В статье исследуется проблема идеала на материале фантастических романов и сказов русских писателей-анархистов нач. XX в. (А. Ярославский, С. Заяц, А.А. Карелин и др.). Автор доказывает, что политический ревизионизм в анархистской теории создал условия, благодаря которым анархисты стали писать не только публицистические, но и художественные тексты. В основе таких изменений — процесс эстетизации революционного идеала. Анархисты нач. XX в. нередко скептически относились к своим предшественникам в XIX в., полагая, что средствами отвлеченного разума невозможно создать готовую модель будущего общественного устройства. В своих собственных художественных произведениях они создавали целые воображаемые миры, благодаря которым осмысливали возможность свободного общества без государства. Особое внимание в статье уделяется поэме-утопии «Анархия в мечте: Страна Анархия» (1919) братьев Гординых. Автор анализирует историю публикации произведения, его этико-эстетические особенности и культурную ценность в контексте жанра литературных утопий.

Автор: Николай Герасимов.

Начиная со второй половины XX в. художественная литература нередко обращается к идеалам анархизма. Вторая мировая война показала, что государства, будь то демократические или тоталитарные, готовы идти на колоссальные жертвы людьми ради отстаивания своих внешнеполитических интересов. Если это так, то насколько возможен мир без государственного аппарата принуждения? Писатели стремились понять, способны ли люди организовать свою жизнь без институтов контроля. Дж. Оруэлл был не просто противником тоталитаризма, но и, как он сам себя называл, «tory anarchist», т.е. анархистом, который считает, что приверженность ранним идеям анархистской мысли ­– важная составляющая антиавторитарной политической философии [21]. В своём знаменитом романе «Луна — суровая хозяйка» (1966) Р. Хайнлайн предлагает посмотреть на идею безвластия и самоуправления людей с точки зрения рациональной культуры идеального будущего общества, в котором человечество уже способно колонизировать другие планеты (один из главных персонажей книги, профессор Бернардо Де Ла Пас, использует специальный термин «рациональный анархизм»). Самой влиятельной писательницей рубежа XX–XXI столетий, которая систематически исследовала проблему анархистского идеала посредством написания масштабных научно-фантастических книг, является американка У. Ле Гуин, дочь знаменитого антрополога А. Крёбера. В своих книгах (особенно в романе «Обездоленные» (1974)) она подробно описывает удачные и неудачные попытки людей построить безгосударственные общества на других планетах.

Литература послевоенного времени, решившая обратиться к художественной стороне анархизма, стала возможна лишь в силу того, что концептуальные построения анархистов и литературная культура нач. XX в. находились в тесном диалоге друг с другом. В неспокойную эпоху политические идеологии переживали период эклектического развития, в результате которого радикальные течения стали наиболее восприимчивыми к ревизионизму. Анархизм не был исключением. В первую очередь, трансформации подверглась сама аксиологическая составляющая анархистской теории — ценности и идеалы. Это особенно заметно, если обратиться концепциям российских анархистов.

Несмотря на то что современное гуманитарное знание поступательно движется к раскрытию художественной и эстетической стороны деятельности анархистов, большая часть исследований посвящена анализу конкретных произведений, а не комплексу литературных текстов [7; 8]. Немногочисленные попытки обобщить эстетический опыт анархистских теоретиков, как правило, исключают одну из важнейших аксиологических проблем — проблему идеала [5]. Кроме того, причины, заставившие анархистов России в нач. XX в. создавать художественные миры, в академической литературе всё ещё не раскрыты. В рамках данной статьи мы остановимся на персоналиях и произведениях, наиболее значимых для духовной культуры русского анархизма. Посредством историко-философского и историко-культурного анализа проясним связь ревизионизма и трансформации идеалов в художественных сочинениях русских либертариев.

****

Философ-интуитивист и анархист А.А. Боровой посвятил немало очерков мысли о том, что идеи П.А. Кропоткина и М.А. Бакунина нуждаются в радикальной переоценке — будущее анархизма зависело от готовности анархистов соответствовать духу надвигающихся перемен [2, c. 161–167]. Новая эпоха иначе ставила вопрос о том, что такое идеал и возможно ли его достижение. К примеру, анархо-гуманизм (А.А. Боровой) выступал с критикой исторического финализма, утверждая, что идеальное будущее — искусственный конструкт, что идеалы анархизма должны воплощаться в бесконечном ежедневном освобождении человека, а мистические анархисты (Г.И. Чулков, Вяч. Иванов, А.А. Карелин, А.А. Солонович и др.) конституировали этико-эстетическое понимание идеала, полагая, что через воспитание самой чувственности человека (а не через социально-политической борьбу) возможно достижение идеального мира. Теоретик неонигилизма, литератор-анархист А. Андреев писал: «Что такое идеалы, как не эшафот, на который вас подтягивают на бесконечно длинной верёвке? <…>. Анархия — это жизнь, это не идеал и не цель; я бы сказал, что нет анархизма. Есть анархист, живет носитель анархии» [1, c. 35].

Ревизионистские направления внутри либертарной теории, критически настроенные к концепции идеала в качестве интеллектуальной схемы будущего общественного проекта, становились возможными по мере того, как сами анархисты всё больше и больше погружались в проблему культуры, понимая, что прежняя эпоха создания идеальных социально-экономических моделей осталась в прошлом, что без свободных культурных алгоритмов развития социума невозможна и справедливая система распределения материальных благ. В рамках специфической литературной критики некоторые мыслители начала XX в. искали связь между бунтарским сюжетами художественных произведений прошлого и анархическими идеями современности. К примеру, Г.И. Чулков полагал, что анархические мотивы можно увидеть в романах Ф.М. Достоевского и драмах Г. Ибсена [23, c. 3–7], а Вяч. Иванов ­видел их в поэтике Байрона и сочинениях У. Годвина [14]. На протяжении всего своего труда «Идеалы и действительность в русской литературы» (1901) П.А. Кропоткин доказывает, что из–за политических обстоятельств (государственная цензура) рассуждения об общественном идеале в России находят большее отражение в художественной литературе, чем в журналистских очерках.

Исследование культурной проблематики радикальными левыми публицистами шло параллельно эстетизации анархистской теории. В печать стали выходить не только аналитические тексты, посвященные вопросам социально-экономической эксплуатации в обществе, но и стихотворные и прозаические очерки. Более того, благодаря исследованиям Л. Геллера и О.Д. Бурениной-Петровой мы знаем не только об исторических, но и о концептуальных параллелях между анархизмом и культурой русского авангарда [5; 8]. В начале XX в. художественные произведения анархистов — не просто форма либертарной агитационной пропаганды, не просто эстетическая манифестация антиэтатизма, но ещё и своеобразное исследование границ человеческого воображения. В этих произведениях посредством создания художественных миров изучались перспективы идеального мироустройства без государства, капитализма, иерархизма, клерикализма и патриархата. Как справедливо отмечает О.Д Буренина-Петрова: «Из философско-теоретического дискурса и политической программы анархизм быстро превратился в эстетику и психологию художественного творчества» [5, c. 34].

****

Традицию художественного измерения анархистского идеала ещё в XIX в. начал литератор и теоретик искусства У. Моррис. Как и его друг П.А. Кропоткин, он полагал, что человек способен творчески себя реализовать лишь в свободном от внешнего принуждения обществе. В своем знаменитом романе «Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия» (1891) У. Моррис описывает мир гармонического сосуществования людей и природы (выступая против технократических концепций прогресса Э. Беллами и К. Маркса), в обществе больше нет института частной собственности, классовых различий, бюрократии, а проблемы коллективного сосуществования решаются на собраниях вольных коммун. В России роман «Вести ниоткуда» пользовался большой популярностью еще до революционных событий 1917 г. — об этом говорит хотя бы тот факт, что за 1906 г. книга была переиздана два раза.

В 1907 г. в свет вышел роман-антиутопия «кадета» И. Морского «Анархисты будущего (Москва через 20 лет)». Произведение создавалось как пасквиль против анархистов. Сочинение И. Морского — своеобразная эстетическая атака на идеалы, которые много лет взращивали анархистские теоретики. Действие романа происходит в Москве 1927 г. [17]. По сюжету анархисты, получив поддержку у населения (люди разочаровались в этатистиских идеалах), стремительно погружают государства в хаос. Огромный воздушный корабль «Анархия» под командованием одного из идеологов Дегкова в буквальном смысле обстреливает Москву бомбами. Несмотря на то что революционеры в романе изображены карикатурно, автор эффективно использует множество художественных приёмов для погружения читателя в атмосферу глобального анархистского террора. Мир победившей анархии наполнен разочарованием в идеалах как таковых. Вместе с тем вполне отвлечённая меланхолия здесь сочетается со страхом — какие ещё чудовищные формы может принять политика, когда достижения науки и техники находятся в руках у тех, кто хочет покончить и с политикой, и с наукой, и техникой. И. Морской, пожалуй, единственный писатель нач. XX в., кто понял, что борьба с анархистами в России может функционировать не только в сфере политики, но и в области эстетики. Последующие за этим романом художественные сочинения анархистов не были прямым ответом на творчество И. Морского, а художественные миры, которые создавались в рамках этих произведений, можно воспринимать как некий глобальный «антитезис» воображаемому будущему, где воздушный корабль «Анархия» пытается уничтожить Москву.

В 1916 г. в эмигрантском издательстве «Голос труда» отдельной брошюрой выходит анархическая сказка С. Заяца «Как мужики остались без начальства» [13]. По сюжету «мужики», получив поддержку со стороны чёрта, решаются уничтожить все репрессивные начала в мире («начальства»). Когда наконец им это удаётся, когда угнетение во всем мире побеждено, то образуется «новое начальство» в лице социал-демократов и эсеров (которые утверждают, что они управляют, но не угнетают). С. Заяц иронично обыгрывает непрозрачное дискурсивное функционирование власти. Власть может отрицать себя на языковом уровне, но действовать скрыто посредством мнимой эгалитарности (М. Фуко). Герои узнают, что воспользоваться в очередной раз способностями чёрта в борьбе с «новым начальством» можно, лишь отдав одного из своих товарищей демоническим силам в качестве платы (чёрт должен забрать несчастного в небытие). С. Заяц показывает, насколько тесно борьба за свободу сопряжена с искушением отказаться от собственной субъектности. Чёрт — образ такого искушения. «Мужики» приходят к мысли, что даже в случае, если жертва прагматически будет выгодна и «новое начальство» в итоге будет уничтожено, они лишь отдалятся от идеального свободного мира. Если освобождающий субъект не раскрывает себя через практику солидарности, через моральное действие, если он не берёт ответственность за всё совершаемое (используя только себя, а не стороннего социального агента), в борьбе с репрессивным аппаратом он всегда будет проигрывать. Анархист-интериндивидуалист А.Л. Гордин спустя 5 лет после публикации этой сказки придёт к концепции «типа» как «голой структуры всякой власти», которая следует после уничтожения национальных и классовых границ между людьми [10]. В сказке С. Заяца идеал — это окончательная идеальная фаза развития солидарности между людьми, которая предполагает не социальный проект, когда сложные экономические и политические институты уничтожают власть, а когда сама практика отношений между людьми, построенная на принципе свободного принятия ответственности за возможные риски (например, когда социальная группа рискует собой в процессе защиты индивида) порождает социальность, в ткани которой невозможно никакое «начальство». Почему? Во-первых, языковая практика неотделима от непосредственной солидарности, потому что нет разрыва между знаком и значением (как будто в противовес тому, как культуру понимали постструктуралисты), каждый социальный акт идеально соотнесён с коллективным моральным чувством. Во-вторых, такая солидарность полностью исключает внешнего по отношению к борьбе за свободу социального агента.

В сказке анархо-мистика А.А. Карелина «Россия в 1930 году» [15] главный герой-повествователь Сергей Воронов обладает уникальной способностью: раз в год (в ночь на Ивана Купала) он может во сне путешествовать во времени. Однажды, погружаясь в очередной такой сон, он попадает в 1930 г., в Россию, где к этому моменту уже произошла социальная революция, вся страна разделена на отдельные вольные субъекты конфедерации. Всё происходящее Сергей Воронов видит глазами двух англичан-репортёров Брауна и Винкеля. Разные субъекты конфедерации обладают своей специфической экономикой и культурой. К примеру, в Княжеве англичане (а вместе с ними и Сергей Воронов) наблюдают за развитием артельного производства в вольных городах и за тем, как в аграрном комплексе, в основе которого лежит принцип крестьянского общинного землевладения, применяются последние достижения науки и техники, особенно в сфере использования искусственных удобрений. Как будто в противовес образам безликих конфедераций производственных коллективов, которые нередко встречаются в сочинениях анархистов XIX в. (как например, у Ж. Грава в работе «Будущее общество» (1903)), А.А. Карелин создаёт мир, где в каждой деревне или городе существует свой особенный этос, нрав, сумма эстетических предпочтений. Благодаря переплетению мистического и аграрного дискурса, создаётся удивительный мир, в котором можно усмотреть и отсылки к научным статьям П.А. Кропоткина, и параллель с творчеством мистических анархистов Г.И. Чулкова и Вяч. Иванова. Сказка А.А. Карелина неоднократно анализировалась в российском академическом сообществе (наибольший интерес представляют исследования А.Н. Гарявина [7] и В.П. Сапона [22]). В отличие от сказки С. Заяца, в произведении А.А. Карелина сказочная составляющая в буквальном смысле отсылает к мистике как форме познания мира. Всё происходящее в «Россия в 1930 году» — результат диалога между телесностью человека (мистической способностью главного героя-повествователя) и сказочными силами природы. Само воображение, свободное от интеллектуальных схем, функционирующее в пространстве сна, создаёт идеал, а не отвлечённый разум с его свойством через анализ создавать искусственные конструкции желаемого будущего.

Биография С. Заяца неизвестна. О А.А. Карелине и его сообществе мы знаем немало. В 1920–1930 гг. анархист-мистик успел сформировать целую сеть литературно-философских кружков по всей России и даже основать свой масонский орден («Орден Света»). Сообщество А.А. Карелина (А.А. Солонович, Е.З. Долинин и др.) развивали этико-эстетическое понимание идеала, как и их предшественники в 1905–1907 гг. (Г.И. Чулков, Вяч. Иванов и др.). Они настаивали на использовании мистической эстетики при создании художественных миров, избегая прямых контактов с другим сообществом писателей-анархистов — анархистов-биокосмистов (А. Ярославский, А. Святогор и др.), настаивавших на научно-техническом дискурсе.

В романе анархиста-биокосмиста А. Ярославского «Аргонавты Вселенной» (1926), как и у А.А. Карелина, описывается мир после свершения социальной революции в России. Главный герой Володя Горянский, анархист-изобретатель, преследуемый французской полицией, работает в Париже в своей лаборатории над изобретением топлива для межпланетных путешествий. На безымянном острове вместе с другими анархистами Чембертом и Муксом он создаёт первый ракетный комплекс. «Ты не боишься связать свою участь со мной — полусумасшедшим изобретателем, с преступником-анархистом?» — говорит герой своей возлюбленной Елене перед тем, как отправиться вместе с ней в Космос. [24, c. 20]. «Преступное» космическое путешествие Горянского и Елены (4 главы романа) позиционируется как триумф человеческой воли, победа над ограничениями бытия. Внешне поступок героев (опасные эксперименты над радием при создании ракетного топлива) кажется аморальным, так как риск при неудаче очень велик и может погубить много жизней, но он нравственно оправдан, т.к. приводит человечество на путь (космическая программа), следуя по которому возможно увеличение человеческой свободы. По возвращении на Землю Гарявин и Елена узнают, что в Европе всё ещё сильны реакционные настроения, что многие страны выступают против такого рода космических экспериментов. Как и в романе «Анархисты будущего» И. Морского, в «Аргонавтах Вселенной» анархистский радикализм раскрывается через тему взаимосвязи политики и научно-технического прогресса. Однако у А. Ярославского техника не становится средством достижения политических целей. Политический, моральный и научно-технический дискурс порождают специфическую онтологию, в которой пространство борьбы за свободу получает новое измерение. Герой-анархист сражается, в первую очередь, не против политического централизма, а против геоцентризма, против власти существующих представлений о том, что планетарные границы естественны. А. Ярославский подчёркивает, что власть в философском смысле — это в первую очередь власть бытия, власть природных законов. Способ достижения свободы, таким образом, связан не с конструированием политического безвластного идеала, а с тем, как расширить границы человеческих возможностей.

А. Ярославский как литератор сформировался в сообществе анархистов-биокосмистов, писавших для журнала «Биокосмист» (1922). Инициативная группа журнала появилась на свет в результате конфликта внутри редколлегии другого издания — журнала «Через социализм к анархо-универсализму» (1921). А.Л. Гордин, главный редактор, не был согласен по ряду идеологических вопросов с А. Ярославским, А. Святогором и др. (писатели полагали, что иммортализм Н. Фёдорова должен стать органической частью анархистской теории). Вместе с тем, сам А.Л. Гордин, как и анархисты-биокосмисты, был писателем. В паре со своим братом В.Л. Гординым к началу 1920-х гг. он успел состояться как художник слова и мысли ­– в своих литературных работах он стремился представить идеальное общество, идеальную язык и идеальную технику. Главным коллективным художественным сочинением двух братьев является поэма-утопия «Анархия в мечте: Страна Анархия» [4], произведение, на наш взгляд, наиболее интересное и эстетически смелое из представленных в этой статье. В отличие от сочинений С. Заяца, А.А. Карелина и А. Ярославского, творчество братьев Гординых исследуется в современной науке наиболее интенсивно. Позволим себе посвятить их поэме-утопии чуть больше внимания.

****

Имена Аббы Лейбовича Гордина (1887–1964) и Вольфа Лейбовича Гордина (1885–1974) часто встречаются в исследованиях по истории анархизма [20, c. 373–378]. Популярность идей Аббы и Вольфа в 1919-1924 гг. в России можно объяснить успешной реализацией их синкретического учения в совершенно разных конкретных культурных формах: искусственный язык АО (созданный для уничтожения «разноязыкого человечества»)[3], Социотехникум (экспериментальная лаборатория, участники которой изучали новые формы социальных взаимодействий), философия интериндивидуализма (рецепция индивидуализма М. Штирнера в контексте создания будущего Интериндивидуала в противовес Интернационалу)[9]. Идейные последователи братьев Гординых в 1927 г. стояли у истоков Первой Всемирной выставки межпланетных аппаратов и механизмов в Москве, а язык АО практиковался в толстовских коммунах [16].

Вплоть до 1995 г. идеи братьев Гординых не рассматривались в качестве специального объекта исследования [26]. В 2019 г. происходит настоящий «взрыв» интереса к творческому наследию братьев Гординых: в свет выходят две большие публикации работ мыслителей «Страна анархия» издательства «Common place» [4] и «Анархия в мечте» издательства «Гилея» [11]. Весьма примечательно, что в обоих случаях основу книги составляет один и тот же текст — философско-художественное произведение-утопия Аббы и Вольфа «Анархия в мечте: Страна Анархия» (1919). В 2020 г. художник Г. Орехов по мотивам поэмы-утопии в выставочном пространстве фонда «Екатерина» создает инсталляцию «Домик Гординых» [19], а на официальном youtube-аккаунте Московской школы фотографии и мультимедия им. Родченко с таким же названием публикуется видеозапись дискуссии об эстетических и политических идеях произведения братьев-революционеров [12].

История публикации сочинения братьев Гординых систематически не исследовалась. О.Д. Буренина-Петрова справедливо замечает, что в основе поэмы-утопии лежит сказка А.Л. Гордина «Почему или как мужик попал в страну “Анархию”» (1918), а также, что фрагменты окончательного текста помещались в разные номера газеты «Анархия» (1918) [5, c. 38]. Вместе с тем, она совершенно упускает из виду «головную боль» специалистов — проблему авторства. Если верить архивным материалам, то поэму-утопию написал А.Л. Гордин, а его брат к произведению никакого отношения не имеет [25]. В.Л. Гордин подписывал свои сочинения «Братья Гордины» — и именно под таким авторством вышла первая публикация поэмы (свои собственные произведения А.Л. Гордин подписывал «Бр. Гордин»). В советской прессе журналистам приходилось всякий раз уточнять, о каком из братьев Гординых идет речь [18]. Л. Геллер полагает, что из–за тесного сотрудничества Аббы и Вольфа у исследователей есть все основания полагать, что «Анархия в мечте: Страна Анархия» является результатом их творческого сотрудничества. Вместе с тем, он допускает, что братья-анархисты могли сознательно не прояснять этот вопрос [8, c. 372]. Если это так, то в совокупности с тем, как изобретательно Абба и Вольф подходили к подписанию своих работ («Бр. Гордин», «Братья Гордины», «Н. Гордый», «Бэоби»[6] и т.д.), мы в праве пойти дальше в допущениях, чем Л. Геллер, и предположить, что братья Годины изначально мифологизировали себя как авторов, внося неясность в ряды читателей уже на уровне их знакомства с обложкой. Что еще важно — в этой мифологизации можно усмотреть особый философско-художественного приём. Даже сам текст поэмы-утопии наталкивает нас на такую мысль. Житель страны Анархии упрекает людей старого мира в том, что они превратили слова в фетиши, что в мире свободы человек создает не слова, а сущности, что имена сами по себе являются изобретениями, живой техникой [16, c. 50].

По сюжету пять персонажей (Угнетённые), находясь в поисках счастья, образуют единую группу. Эта группа состоит из Молодёжи, Я, Рабочего, Женщины и Угнетённой нации. Каждый персонаж, кроме Я, может рассказать свою историю жизни, подтолкнувшую его к «паломничеству». Персонаж Я молчит о своём прошлом, потому что он является неким интегрирующим элементом данной социальной группы (неслучайно именно он появляется в самом начале произведения). Позднее выясняется, что существует в мире страна Анархия, где царствует свобода, где человек может обрести счастье, но попасть туда можно только впятером. Чудесное совпадение фактов приводит героев к мысли, что они знают, куда нужно идти — позднее в сочинении братьев Гординых нередко будет встречаться мысль, что истина, как и идеал, «изобретается» путём коллективного творчества. Ощущение встречи, ощущение погруженности в событие, где есть диалог, где есть солидарность, является катализатором активного действия интуиции — в этом смысле тема солидарности развивается куда сильнее, чем у С. Заяца (через солидарность здесь герои способы перемещаться в пространстве и времени). Интуитивно герои попадают в cтрану Анархию. Переход из мира необходимости в мир свободы происходит единомоментно, когда все 5 персонажей собраны в одном месте-времени.

Весь мир страны Анархии — искусственный, технически созданный. Поэтому в нём можно делать, что угодно: летать, ходить по воздуху, перемещаться со скоростью мысли, создавать любые предметы из ничего (совершенная технология оптимального использования ресурсов). Первоначально у читателя может возникнуть впечатление, что перед ним сочинение анархиста-биокосмиста. Однако братья Гордины идут гораздо дальше, чем революционные имморталисты. Они соединяют сказочный нарратив, подобно А.А. Карелину и С. Заяцу, с научно-техническим пафосом биокосмизма. В мире Анархии нет причинности — поэтому здесь всё возможно. В философском смысле сочинение братьев Гординых максимально анти-телеологично. Идеальный анархический мир — мир, преобразованный технологиями, в котором нет места исходной причины как начала всего сущего. Впрочем, самой технологической трансформации подвержена и тело, и психика людей. Персонаж-проводник в Анархии говорит героям, что они должны привыкнуть к тому, что всё искусственно, что они сами тоже скоро станут искусственными (как будто предвосхищая современный трансгуманизм). Люди в стране Анархии не спят, не нуждаются в пище, т.к. перестроили свой организм таким образом, что получают всё необходимое из воздуха через дыхание.

Если страна Анархия — идеал, то как он стал возможен? Угнетённые узнают, что в основе бытия лежит Nihil (лат. Ничто), которое людям однажды удалось преодолеть путём онтологического «переворота». Ничто стало Всем. Технически это произошло в силу революции языка — через отказ от повелительного наклонения, от концепции гендера, нации и класса (братья Гордины как будто предсказывают будущую лево-либеральную «новую этику»). Были пересмотрены многие положения языка, включая синтаксис и грамматику. Для несознательных и инстинктивных действий стал использоваться не глагол, а особое спрягаемое по временам прилагательное, позволяющее сказать: «Cолнцу свойственна светлость теперь» [3; 11, c. 58-67].

Идеал, описываемый в художественном произведении, мыслился братьями Гордиными в качестве конечной цели их конкретной творческой и общественно-политической деятельности. Его воплощение в жизнь предполагало обязательную революцию языка — через ревизию всех существующих в нашем словарном запасе понятий (ведь именно они конструируют нашу жизнь) и создания новой грамматики и синтаксиса. Будущее людей, по мысли братьев Гординых, предполагает и новую физиологию. Телесность также должна быть преобразована, как и язык.

****

Несмотря на то что между русскими писателями-анархистам нач. XX в. существовали вполне очевидные эстетические и концептуальные расхождения, уместно сказать о фундаментальном общем положении, которое просматривается в их художественных сочинениях. В XIX в. У. Моррис в принципе не задавался вопросом человеческой чувственности в своём «Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия» (1891). Он творил в эпоху, когда анархистов в большей степени интересовали внешние по отношению к чувственному миру личности вещи, т.е. условия, благодаря которым возможно идеальное общество. В нач. XX в. ситуация принципиально изменилась. Моральные (С. Заяц, А. Ярославский), мистические (А.А. Карелин) и даже психо-физиологические (братья Гордины) аспекты возможной трансформации человека составляют ядро аксиологических проблем, которые рассматриваются на страницах романов и сказок. Посредством вдумчивого погружения в художественные миры русских анархистов, можно прийти к выводу, что для многих участников анархистского российского сообщества нач. XX в. общественный идеал как проект стал конституироваться не через рассуждения о необходимых социальных условиях, а через дискуссии о границах человеческой воли. От готовности людей открыть в себе и в других новые горизонты эстетического и морального опыта зависели перспективы свободного безгосударственного общества.

Когда в 1924 г. В.Л. Гордин закончил работу над последней редакцией языка АО [3], а созданный им Социотехникум наладил контакт с К.Э. Циолковским, наступило время ожидания «прихода нового мира». К сожалению (или к счастью) общественно-политический идеал А.Л. и В.Л. Гординых так и не был реализован в жизни — братьям пришлось эмигрировать из страны. А.А. Карелин полагал, что его воображаемая свободная конфедерация возможна, что он увидит её рождение, но в 1926 г. анархо-мистик умирает от болезни сердца, не дождавшись ни разгрома «Ордена света», ни России в 1930 г. (возможно, это даже к лучшему). А. Ярославский в конце 1920-х гг. уже не надеялся, что его художественный мир материализуется в социальной жизни. В отличие, от А.А. Карелина, он дождался Россию 1930 г. (и был расстрелян).

В течение всей интеллектуальной истории человечества утопические тексты являлись особым проявлением размышления людей об идеале. В пореволюционной России, когда сама культура была обращена в идеальное будущее, такие сочинения существовали не только в качестве художественных произведений, но и в качестве эстетического выражения политической программы. Писатели-анархисты не оставались в стороне от этого. Рассмотренные в данной статье произведения являются примером того, как из размышлений об идеале, появлялись памятники литературного творчества эпохи глобальных перемен, когда вымышленные миры могли стать ориентиром конкретной социальной и политической практики.

Источники

1. Андреев А. Неонигилизм. М.: Китеж. 104 с. С. 35.

2. Боровой А.А. Анархизм. М.: Комкнига, 2007. 160 с.

3. Братья Гордины. Грамматика панметодологического языка АО. Изд. второе, М.: Типография АО «Человечество», 1924. 16 с.

4. Братья Гордины. Страна Анархия. Утопии братьев Гординых. M.: Common place, 2019. 302 с.

5. Буренина-Петрова О.Д. Ранняя анархистская (анти)утопия и её трансформация в современной русской литературе // Актуальные проблемы и перспективы русистики. Материалы по итогам Международной конференции русистов в Барселонском университете, МКР-Барселона 2018. / под ред.: Ж. Кастельви, А. Зайнульдинов, И. Гарсия, М. Руис-Соррилья. Барселона 2018. 1640 с. С. 33-44. С. 34.

6. Бэоби (В. Гордин). План человечества (внегосударственников-всеизобретателей). М.: Издание Всеизобретальни, 1921. 36 с.

7. Гарявин А.Н. Аграрный строй будущего в сказке А.А. Карелина «Россия в 1930-м году» // Гуманизм и право: сб. науч. трудов. СПб. : СПбГАУ, 2001. С. 38-44.

8. Геллер Л. Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых / Гордин А.Л, Гордин В.Л. Анархия в мечте: Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых» / Сост., подг. текстов и коммент. С. Кудрявцева. М.: Гилея, 2019. 444 с. C. 341–419.

9. Герасимов Н.И. Ткаченко Д.А. От пананархизма к социотехнике и интериндивидуализму: проблема человека в творчестве братьев Гординых // История философии. 2021. Т.26 .№1. С. 99–109.

10. Гордин А.Л. Анархо-универсализм. II. Интериндивидуализм // Через социализм к анархо-универсализму. №2. 1921. С. 7-38.

11. Гордин А.Л., Гордин В.Л. Анархия в мечте: Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых» / Сост., подг. текстов и коммент. С. Кудрявцева. М.: Гилея, 2019. 444 с.

12. Домик Гординых — встреча в закрытом фонде Екатерина // URL: https://www.youtube.com/watch?v=WREs1Q3vsEY (дата обращения: 14.11.2021).

13. Заяц С. Как мужики остались без начальства. Изд.2-е. Нью-Йорк: Голос труда. 1916. 18 с.

14. Иванов Вяч. Байрон и идея анархии // Cобр.соч. в 4 т. Т.4. 1987. С. 284–286.

15. Карелин А.А. Россия в 1930 году. М.: Всероссийская федерация анархистов. 1921. 64 с.

16. Кучинов Е.В. От пананархизма к АОизму и АИИЗу: очерк истории и мифологии одного инопланетного племени // Этнографическое обозрение, 2019, №6, С. 34-48.

17. Морской И. Анархисты будущего (Москва через 20 лет). М.: Товарищество Типографии В. Чичерина. 1907. 237 c.

18. Московские силуэты // Известия ВЦИК. 1922. № 26 (1465), С. 2–3.

19. Орехов Г. Домик Гординых // URL: https://mdfschool.ru/projects/Domik_Gordinyh/ (дата обращения: 14.11.2021).

20. Рублёв Д.И. Российский анархизм в XX веке. М.: Родина, 2019. 704 c.

21. Руткевич А.М. Консервативный анархизм. Французские критики «антропологической ошибки» // История философии. 2020. Т.25. №2. С. 81-95.

22. Сапон В.П. Визуализация истории в сказке А.Карелина «Россия в 1930 году» // Историки между очевидным и воображаемым. Проблемы визуализации в исторической мысли. Материалы XVII чтений памяти С.И. Архангельского. 7–8 апреля 2011 г. Н. Новгород. 2011.С. 117–120.

23. Чулков Г.И. О мистическом анархизме. Спб: Факелы. 1906. 81 с.

24. Ярославский А. Аргонавты Вселенной. Б.м.: Salamandra P.V.V. 2013. 245 c.

25. Brothers Gordin. YIVO archives. Record group 3. Yudish language and literature 1829-1941, 1955. Folder No.1952. p.3.

26. Kuznecov S. Linguistica cosmica: La naissance du paradigme cosmique // Une familière étrangeté: La linguistique russe et soviétique. Paris, 1995 (Histoire Épistémologie Langage. 17/11 [Tome XVII fascicule 2]), p. 211-234.

Оформление: кадры из фильма «Москва — Кассиопея», реж. Р. Викторов, 1973.