Автор: Дмитрий Поляков

Цель исследования — анализ концепта антиполитической политики, сформулированного теоретиком постанархизма С. Ньюманом. В статье раскрывается смысловое ядро парадоксального анархистского синтеза политики и антиполитики, который находит выражение в ряде протестных социально-политических движений современности. Научная новизна исследования связана как с критикой, так и с защитой постанархистских установок, направленных на переосмысление и альтернативное наполнение понятия политики. Результатом становится промежуточный вывод о неизбежности микрополитических и «антиполитических» практик в контексте присвоения и бюрократизации политического со стороны государства.

Введение

Избрание Д. Трампа президентом США в 2017 г. побудило учёных И. Крастева и С. Холмса констатировать завершение эпохи глобальной имитации либерализма американского образца с сопутствующим усилением антилиберальной, правой популистской риторики [4]. Годом ранее, в 2016 г., британский политолог Б. Джессоп в исследовании современных государств прогнозировал упадок демократических институтов и практик, расширение государственного надзора и в целом дальнейшее смещение функционирования государств в сторону авторитарного этатизма [2, с. 451-452]. В свою очередь, кризис либерально-демократических ценностей, подразумевающий среди прочего сужение политических прав и свобод, позволяет говорить об интенсификации авторитарных или даже откровенно тоталитарных тенденций в сфере того, что носит название «реальной политики».

Принятие политических решений и, более того, сама идея политики монополизируются аппаратом государства, выхолащиваясь в то, что современный политико-философский анализ маркирует понятиями постполитики и биополитики, т.е. в бюрократический учёт и контроль голых жизней, при котором нет места идеологическим дискуссиям и столкновениям (либо же они строго дозируются в целях создания видимости демократии и политической жизни как таковой).

В связи с этим актуальным представляется вопрос о возможностях политики вне государства и его логики авторитарного менеджмента. Такое вопрошание в свою очередь приводит нас к рассмотрению радикальных политических теорий, провозглашающих вытеснение государства альтернативными социальными моделями. Среди этих теорий разрыв с государством наиболее отчётливым образом артикулирован в философии анархизма. Одной из современных вариаций этой философии выступает постанархизм, который лишь в последние годы схватывается в России исследовательской оптикой, а потому обращение к нему лишь повышает актуальность исследования. Соответственно, теоретической базой статьи выступают работы представителей этого неортодоксального течения анархистской мысли и, прежде всего, тексты С. Ньюмана — ведущего теоретика постанархизма.

Достижение указанной в аннотации цели связано с решением нескольких ключевых задач: во-первых, раскрыть специфику постанархистского понимания политики и политического; во-вторых, спроецировать установки постанархизма на текущие политические реалии; в-третьих, сопоставить постанархизм с другими направлениями радикальной мысли и, в-четвёртых, обозначить сильные и слабые стороны политики постанархизма в контексте указанных политических реалий. Решение этих задач связано преимущественно с дескриптивным, сравнительным и диалектическим методами. Практическая же значимость исследования заключается в мотивации к переосмыслению политической реальности и наполнению её этическим содержанием, включающим ценности свободы, ответственности и креативности в вопросах управления людьми собственными жизнями.

Постанархизм и антиполитическая политика С. Ньюмана

Постанархистская теория начинает складываться во второй половине 80-х гг. прошлого века как попытка встроить методологические установки постструктурализма в рамки анархистской этики и политики (при этом название проистекает из эссе Хаким Бея, посвящённого несколько иной теме [1]). Первой крупной работой в этом направлении стала монография Т. Мэя, в которой посредством постструктуралистского анализа дана критика некоторых положений классического анархизма, а также предложен тактический (микрополитический) тип политического философствования на основе идей М. Фуко, Ж.-Ф. Лиотара, Ж. Делёза и Ф. Гваттари [12]. Окончательное становление постанархизма имеет место в начале нового тысячелетия с выходом текстов С. Ньюмана [13] и Л. Колла [11], составивших вместе с книгой Мэя теоретический базис этой теории (что, конечно, не отменяет весомого вклада других теоретиков). Однако для достижения обозначенной цели следует обратиться к более поздним материалам, прежде всего к работе Ньюмана “The Politics of Postanarchism”, вышедшей в 2010 г., где мы и сталкиваемся с понятием политики антиполитики или антиполитической политики (встречается оно и у других авторов, например, у Я.-В. Мюллера [6, с. 371-382]).

Это понятие используется Ньюманом для того, чтобы объяснить присущий анархизму парадоксальный момент: если анархизм стремится к преодолению политики или даже разрушению политических отношений, которые обычно трактуются им в терминах господства и подчинения, то почему он считается политической теорией? Требование ликвидации политических отношений как основанных на господстве и подчинении характеризует антиполитический аспект анархизма. Вместе с тем составление революционных программ и манифестов, съезды, пропагандистская работа, обсуждение стратегий и тактик — всё это вполне определённо можно отнести к политическим вопросам и темам. Именно этот парадоксальный момент встречи политики и антиполитики, напряжение между одним и другим интересует Ньюмана и, более того, по его же словам, даёт толчок постанархизму как таковому.

Минуя нюансы, связанные с пониманием политики и политического у К. Шмитта и Ш. Муфф, для которых политика всегда разворачивается в государственной логике установления «друга — врага» (или «противника», в смягчённой трактовке Муфф [5]), мы находим у Ньюмана идею изъятия политического у государства или, другими словами, обратного присвоения политического. Эта идея исходит из того, что фактически государство устанавливает порядок деполитизации, т.е. порядок, который подавляет и затушёвывает политическое, по определению являющееся измерением конфликта, антагонизма, оспаривания и, в конце концов, бунта. Проще говоря, политика, традиционно толкуемая как совокупность институтов и практик, которые определяются и контролируются государством, перестаёт быть политикой в силу тенденции государства к повсеместности и сверхнадзору, превращаясь в чистое администрирование. Для Ньюмана же

«политическое — это конституирование пространства автономии, которое дистанцируется от государства и тем самым ставит под сомнение сам принцип государственного суверенитета» [14, р. 11].

Далее, высвобождение (можно даже сказать, экспроприация) политического мотивируется антиполитическим импульсом, который включает в себя утопическое и этическое видение — жизнь без государства, принуждения, эксплуатации и неравенства, т.е. всё то, что противоречит текущей реальности и оспаривает её границы. Антиполитика манифестирует себя как бессознательное политики, и точно так же, как бессознательное всегда присутствует в сознательной жизни, врывается и корректирует её, так и антиполитическое, утопическое измерение должно быть присуще политике как таковой, не говоря уже о радикальной политике. Иными словами, антиполитичность анархизма можно рассматривать как отрицание политики в государственно-бюрократических рамках и утверждение её в качестве живой человеческой практики, действия и взаимодействия людей друг с другом вне государства и его логики. И парадокс в том, что это утверждение предстаёт как радикальный политический жест.

Локалистские практики, префигурация и их критика

Описанная политика неизбежно находит своё выражение в политике автономии. Последняя же традиционно реализуется в локальных рамках, что и позволяет ей функционировать посредством прямой демократии участия, когда, по словам Ньюмана,

«люди смотрят не на государство, а друг на друга» и действуют так, «как если бы власти не существовало» [9, с. 49, 40].

Протестное движение “Occupy”, возникшее в 2011 г. в США и распространившееся по другим странам, становится для Ньюмана образцом постанархистской радикальной политики, одной из характеристик которой является префигурация — ориентация на построение желаемых социальных моделей в рамках существующего порядка, конструирование утопии здесь и сейчас. Гегемонистские программы, ориентированные на будущее, рассматриваются при этом как потенциально тоталитарные в связи с крахом грандиозных революционных проектов прошлого и их самодискредитации. Более того, само понятие революции в постанархизме Ньюмана становится проблематичным из–за телеологических коннотаций, отсылающих к некоему великому и предопределённому ходом истории Событию. Предпочтение в данном случае отдаётся концепту восстания.

Отметим, что такой подход к революции не является специфически постанархистским, но характеризует скорее превалирующие тенденции в современной радикальной мысли [3]. Акцент на восстаниях, как на чём-то более радикальном, нежели революция, также имеет место в работах других анархистских авторов, например у анонимного французского коллектива «Невидимый комитет»:

«Пришло время восстаний, но не время революций… Захватить площадь в самом центре города, разбить палаточный лагерь, соорудить баррикады, походные кухни или бытовки и проводить там собрания — вскоре эти действия станут таким же естественным политическим рефлексом, каким вчера были забастовки» [7, с. 12].

В этом отрывке прослеживается то же видение (и желание) политического действия, что и у Ньюмана.

Апология префигурации и децентрализованного локального сопротивления, отказ от чётко сформулированных программных требований к государству или корпорациям и нежелание выстраивать последовательный стратегический контргегемонистский проект в противовес гегемонии неолиберализма — всё это в качестве характеристик “Occupy” и подобных ему движений (антиглобализм, некоторые события Арабской весны и т.п.) критикуется с противоположных позиций. Левый акселерационизм в лице Н. Срничека и А. Уильямса можно рассматривать как одно из наиболее заметных современных выражений такой критики [10]. Эти авторы описывают перечисленные установки как «блиндажную психологию», ориентированную исключительно на сопротивление, дистанцирование и «линии ускользания», выражаясь языком Делёза. Наступательный же момент, с их точки зрения, минимизируется из–за того, что все или почти все локалистские движения упрямо отказываются от идеи артикуляции долгосрочного контргегемонистского проекта, ориентированного на будущее, а также вследствие немасштабируемости локальных практик.

В качестве примера, демонстрирующего тупиковость подобной политики, Срничек и Ульямс приводят свидетельство одного американского активиста, участвовавшего в акции протеста в 2001 году, в ходе которой протестующие сломали забор конференц-центра, где заседали десятки глав правительств, после чего не знали, что дальше делать:

«Мы вскарабкались на поверженную ограду, но дальше почти не продвинулись, как будто нашей главной целью было заменить государственный забор из проволоки и бетона на человеческий нашего собственного изготовления» [Там же, с. 16].

Если рассматривать этот кейс в контексте постанархистской антиполитической политики, то слом ограждения предстаёт как самодостаточный жест, не адресованный ни государству, ни главам правительств, но демонстрирующий лишь символическое насилие над рамками установленного порядка: «…что, в конце концов, для государства может быть большим насилием, чем выражение людьми своего безразличия к нему?» [9, с. 124]. И всё же более реалистичной в данном случае представляется именно акселерационистская критическая оптика, указывающая на растерянность и дезориентацию вследствие отказа от стратегического мышления.

Контраргументация

Срничек и Уильямс приводят пример с разрушенной оградой для иллюстрации минусов локалистской и префигуративной политики, которую они называют «народной» и к которой, с рядом оговорок, можно отнести и постанархизм. Несмотря на справедливость некоторых критических замечаний этих теоретиков, имеет смысл привести контраргументы по крайней мере к двум из таких замечаний.

Установка на локальные, «осязаемые» политические практики имеет сегодня закономерно ключевое значение для протестной политики, если принять тезис о том, что эпоха либеральной имитации подходит к концу и государства уже не скрывают своих экспансионистских амбиций, вводя новые ограничительные законы, ужесточая старые и активно осваивая технологии надзора и слежки. Сбывающийся прогноз Б. Джессопа об усилении тенденций в сторону авторитарного этатизма и экспансии государства, кажется, только и подразумевает, что лишь упомянутые практики. Постанархизм справедливо указывает на то, что прямое столкновение с государством неэффективно потому, что это столкновение будет осуществляться в пространстве самого государства и на его условиях. А эти условия таковы, что власть государств опирается, прежде всего, на контроль над тем, что попадает в поле видимости этой власти. Именно поэтому в контексте расширяющегося контроля и учёта альтернативная политика может функционировать в локальных, подвижных и изменчивых регистрах.

«Подчёркивая множественные, локальные и повседневные акты сопротивления, — утверждает Ньюман, — мы можем мыслить радикальную политику гораздо более осязаемым образом, чем в ожидании великого революционного события» [14, р. 62-63].

В так называемой «народной политике» Срничек и Уильямс критикуют отказ от проектов будущего, разоблачение этих проектов как несущих опасность тоталитаризма. Однако префигурация — это слово означает «предвосхищение», «прообраз», «прототип» — подразумевает то, что собственно и предвосхищается, прообраз чего конструируется в этой политике. Создание автономных от государства локальных пространств с их ориентацией на этичное взаимодействие друг с другом, с их тактиками ускользания, непрерывной реконфигурации и анонимности — это, конечно, не будущее (они не воплощают собой будущее как таковое), но в этих пространствах реализуется его возможность. Разочарование в шаблонных проектах будущего вполне обоснованно и объяснимо, однако в случае с анархизмом нельзя говорить об абсолютном отказе. Речь скорее идёт о классической для анархистской мысли установке на отождествление целей (будущего) и средств (настоящего). В некотором смысле это и можно назвать универсальной, контргегемонистской установкой.

Антиполитическая политика, т.е. обратное присвоение политического, его изъятие у государства, вдохновляемое утопическим и этическим порывом, ничего не теряет от привнесения этого контргегемонистского момента, который не обязательно означает навязывание или манипуляцию. Скорее, он мотивирует к расширению дискурсивного пространства, контекста и условий, в которых вызревает возможность эгалитарного будущего и преодоление того, что Б. Нойс назвал бы «блокадой настоящего момента» [8, с. 129]. Если концепция левого акселерационизма требует ускорения капитализма с целью выйти за его пределы, то (пост)анархизм должен требовать расширения того, что уже находится вне капиталистической и государственной логики.

Заключение

Тенденция к замыканию политического в бюрократических рамках, а также репрезентация политики как сферы деятельности лишь профессионально подготовленных к ней специалистов и экспертов провоцируют стремление к реализации автономной от государства политики. В совокупности с обозначенным в начале статьи усилением авторитаризма и расширением государственного контроля такая политика неизбежно принимает форму микрополитических и локальных практик. Эти практики подразумевают, с одной стороны, взаимодействие на основе неиерархической этики свободы и солидарности, с другой стороны, противостояние государственному контролю и капиталистической рациональности.

Постанархизм представляет собой одну из попыток теоретически, философски обосновать подобные практики. Установка на микрополитику не означает при этом отсутствия в постанархизме рефлексии о транснациональном движении, альянсах и т.п., однако именно политизация повседневной жизни трактуется как первичный опыт обратного присвоения права управлять собой, которое прежде присвоило себе государство. Результатом концептуализации такого опыта как раз и является понятие антиполитической политики у Ньюмана, дальнейшая разработка которого, на наш взгляд, может способствовать большему пониманию нюансов текущей политизации тех или иных сторон современной жизни (массовая культура, социальные сети и т.д.).

Источники

1. Бей Х. Пост-анархистская анархия // Автономные зоны: временные и постоянные. СПб.: CHAOSSS/PRESS, 2020. С. 77-80.

2. Джессоп Б. Государство: прошлое, настоящее и будущее / пер. с англ. С. Моисеева; под науч. ред. Д. Карасева. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2019. 504 с.

3. Капустин Б. Рассуждения о «конце революции». М.: Изд-во Института Гайдара, 2019. 144 с.

4. Крастев И., Холмс С. Свет, обманувший надежды. Почему Запад проигрывает войну за демократию. М.: Альпина Паблишер, 2020. 354 с.

5. Муфф Ш. Политика и политическое / пер. с англ. И.И. Мюрберг // Политико-философский ежегодник. 2008. № 1. С. 88-102.

6. Мюллер Я.-В. Споры о демократии: политические идеи в Европе XX века / пер. с англ. А. Яковлева. М.: Изд. Института Гайдара, 2014. 400 с.

7. Невидимый комитет. Нашим друзьям / пер. фр. М. Лепеловой. М.: Гилея, 2016. 240 с.

8. Нойс Б. Дни минувшего будущего. Состояние акселерационизма // Логос. 2018. № 2 (28). С. 125-137.

9. Ньюман С. Постанархизм / пер. с англ. О.Л. Грабовского. М.: РИПОЛ классик, 2021. 208 с.

10. Срничек Н., Уильямс А. Изобретая будущее: посткапитализм и мир без труда. М.: StrelkaPress, 2019. 336 с.

11. Call L. Postmodern Anarchism. Maryland, MD: Lexington Books, 2002. 159 p.

12. May T. The Political Philosophy of Poststructuralist Anarchism. Pennsylvania: Pennsylvania State University Press, 1994. 165 p.

13. Newman S. From Bakunin to Lakan: Anti-authoritarianism and the Dislocation of Power. Maryland, MD: Lexington Books, 2001. 197 p.

14. Newman S. The Politics of Postanarchism. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2010. 200 p.

Первая публикация: журнал «Манускрипт». Том 14, Выпуск 7, 2021.

Оформление: кадр из фильма «Битва в Сиэтле». 2007. Германия, США, Канада. Реж. Стюарт Таунсенд.

Текст в журнале “Akrateia”