горестями.

Важно, что Янка пришла в мир поэтом. Это было одно из тех странных и не всем понятных явлений, которое филологи теперь называют «русская рок-поэзия»[3]. Историки отечественной рок-музыки записывают творчество Янки в «сибирский панк-рок» (наряду с группами «Гражданская оборона», «Красные Звëзды», «Родина», «Инструкция по выживанию», «Тëплая трасса», «Чëрный Лукич», «Коленчатый вал», «Путти» и др.). А в контексте панк-рока неизбежно вспоминаются слова «маргинальное» и «молодëжные субкультуры» и нечто депрессивное и суицидальное…

…Их можно было назвать «талантливыми разгильдяями». Они писали стихи и песни, записывали альбомы у кого-нибудь на квартире накладками на бытовых магнитофонах, выступали где придëтся, много ездили, ночевали где придëтся и где придëтся периодически работали. Жили коммунами, были друг другу «братухами» и «сеструхами». Брать деньги за концерты тогда казалось им дикостью.

Среди литературного и музыкального андеграунда Янка занимала особое место. В еë творчестве не было «политической» темы, она не демонстрировала и не провозглашала никакой своей «культурной миссии», она не выдумывала теории русского рока и не рассуждала о качестве текстов. Она писала как писалось, пела как пелось… Не любила «тусовку», не давала интервью, а если и соглашалась поговорить с журналистом, то была немногословна. Журналистке Е. Гавриловой на фестивале «Рок-Азия» в 1990 г. сказала так: «Просто поговорить — пожалуйста, но в газете не должно быть ни строчки… Те, кому нужно, сами разберутся, кто я и зачем все это… Я ненавижу тусовку! Эти люди хоронят рок…»[4] .

Очень просто в море тонет остров

Очень верно, если безответно

Очень в точку, если в одиночку [5]

Янка не пыталась превратить свою жизнь в легенду, не стремилась «жить по законам другим и… умирать молодым», или, как говорил Егор Летов после Янкиной смерти, «мы не сможем себе позволить быть стариками»[6] . Это всë не про Янку. Нет в ее биографии и страниц про алкоголь и наркотики. И ещë она была в своëм окружении единственной автором-девушкой.

Нет нужды описывать здесь подробно еë биографию, назовëм лишь несколько фактов, которые позволят читателю прикоснуться к истории Янкиной жизни. Родилась она в Новосибирске. Училась в школе, которая теперь называется «Гимназия № 1», потом поступила в Новосибирский институт инженеров водного транспорта (ныне — НГАВТ), но на втором курсе учебу бросила. С 1987 г. много ездила с концертами-квартирниками, выступала на фестивалях: была в Тюмени, Ленинграде, Таллине, в Крыму, в Иркутске, в Ангарске… Последние песни были записаны в конце февраля 1991 г. в общежитии Новосибирского электротехнического института (ныне — НГТУ).

9 мая 1991 г. была на даче недалеко от города, вечером ушла гулять и не вернулась. Еë тело 17 мая нашли рыбаки в реке Иня близ железнодорожной станции Издревая (или Инская). Обстоятельства гибели остались невыясненными, следствие установило факт утопления в результате несчастного случая. В массовом сознании на волне формирования «легенды о Янке» широко распространилась версия о самоубийстве.

С 2013 г. в сентябре в Новосибирске проходит ежегодный рок-фестиваль «Янкин день».

31 мая 2014 г. на стене деревянного дома на Ядринцевской улице, где жила Янка, была установлена мемориальная доска.

…Середина 1980-х гг. За окнами догнивала советская империя, и не было конца-края установившемуся серому ледоходу, навсегда перекрывшему переправу к мифическому райскому коммунизму.

Наверное, все империи в период своей гибели похожи друг на друга. Расцвет русской рок-поэзии по эмоциональной напряжëнности чем-то напоминал Серебряный век, ту его часть, которую называют декадансом. Янка писала:

…Когда умирает богиня, когда оставляет души

Огонь пожирает стены и храмы становятся прахом

И движутся манекены, не ведая больше страха

Шагают полки по иконам бессмысленным ровным клином

Теперь больше верят погонам и ампулам с героином

Терновый венец завянет, всяк будет себе хозяин

Фольклором народным станет убивший Авеля Каин

Погаснет огонь в лампадках, умолкнут священные гимны

Не будет ни рая, ни ада, когда наши боги погибнут

Так иди и твори, что надо, не бойся, никто не накажет

Теперь ничего не свято…

Но если на рубеже XIX и XX вв. люди ещë искали нового бога, — находили его в необходимости утверждения Вселенской Любви или видели в образе бога ближайшую перспективу человека — то в середине 1980-х — начале 1990-х вычурные и изысканные мечты потеряли ценность и притягательность: «Крадëтся день в носках дырявых по мëрзлой лестнице подъезда…»

От большого yма лишь сyма да тюpьма.

От лихой головы лишь канавы и pвы.

От кpасивой дyши только стpyпья и вши.

От вселенской любви только моpды в кpови.

Печаль Моя Светла

Я повтоpяю десять pаз и снова:

Hикто не знает как же мне хуëво…

И телевизоp с потолка свисает,

И как хyëво мне — никто не знает.

Всë это до того подзаебало,

Что хочется опять начать сначала.

Кyплет печальный, он такой, что снова

Я повтоpяю «как же мне хyëво».

В конце XIX в. Ф. Ницше утверждал: «Бог мëртв» с верой в сверхчеловека («Король умер, да здравствует король!», как говорили в старину французы). В начале ХХ в. у А. Блока в поэме «Двенадцать» сквозь разруху революции впереди грубых «апостолов» нового мира всë же «…в белом венчике из роз» идëт Иисус Христос. В середине ХХ в. Н. Рубцов и В. Высоцкий провозглашают отсутствие бога как недостаток бытия, который подлежит исправлению: «Красным, / белым / и зелëным // Нагоняем сладкий бред… // Взгляд блуждает по иконам… // Неужели бога нет?», «Нет, ребята, всë не так, // Всë не так, ребята».

У Янки в середине 1980-х гг. отсутствие бога осознаëтся как нечто привычное, безысходное и безальтернативное: «А в стороне, у порога клочья холста лежали // Люди забыли бога, люди плечами жали…»

Ишь ты, классные игpyшки тëтка в сyмочке несëт,

А pебëночек в больнице помиpает ведь, помpëт.

Он объелся белым светом, yлыбнyлся и пошëл.

Он не понял, что по-пpавде-то всë очень хоpошо.

В Янкином мире нет динамики и устремлëнности, у неë нет «идей и решений», еë человек всегда ходит по кругу и констатирует трагедию как неизменный порядок:

А мы пойдëм с тобою, погyляем по тpамвайным pельсам,

Посидим на тpyбах y начала кольцевой доpоги.

… … …

Пyтеводною звездою бyдет жëлтая таpелка светофоpа.

… … …

Hас yбьют за то, что мы гyляли по тpамвайным pельсам.

Это национальное русское «всë не так», возведëнное в энную степень, когда действительно всë-всë «не так», а что такое «так» — или все позабыли, или никто не знает, как устроить:

Собиpайся, наpод, на бессмысленный сход,

… … …

Вклинить волю свою в идиотском кpаю,

Посидеть, помолчать, да по столy постyчать.

Ведь от большого yма лишь сyма да тюpьма,

От лихой головы лишь канавы и pвы…

При этом мир Янкиной поэзии пронизан любовью и нежностью по отношению к людям.

Некyда деваться:

Нам остались только сбитые коленки

… … …

Здесь не кончается война, не начинается весна

Не продолжается детство

Некyда деваться:

Нам остались только сны и разговоры

В еë стихах и песнях нет романтического конфликта яркой личности и серого общества, в них человек не противопоставляется миру. Янка часто и отчаянно утверждает, что люди в мире зачем-то охотятся на людей. Здесь нет противостояния и борьбы, охота людей на людей — убийство: «Нас убьют за то, что мы гуляли по трамвайным рельсам», «Проникший в щели конвой // Заклеит окна травой. // Нас поведëт на убой». При этом у Янки нет «плохих» охотников и несчастных «хороших» жертв, как нет и банального утверждения, что «все виноваты», у Янки никто не виноват:

А за дверями роют ямы для деревьев,

Стреляют детки из рогатки по кошкам,

А кошки плачут и кричат во всë горло,

Кошки падают в пустые колодцы.

Или: «Медведь выходит на охоту душить собак». Показательно, что охота здесь абсурдна, убийцами выступают те, кому традиционно отводилась роль жертв: дети и медведь. Мир вовсе не перевернулся. Просто в нëм всë смешалось настолько, что противостояние потеряло всякий смысл:

Мы по колено в ваших голосах,

А вы по плечи в наших волосах.

И дома у Янки нет, нет священного центра, был когда-то, да рухнул, сгорел: «Над столбом летает птица вещая, // А за ним — лишь камни да пожарища…». Еë «Домой!» звучит как «Прочь отсюда!»:

Нелепая гармония пустого шара

Заполнит промежутки мëртвой водой,

Через заснеженные комнаты и дым

Протянет палец и покажет нам на двери, отсюда

Домой!

Даже «сказочка» в Янкином мире — и та (цитирую) «хуëвая». А какой ей быть, если сказка — позвоночный столб любой культуры, еë каркас и фундамент?… Неправильный мир — неправильная «сказочка», «Змей Горыныч всех убил и съел»:

Из трубы дымок, на дверях замок,

У дверей песок, да прогнил порог

И травой зарос. У порога пëс,

Да облезлый кот у косых ворот,

У ворот вода, что течëт туда,

  где ни дворов, ни дров

  ни котов, ни псов

  ни стихов, ни слов…

В мире, где нет дома, где недобрая сказка и вечно длятся война и охота, где люди людям — волки, нужен особый язык: язык войны. Особый вариант русского языка — мат, который перестал быть руганью и приобрëл простоту повседневности. Янка им не злоупотребляет, и из девичьих уст он звучит особенно грустно, трогательно и ничуть не грязно.

Каpyсель pазнесло по цепочке за час.

Всех известий — пиздец, да весна началась.

Журналистка Светлана Кошкарова писала: «От песен Янки веет безысходностью, но с ними почему-то легче безысходность эту преодолеть»[7] .

У Янкиного «всë не так» отсутствует социокультурная подоплëка, оно вне времени и пространства. Это диагноз неизлечимо больного мироздания:

Ожидало поле ягоды

Ожидало море погоды

Рассыпалось человечеством

Просыпалось одиночеством

Незасеянная пашенка

Недостроенная башенка

Только узенькая досточка

Только беленькая косточка…

Трогательные признания о несбывшихся ожиданиях, которые невыросшая девочка подслушала у всего мира.

По сухой пыли ползу пчëлкой бескрылой к маме

Пойдëм со мной, девка, заплачу 25? Нет? Сколько?

Да она сумасшедшая, слышите, песенку поëт

Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна, Кришна, Харе Харе

Харе Рама…

Видишь, как оно, солнышко-то любить?

Рельсы косыми струнами скрещиваются

Сколько ж нас, и все туда?

И вместо света — память о свете, очень далëком, в самых общих чертах, без деталей и физических ощущений:

Столетний дождь…

Hад пpопастью весны собpались сны

И pанние глотки большой тоски.

Hогтями по стене скpебëт апpель,

Как бyдто за стеной pастyт цветы,

Как бyдто их yвидеть с высоты.

Показательно ещë и то, что в Янкином мире к красоте не восходят, к ней нередко спускаются. Эти цветы — внизу, и спасение у неë ищут внизу: «Я уползу под диван, влезу на столбик», «Недобитый фонарь летит под лëд», «Падала сквозь землю зима // Падала сквозь зиму земля», «По шершавому бетону на коленях вниз», «Мы должны yметь за две секyнды заpываться в землю». Хочется прочесть здесь миф о тëплой защищающей земле, сказку о возвращении к мëртвой маме. «Выше ноги от земли» — это песня о смерти («Раз-два — выше ноги от земли // Кто успел — тому помирать»), укрытие для живых в Янкином мире — внизу.

Интересна история одного из многих малоизвестных выступлений Янки в Новосибирске. Вероятно, осенью 1987 или 1988 г. поэт и лидер группы «Коленчатый вал» Андрей Жданов был старшим сержантом милиции: «Мне друзья сказали, что Янка в городе, и предложили сделать ей концерт». В ту ночь его группа в числе прочих объектов охраняла «Новосибирский Дом моделей». Именно в нëм и состоялся концерт: десять-пятнадцать зрителей и Янка. Жданов рассказывает: «Там на первом этаже лестница — одна вверх, другая вниз. Янка была внизу и пела, а перед ней на ступеньках — слушатели… Там ещë потом еда пропала… Холодильники стояли на первом этаже, в них женщины-сотрудницы что-то себе на обед оставляли, так вот кто-то из зрителей что-то там съел… Ещë дама какая-то, работавшая в „Доме моделей“, в это время ехала на такси по Красному проспекту и увидела, что в здание входят какие-то люди, вызвала милицию… И милиция приехала. А меня там не было, потому что мне было страшно, потому что я совершил должностное преступление. Я испугался, ушëл и лежал в соседнем дворе на скамейке. А утром мне на работе сообщили, что у меня на объекте произошло ЧП. Никто не узнал, что это я… Что я пустил кучу маргиналов в охраняемое мной государственное учреждение. Хотя… Что значит „маргиналов“? Это сейчас я их так называю. А тогда это были просто прекрасные весëлые люди, которым нравилось что-то необычное, музыка, стихи». Янка писала:

Это звëзды падают с неба

Окурками с верхних этажей.

О том же говорит Вадим Кузьмин (гр. «Чëрный Лукич»): «…Егор и Янка… это такие отцы „сибирского рока“… <…> И, когда смотришь на этих [на тех, кто сегодня называет себя „панками“ — Е. Г.], извиняюсь за выражение, подонков на концертах… трудно вообще себе представить, что… Мы что, отцы всего этого ужаса, что ли? Было ведь как: жили крайне скудно. Но сами отношения были очень чистыми: очень мало бухалось, достаточно мало курилось, с девчонками были очень чистые отношения… Когда слушаешь Янкины песни, это и так понятно, но и на самом деле так было… Сейчас, когда вспоминаешь — это было очень красивое время»[8].

Сегодня Андрей Жданов размышляет о том Янкином концерте в «Доме моделей»: «Надо ведь понимать, что тогда было ещë совсем советское время. Была советская бесхозность. И то, чего я тогда испугался, — это только моë. Тогда делать это было не страшно, сейчас вот сделать что-то подобное было бы страшно, наверное, даже невозможно».

Рок-поэты 1980-х были маргиналами по отношению к официальной советской культуре, но по отношению в человеческой культуре вообще маргиналами их назвать трудно.

Янкина поэзия при всей грубости и холодности мира, который в ней описан, сама по себе тонка, хрупка и содержит глубокий гуманистический посыл: «Фотографии, там звëздочки и сны. // Как же сделать, чтоб всем было хорошо?…», «Собиpать на себя — чтоб хватило на всех».

Вечный огонь, лампы дневные

Тëмный пpолëт, шиpе глаза

Кpепкий настой, плачьте, pодные

Угол, свеча, стол, обpаза…

…Если говорить о жанровых истоках, о литературной традиции, то предтечей русской рок-поэзии, вероятно, можно назвать Владимира Высоцкого. И Янка, и Александр Башлачëв, и Егор Летов, и Майк Науменко, и Юрий Шевчук, и многие прочие пришли вслед за ним. «Первым в России рокером» назвал Высоцкого Андрей «Свин» Панов, лидер и вокалист одной из первых советских панк-групп «Автоматические удовлетворители». У Высоцкого они научились видеть кромешную охоту и войну без выстрелов. Говорить о мире языком охоты и войны, единственным подходящим языком, утверждать любовь как высшую, но недостижимую ценность. Разумеется, вряд ли Янка подражала Высоцкому, но еë произведения — удивительная веха в истории русской поэзии. Она кажется одним из связующих звеньев между Высоцким-наследником классической традиции и более поздними ироническими исканиями русского рока и авангарда.

В 1980 г. советское общество проводило московскую Олимпиаду. Вместе с олимпийским мишкой навсегда улетела в небо последняя и самая наивная надежда на светлое будущее. В те же дни закончилась эпоха Высоцкого, его тоже тогда провожали в небо. К середине и концу 1980-х не осталось ни сказки, ни пророка, где-то потерялась вера в советского сверхчеловека и в силу отечества. Янка писала:

Сижу в серой рубахе

Смотрю в окно

Цивилизация Россия мать земля

Трагические формы

Формулы и знаки

Знание и зло

Злачные города

Гордые такие таксисты с музыкой

Для многих ирония осталась единственным способом отношения к миру. Вечный стëб — как знак особенной смелости, свидетельство отсутствия страха перед пустотой, своеобразная показная бравада. Янка была одной из тех, кто в своëм творчестве мало иронизировал, она не любила тех, кто притворяется, сама стремилась к честности. Вместо иронии у неë — голос и взгляд ребëнка, девочки, которая любит ватных мишек и неуклюжих вомбатов, девочки 24 лет от роду, которая ещë верит, что она — наравне с мальчишками.

Самолëт нас заберëт в полëт

В темноте пинать резиновое солнышко

…В их «комсомольском отряде» многим было суждено уйти рано: Янка погибла в 24 года, Александр Башлачëв — в 27, Егор Летов и Алексей Хрынов умерли в 2008 г., оба в 43 года, оба от сердечного приступа, Вадим Кузьмин скончался в 2012 г. в возрасте 48 лет… Только не важно это, жизнь есть жизнь. Вспоминая Янку, Николай Кунцевич (Ник Рок-н-Ролл) рассуждал: «…это уже дело десятое… Я не считаю, что это суицид: это просто боль, которую кто-то неумело поставил на конвейер… Эти песни надо было просто выпускать и при этом не говорить: „А вот это та самая девушка, которая утонула в реке…“ <…> Наверное, этого не нужно было делать, а просто ставить песни, поскольку жизнь-то продолжается»[9].

Вот они, Янкины строчки:

У оконца ëжик пишет другу Мише письмецо

Миша, может будет буря, может рухнет потолок,

Может, зря я растерялся, затерявшись в уголок

Может, завтра будет лето, вторник выйдет за средой

Может, камень обернëтся родниковою водой…

Екатерина Гилева

______________________________________________________________________________

1. FUZZ. — № 1. — 2004. — С. 16.

2. Там же, с. 46.

3. Доманский Ю.В. Русская рок-поэзия: текст и контекст. — М.: Intrada — Издательство Кулагиной, 2010. — 232 с.

4. Фрагменты разговора с журналисткой Е. Гавриловой на «Рок-Азии»-1990. Цит. по: http://yanka.lenin.ru/direct-speech.htm

5. Тексты цитируются по: 1. Янка (Дягилева Я.) Стихи. — М., СПб.: Летний сад, 2003. — 78 с. Издание воспроизведено по рукописи, набранной на печатной машинке самой Янкой, сохранена авторская пунктуация. 2. http://yanka.lenin.ru/ (Янка Дягилева — мемориальный сайт).

6. http://yanka.lenin.ru/biography.htm

7. Там же.

8. FUZZ. — № 1. — 2004. — С. 21.

9. FUZZ. — № 1. — 2004. — С. 61.

______________________________________________________________________________

Напоминаем, что мнение редакции может не совпадать с мнением публикуемых авторов.