Автор: Екатерина Симонова

Статья посвящена анализу анархистских подходов к оценке современных биотехнологий и информационных технологий. В фокусе исследования находятся три ключевых направления: генная инженерия, искусственный интеллект и нанотехнологии. Анализ проводится с учетом разнообразия существующих в анархистском движении позиций, от трансгуманистских до примитивистских, с целью выявления как точек соприкосновения, так и существенных расхождений в подходах к оценке технологического прогресса. Особое внимание уделяется этическим дилеммам, связанным с применением указанных технологий, а также проблемам социального контроля и предотвращения потенциального усиления существующих иерархических структур. Работа представляет собой систематизированный обзор существующих дискуссий и предлагает перспективы для дальнейшего исследования взаимосвязи философии анархизма и развития современных технологий.

I.

Среди анархистов можно встретить случаи некритического восприятия генной инженерии человека. Её представляют как нечто вполне этичное и даже полезное для человечества. К примеру, в памфлете Андреса Сандберга «Морфологическая свобода» даётся следующий комментарий по поводу спорных случаев изменения человека (и человеческого генома, в частности): «В этом докладе мы рассмотрим только базовый случай информированного согласия взрослых в отношении морфологических изменений. Существует ряд особых случаев, когда волеизъявление становится проблематичным, например, психически больные люди, неродившиеся люди или преднамеренные изменения в системы мотивации мозга. То, что эти случаи вызывают проблемы, не может служить аргументом против морфологической или любой другой свободы, поскольку у любой этической системы есть свои пределы и необозначенные границы. Важно то, насколько хорошо можно применить общий принцип и можно ли адаптировать его к особым случаям с минимальным числом наворотов. Применительно к этике прав такого рода многие либеральные мыслители анализировали права сумасшедших, эмбрионов или мертвых» (курсив мой)^[1].

При составлении утопических проектов будущего этическая составляющая в ряде случаев, по мнению авторов, может не приниматься во внимание. Если какие-то из этих проектов — трансгуманистические, это ещё отнюдь не приводит к заключению, что понятие «человек» и категории, к нему применяемые, можно счесть несуществующими (иначе невозможно понять, отчего такое допущение имеет место).

Основное спорное положение в таких проектах — постулат, что при скрещивании людей с наилучшими характеристиками появится возможность получать потомство, качественно отличающееся от современных представителей homo sapiens, и наделять их теми характеристиками, которые мы все посчитаем наилучшими. Совершенно очевидно, что при таком раскладе традиционное половое размножение у людей станет попросту рудиментарным, если технология такого искусственного оплодотворения распространится по всему земному шару и станет базовым атрибутом системы здравоохранения. Это положение спорно не по причине технической реализуемости, а именно из-за этического аспекта.

Томас Ибаньес в статье «Человеческая природа: избыточное понятие в анархизме» уделяет обсуждению вопроса о редактировании человеческого генома в среде анархистов отдельное место^[2]. Автор обозначает взгляд сторонников редактирования генома и мнение противников, самостоятельно занимая гибкую позицию: «Однако мне кажется, что анархистская точка зрения в этих дебатах не может постулировать принципиальное и бесповоротное противостояние генетическому вмешательству, а скорее просто выступать за временное и предварительное недопущение. Такое временное недопущение обязано основываться, с одной стороны, на принципе предосторожности, но в ином смысле, на какое полагаются как на общее правило, а с другой стороны, оно могло бы опираться на аргументацию Хабермаса, связанной с возможностями автономии, но при этом не включать натуралистические предпосылки». Высказывается и важное опасение: «Прежде всего, принцип предосторожности, который анархизм имеет право направить против генетического вмешательства, основан на том, что условия для такого вмешательства формулируются не абстрактно, а в конкретном социальном контексте […] Это значит, что механизмы господства и капиталистические формы, характерные для нашего общества, неизбежно направят генетическое вмешательство на развитие всё более порабощающих разновидностей биовласти и на подчинение генетических изменений возможной экономической выгоде».

Замечание не раскрывается в дальнейшем в процитированной статье. Следует отметить, что это одно из малочисленных критических соображений, которое не задействует антицивилизационную риторику, и такова одна из причин, по которой изложенное мнение существенно важно для продолжения обстоятельного обсуждения.

Для анархистов такое нововведение кажется скорее положительным, нежели отрицательным явлением, хотя, конечно, встречаются и критические замечания от противников науки и технологий^[3]. Здесь осознанно не будет отражена эта перспектива, поскольку интересно, как реагирует на поставленный вопрос позитивно настроенная к технологическому прогрессу часть анархистов, причисляющая себя к трансгуманистам. Зачастую сторонниками трансгуманизма и позитивной евгеники приводится аргумент, что при редактировании генома обеспечивается избавление от многих наследственных болезней, и можно будет наделить человека незаурядными умственными способностями, на порядок превышающими интеллектуальные способности всей человеческой популяции^[4].

Общее программное положение трансгуманистов и сторонников евгеники можно резюмировать в предложении «улучшить генофонд человека путём редактирования ДНК. Редактирование в соматических клетках приведет к изменениям, которые будут касаться только конкретной персоны; если же изменения происходят в половых клетках, то будут унаследованы будущими поколениями.

Цели редактирования генома можно свести к следующему: (i) устранение в терапевтических целях нежелательных генетически приобретённых признаков, (ii) предотвращение риска тяжелых заболеваний или (iii) усиление признаков, считающихся желательными, таких как интеллект или более эффективная иммунная система» (курсив мой)^[5].

Проблема постбиологической эволюции — насущное направление современных исследований. Милан Чиркович задаёт вопрос: «Является ли постбиологическая эволюция в том виде, в котором она сейчас представлена, действительно концом, заключительным этапом эволюции?» И следом отвечает: «Этот вопрос не просто семантический, хотя он явно имеет смысловую составляющую. Если постбиологическое — это всё и вся, что приходит после развития трансформационных технологий современности, то постбиологического, по определению, быть не может. Однако такое определение бесполезно с практической точки зрения и может привести лишь к дальнейшей путанице. Вместо этого мы должны рассматривать постбиологическую область как чётко ограниченную некоторыми из её новых свойств: перенос некогда биологических процессов, таких как познание или деторождение, в область, связанную с технологией, и осуществление полного намеренного контроля над эволюцией. Несмотря на то что человек в той или иной степени контролирует эволюцию на протяжении тысячелетий (с момента возникновения сельского хозяйства и медицины 8-10 тыс. лет назад), наш фенотип — это во многом генетическая лотерея. Следует ожидать, что разумное использование развивающихся в настоящее время биотехнологий вскоре приведёт к полному (по крайней мере, в принципе) контролю над всеми выраженными признаками в любом индивидуальном фенотипе. Следовательно, вся эволюция нашего вида станет преднамеренным и контролируемым процессом» (курсив мой)^[6].

Иными словами, эта проблема, пусть и не широко обсуждаемая в анархическом сообществе, приобретает свою актуальность по мере развития технологий генетической модификации и попыток её внедрения в социальные процессы.

Есть все основания полагать, что анархисты не должны относиться к технологии генного редактирования, в частности, и к евгенике (в том числе положительной) с наивным оптимизмом. Наоборот: эту идею им следует подвергнуть серьёзным доработкам и даже критике в текущих реалиях.

Совершенно очевидно, что сегодняшнее общество мало располагает к равноправию и экономическому благополучию для каждого. Обеспечение каждому базовых прав на довольство, как материальное, так и духовное, — это основной принцип анархизма. Экономические, социальные и политические иерархии вносят разлад в общественные отношения. Одни общества в силу систематических иерархий обречены быть бедными, пока другие в свою очередь остаются богатыми, и этот разрыв будет расширяться до тех пор, пока одно, более приспособленное и технологически развитое общество полностью не уничтожит технологически отсталые, не вытеснит их на задворки цивилизации. Это — глобальная проблема, решение которой предлагается во вступительной статье «О децентрализации городов» брошюры «Анархо-урбанизм: анархические тезисы об урбанизме и архитектуре».

Там озвучивается крайне важный тезис, значимый для освобождения человечества: построение экономически сбалансированного мира.

«И, в связи с этим, конечно, нужно пересмотреть внутреннюю структуру мегаполиса и самой бедной деревеньки. Потому как мы можем применить обозначенную гипотетическую структуру для типичных “средних” городов. Но когда мы посмотрим на крупные агломерации и на противоположные им бедные гетто в другой части Земли, просто разделить город и косметически подретушировать его так, чтобы его зоны были автономными, невозможно. Сверхурбанизированные регионы не имеют близлежащих деревень просто потому, что близлежащие населённые пункты выполняют в них роль “спальных районов”. А совершенно неурбанизированные регионы не имеют рядом с собой крупных городов, которые поддерживали бы жизнь и автономию деревни (с учётом вышеизложенной взаимности этого процесса). Поэтому возникает насущная необходимость радикализовать наше восприятие: регионы с высокой удельной концентрацией капитала должны стать плацдармом для развития регионов с низкой удельной концентрацией капитала»^[7].

Но регион — это очень общее понятие. Здесь имеется в виду не просто абстрактный регион, местное сообщество, наподобие какого-нибудь кантона в Швейцарии. Анархистам нужно задуматься о преодолении глобального неравенства путём не просто дотационного обеспечения бедных регионов, которые подверглись колониальному завоеванию и в силу этого оказались значительно технически отброшены от развитых стран первого мира и попали под их полную зависимость, но путём прямого перераспределения всего производственного капитала. Никакое современное государство никогда не пойдёт на такого рода благотворительность, но без этого невозможно никакое подлинно экономическое равноправие.

Какое отношение эти тезисы имеют к современным технологиям, консенсус по поводу которых анархическое движение ещё не выработало (и чем уже сейчас обрекает свои политические предложения на неактуальность)?

У анархистов принято считать, что природа революции комплексна. Когда анархисты желают революционных преобразований, их идеи глобально укоренены в контекст того общества, которое они стремятся изменить. Общество вступило в XXI век, в век искусственного интеллекта и генной инженерии. Тем не менее, эти темы редко обдумываются в анархической среде. Их незаслуженно обходят вниманием.

В контексте анархического подхода к иерархиям, то есть их тотального отрицания, важно осознавать, что физически невозможно остановить технический прогресс, развитие и существование самой жизни, если исключить влияние катастроф, которые нельзя предугадать заранее. Если останавливаться на событиях вчерашнего дня, можно потерять из поля зрения то, что происходит в настоящем. И когда потребуется отреагировать на вызовы времени, окажется, что уже поздно что-либо предпринимать.

Критика государства важна. Критика капитализма важна. Важно критиковать и патриархат, и авторитарную культуру. Однако не стоит забывать и о современности. Так же, как на заре формирования индустриального общества нужна была критика технологии вообще, так и сегодня необходимо критиковать отдельные проявления этой технологии, но не в бездумном и даже антинаучном ключе (например, полагать, будто генно-модифицированные продукты вызывают мутации или раковые заболевания^[8]), а рассматривать каждое её проявление и каждое влияние, какое оно способно на нас оказать — положительное или отрицательное.

На возникновение ядерных технологий анархисты ответили протестом. Оказалось, что ядерное оружие несёт смертельную опасность, а атомные электростанции в условиях существования капитализма и государства тоже могут стать бомбой замедленного действия и использоваться в том числе как стационарное оружие. Иначе говоря, нельзя быть уверенными в их полной безопасности. Впрочем, следует сказать, что эта критика обычно затрагивает тему экологии, хотя атомная энергетика не антиэкологична (если не принимать во внимание целенаправленный ядерный холокост), и куда большую опасность для экосистемы представляет конвенциональное оружие. Животное и растительное царства быстро приспосабливаются к жизни на территориях, загрязнённых радиацией, и приобретают такие свойства, которые помогают им адаптироваться. К примеру, чернобыльские волки устойчивы к раку^[9]. Опасность ядерного оружия и ядерной энергетики в том, что такая технология способна внести значительный разлад в жизнь людей, и только это во многом должно стать достаточным основанием для критики.

Тем не менее, когда анархисты стали критиковать атомную энергетику и ядерное оружие, и то, и другое уже было изобретено и активно использовалось. Сегодня мир предпринимает попытки избавиться от этого технологического бремени. Однако технология контроля, попав в руки тем, кто монополизирует власть, никогда не будет искоренена консервативными методами, потому что авторитарные общественные отношения формируют спрос на использование таких наработок в военных целях.

И хотя как изобретение атомного реактора, так и изобретение Интернета, и развитие космической отрасли стали заслугой именно военной промышленности, анархисты не оставляют теперь эти вопросы без внимания. Нельзя остановить технический прогресс (если человечество не самоуничтожится целенаправленно). Так же, как не получилось остановить изобретение интернета, так не получится остановить изобретение сверхмощного искусственного интеллекта и генной инженерии. Возможно, то, что мы изобрели, нас в конечном счёте и погубит. Но факт остаётся фактом: не следует ставить под сомнение или игнорировать неизбежные процессы. Отвечая сегодня на вызовы времени, мы превентивно способны остановить разрушительные процессы, привнесённые антропогенным воздействием на экосистему и на нас как часть этой экосистемы.

И хотя некоторые критики могли бы попросту сказать, что анархистам незачем поднимать проблему таких тесно налаженных систем, как атомная энергетика, космическая и оборонительная отрасль, поскольку, сталкиваясь с этими аспектами жизни, анархическая теория склонна попросту посыпаться, на самом же деле это не совсем так. В статье «“I wouldn’t want my anarchist friends to be in charge of a nuclear power station”: David Harvey, anarchism, and tightly-coupled systems» («Я бы не хотел, чтобы мои друзья-анархисты управляли атомной электростанцией»: Дэвид Харви, анархизм и тесно связанные системы»)^[10] затрагивается проблема, «достаточна ли анархистская организация для того, чтобы [А] бороться с тесно связанными системами, на которых основан современный капитализм, и [Б] самим управлять определёнными тесно связанными системами». Скептики могут ознакомиться с этими выкладками, чтобы иметь представление о том, что само по себе существование атомных электростанций в представлении анархистов не будет считаться сдерживающим для внедрения анархизма фактором, а потому дальнейшее рассуждение не будет опираться на чрезмерную сложность таких организационных структур и, следовательно, на невозможность внедрить рабочий контроль. Внедрение рабочего контроля на предприятиях такого плана не только возможно, но и более чем желательно. Однако общество сейчас подстерегают другие опасности.

II.

О каких разрушительных процессах идёт речь? Ранее отмечено, что те высокие технологии, которые стали частью нашей повседневной жизни, представляют собой результат именно военного вмешательства. Цифровые карты и спутниковая навигация, Интернет и мобильная связь, — фактически вся цифровая сфера и сфера вычислительных мощностей, криптография, физика, математика — всё это стоит на военных разработках. Государства, которые вкладывались в эти отрасли, были мотивированы технологическим превосходством именно с целью превосходства военного, а впоследствии и экономического. Поэтому любое подобное внедрение развивается в двух направлениях — сначала в военном секторе, а впоследствии и гражданском.

Отсюда следует нетривиальный вывод: любая новая технология, прежде чем оценивать её с позиции гражданской пользы, должна быть проанализирована с точки зрения военного потенциала. Если анархисты будут рассматривать только один аспект — гражданский — что, впрочем, обусловлено их футуристическими стремлениями к обществу, в котором не будет войн и гонок вооружений, они рискуют забыть о существовании реальности.

Сейчас важно сосредоточиться именно на генной инженерии и в широком смысле на евгенике. Неслучайно сегодня вопрос генной модификации людей является предметом бурных обсуждений. При этом, как это ни парадоксально, финансовая составляющая обсуждается редко. Когда учёные и общественность спорят о генной инженерии, они задаются одним и тем же животрепещущим вопросом: этично ли это?

Следует показать, что постановка вопроса изначально неверна, если рассуждение ведётся в контексте современного иерархического устройства общества. Иногда в разговорах об этой теме можно проследить мысль, что людям следует отнестись настороженно к технологии редактирования генома по причине изначальной недобровольности медицинского вмешательства, в частности, когда речь заходит о нерождённых субъектах. На этот аргумент часто следует возражение, что эта недобровольность прослеживается постоянно при попытке завести детей, потому что несуществующий субъект не в состоянии одобрить (или не одобрить) собственную экзистенцию. Соответственно, люди, захотевшие стать родителями, неизбежно будут принимать такое решение, и оно не будет зависеть от воли потенциальных детей. В статье «Анархичность антинатализма» отмечается, почему «аргумент принуждения к рождению» (или «аргумент несогласия») не имеет смысла:

«Антинатализм опирается на некоторые предположения относительно того, как мог бы повести себя тот или иной субъект, будучи необременённым разного рода “инстинктами самосохранения”, как бы он теоретически мог решить, хочет ли он появляться на свет.

И когда мы уходим в такую плоскость теоретического, или потенциального субъекта, <…> мы неизбежно врезаемся в метафизику. Другими словами, когда теоретики или последователи антинатализма отстаивают субъектность “пустого множества” и пытаются применить к нему разного рода социальные категории, в том числе простейшее социальное взаимодействие “спросить” — они вообще не имеют никакого понятия о том, что говорят. Никакая категория реального мира вообще неприменима к понятию небытия <…> Но небытие, как и любое метафизическое явление, <…> невозможно помыслить. Небытие — это просто отсутствие бытия, это сугубо негация, которую мы применяем с целью некоторого упрощённого определения того, что может включать в себя бытие. Мы не можем определить небытие. <…>

Какими свойствами обладает отсутствующий субъект? Да, в общем-то, любыми, потому что это метафизическое понятие. Антинаталисты ввели множество допущений относительно понятия отсутствующего субъекта. Они его наделили свойством “разумного решения”, которое работает по принципу индикатора: он может захотеть жить, а может и не захотеть — с равновеликой вероятностью. Иначе говоря, когда антинаталисты говорят о потенциальном субъекте, который сейчас отсутствует, но может появиться в будущем, они не говорят о реальном субъекте никоим образом, они говорят о математической модели этого субъекта. И такие рассуждения способны пробрать на смех. Это подобно тому, как если бы мы сидели на берегу моря, перебирали камни и пускали “блинчики”, принуждая тем самым камни лететь по заданной нами траектории, ведь если бы они могли принимать решения сами, они бы наверняка могли бы не согласиться с таким разрешением своей судьбы. Да, камни не обладают никакой субъектностью, это объекты неживой природы. Но и потенциальный субъект антинаталистов тоже не обладает никакой субъектностью. Он обладает потенциальной субъектностью, это лишь теоретическая математическая модель, которая со временем может якобы преобразоваться в реального человека, описываемого этой математической моделью. Равным образом можно предполагать “потенциальную субъектность” у камня или у стула — наши философские построения не будут иметь никакого противоречия с реальностью, покуда мы рассматриваем не настоящие камень и стул, реально существующие, а лишь их теоретические модели, обладающие теми характеристиками, которыми мы хотели бы их наделить. Если мы хотим предположить, что когда-то эти объекты могут обрести субъектность, мы можем ввести подобное предположение. И даже “спрашивать” у того же стула, хотел бы он, чтобы мы на нем сидели…»^[11].

Эта объёмная цитата ставит задачу прояснить, что проблема уходит за границы биоэтики как таковой. Дело в том, что пока мы, как гражданское общество, рассуждаем в категориях этического, (то есть когда каждый представитель общества воспринимает себя в первом приближении равноправным другому лицу, обладающему гражданственностью), иерархические институты возвышаются над представлением о гражданственности. Для них недоступно равноправие даже первичное правовое равноправие, то есть равноправие конституционное, «равенство перед законом». Отчуждённые институты, находясь под влиянием автократических субъектов (особенно здесь выделяется, конечно, государство), обладают явным преимуществом перед всеми гражданскими, условно горизонтальными и низовыми институтами («условно» — потому что даже академические и культурные сообщества испытывают влияние гравитационных сил капитализма и государства и притягиваются к ним), особенно пока эти институты не оказывают сопротивления иерархическим. Иначе говоря, о биоэтике уместно рассуждать, когда устранены эти внешние факторы принуждения, подавляющие общество.

Пока существуют государство и капиталистическая монополия, биоэтику можно даже не принимать во внимание. Это утверждение кажется циничным и немыслимым. Но Первая и Вторая мировые войны тоже когда-то казались немыслимыми, особенно если вспомнить, какое большое влияние гражданское общество уделяло вопросам гуманизма. Иерархические институты — дегуманизирующие и циничные по своей природе (если подойти к ним с позиции анархизма), а потому генные инженеры, которые будут ставить эксперименты не только на растениях и мышах, но и на человеческих эмбрионах, станут востребованы в грядущем обществе, по крайней мере, анархисты могут такое предполагать. Стоит подойти к вопросу не с позиции «этого никогда не произойдёт», а с позиции «что произойдёт, если это случится, и что можно сделать сейчас, чтоб смягчить последствия».

Уже сегодня генетическая модификация признаётся опаснейшим оружием^[12]. И поскольку в генетической модификации был выявлен военный потенциал, именно в эту сторону её и станут направлять в первую очередь. Впрочем, тем, кто занимался исследованием этого потенциала генной инженерии, однозначно не хватило проницательности. Никто не станет генетически модифицировать оспу или сибирскую язву. Если речь идёт о военных разработках, могущественные державы инвестируют средства на изменение генетических структур человека.

И это — именно то, что у некоторых анархистов вызывает одобрение. Но, есть риск упустить другие значимые моменты. В частности, что произойдёт, если эту технологию изобретут и начнут использовать не тогда, когда нам удобно, и не только в гражданских целях, а изобретут и внедрят прямо сейчас? Что произойдёт, если генную инженерию станут использовать в ограниченных целях не для лечения заболеваний, а с целью создания новой учёной элиты, которая встанет во главе меритократического общества тоталитарного контроля? Вообразить такой сценарий несложно. Его можно встретить в различных антиутопиях. Каноничным примером описания подобного жизнеустройства служит книга Олдоса Хаксли «О дивный новый мир»^[13].

Иначе говоря, наивысшая форма контроля — манифестация биовласти. Анархисты рассматривают вопросы биовласти в контексте биополитики, но обычно эти вопросы касаются нашего отношения к живой природе, к существам, не причисленным к человеческому виду. Это ценное направление критики.

Однако у биовласти есть и другое направление: не только межвидовое, но и внутривидовое. Есть ирония в том, что тезисы Кропоткина о межвидовой вражде и внутривидовой солидарности кажутся неактуальными по отношению к людям сегодня, потому что человек, будучи существом, намного интеллектуально превосходящим всех представителей животного царства, нарушает закон внутривидового симбиоза и уничтожает сам себя, конкурирует сам с собой — этот феномен можно предположительно объяснить тем, что в нашей эволюционной нише у нас нет других конкурентов, а поэтому культурно диверсифицированные общества представляются взаимными противниками. Люди создали себе искусственных конкурентов. Впрочем, это давно известный факт (в работе Рудольфа Роккера «Национализм и культура»^[14] исследуется процесс искусственно возникшей вражды), и только сейчас мы рискуем столкнуться не только с культурной конкуренцией, но также и с биологической. Такие явления, как расизм, получат стойкое научное обоснование, как только генная инженерия станет повсеместным явлением.

«Мы рождаемся, питаемся, выделяем продукты жизнедеятельности, двигаемся, — и не в состоянии изменить эти процессы. Здесь действуют необходимости, независимые от нашей воли. Человек может использовать силы природы в своих интересах, направлять их определённым образом до определённой степени, но не может их устранить. Мы не в состоянии устранить причины, которые определяют наше физическое существование. Мы можем только улучшить их внешние воздействия и в некоторой степени приспособить их к нашим личным желаниям, но мы не можем исключить сами процессы из нашей сферы жизни. Мы не обязаны потреблять пищу такой, какой нам предлагает её природа, и не обязаны размещаться на первом подходящем для нас месте, но мы не можем не есть и не спать, если не хотим преждевременного конца нашего существования» — так описывает Роккер наши естественные (биологические) потребности. Все прочие потребности являются социальными. Именно на них оказывают разрушающие влияние иерархические институты. Поэтому потребности в обосновании превосходства одних людей над другими по признакам расы, пола, возраста, вероисповедания и т. д. не являются собственно потребностями, однако они приобретают такой статус, когда навязываются государственными и капиталистическими структурами.

Сама по себе технология способна создавать как положительный вектор социальных изменений, так и отрицательный. Поэтому анархисты справедливо заметят, что анархизм никогда не подходил к вопросу технологии несерьёзно. К примеру, никогда не полагал её наивысшим благом в силу самой её сущности. Всякая технология вписывается в социальный контекст, поэтому очевидно, что мы стремимся к освободительным технологиям.

К примеру, организация Anarchist Federation в статье «Is Technology Neutral?» («Нейтральна ли технология?») утверждает:

«Нейтральность науки и техники — миф. Наука используется для легализации власти, технология — для оправдания социального контроля. <…> Виноваты не сами технологии, например автомобили, а неадекватная политика или недостаточно развитые технологии»^[15].

Мюррей Букчин, теоретик либератарного муниципализма, также подчёркивал двойственную природу технологии:

«Наряду с позитивными аспектами технический прогресс имеет и явно негативную, социально регрессивную сторону. Если верно, что технический прогресс расширяет историческую возможность свободы, то верно и то, что буржуазный контроль над технологией укрепляет сложившуюся организацию общества и повседневной жизни»^[16].

Таким образом, если генная инженерия будет использоваться в качестве оружия, общество должно оказать этому сопротивление, а анархисты присоединиться к нему. При этом, вопрос тактики сопротивления остаётся открытым. В условиях разложения международных правовых институтов решение проблемы путём подписания соответствующих конвенций может быть неэффективным. Впрочем, анархисты редко действуют в правовом поле, если монопольно писаное право противоречит их стремлениям.

Хотя вывод о том, что анархисты не могут безоговорочно поддерживать какую угодно технологию, очевиден, на деле можно было бы обойтись и общей теорией. Но, как сказано выше, проблема некоторых специфических технологий не прорабатывается широко, и поэтому в дискуссиях о положительном отношении к технологии генной модификации не встречаются упоминания о недобросовестном её использовании. Вопрос снимается при артикуляции проблемы, и критический взгляд возвращается к биооптимистам: давать такие технологии в руки монополистов опасно.

Отсюда следует, что, с точки зрения медицины, мы вынуждены поступить нерационально. Вместо того чтобы способствовать разработкам генной инженерии, дабы использовать их для лечения болезней, мы должны в какой-то степени противостоять этим разработкам и вносить огромные ограничения на подобное экспериментирование. Крайне неправомерно обвинять анархистов в том, что технологический прогресс не может достичь своего предела. Наш ответ — это реакция на неблагоприятные условия для развития такой технологии и использования её в добросовестных целях. Главный фактор, который мешает этому развитию — угроза монополизации со стороны государства и корпораций.

III.

Или всё же такое препятствование очень даже рационально?

На самом деле, область применения такой технологии, разумеется, станет предметом обсуждений, как и сегодня. В конце концов, используя генную модификацию, мы преодолеваем естественные барьеры. Возможно, возразят, что в таком преодолении нет ничего плохого, потому что природа враждебна к человеку. Однако природа не может быть к нам только дружелюбна или враждебна, механизм естественного отбора и конкуренции видов необходим для эволюции видов, иначе бы у них не было стимула эволюционировать. Если бы ресурсов было в достатке, либо же организмы в них бы не нуждались, жизнь была бы по-прежнему представлена только в одноклеточной форме, если бы и возникла, в лучшем случае эукариотической.

Поэтому мы не можем апеллировать к тому, что такое вмешательство обосновано в силу враждебности природы. Природные механизмы предоставляют всем видам равные возможности и дают им право занять эволюционные ниши, тем самым внося в экосистему баланс. Когда мы говорим о генной инженерии даже в контексте положительного её употребления, мы рассуждаем, как и всегда, с позиции своего вида, то есть антропоцентрично. Ни один сторонник генной модификации людей не предложит наделить лучшими качествами волков, медведей или птиц, создав тем самым максимально агрессивную среду для оставшихся неприспособленных видов, в том числе для себя (и главным образом для себя, потому что мы не даём естественному отбору без боя «расправиться» даже с самыми слабыми представителями нашего вида — мы таких людей всё же по возможности лечим. В то же самое время остальные виды редко попадают в поле нашего внимания).

Человек своей деятельностью и без того вносит большие изменения в природу. И во многом из-за своей сверххищнической натуры мы сталкиваемся с шестым массовым вымиранием. Не следует недооценивать масштабы этого вымирания. Лишая природу последних механизмов воздействия на людей, лишая процесс зарождения нового представителя человеческого вида его спонтанности, мы попросту усиливаем этот дисбаланс. И если мы будем делать своих детей самыми умными, самыми сильными, быстрыми, высокими, красивыми (руководствуясь только субъективными представлениями), притом, что такие изменения могут оказаться не нужны в условиях, в которых мы существуем, и продиктованы нам отголосками нашей древней эволюционной природы, это просто приведёт к сокращению биоразнообразия.

Причём характерно и то, что биоразнообразие сократится не только среди видов нечеловеческого происхождения, но и среди людей. Какими бы разумными существами мы бы себя ни мнили, эволюционные механизмы, заложенные в нас лично, не отличаются от эволюционных механизмов, заложенных в других людях или, если смотреть широко, в других видах. Соответственно, человек никогда не выберет для своего потомства «генетическое уродство» только потому, что он думает о механизмах естественного отбора. Даже если это и случится, такой потомок не оставит своего потомства. Более вероятно, характеристики людей станут при таком положении дел примерно равными (и красивые, умные, быстрые будут производить потомство с себе подобными, такими же генно-модифицированными людьми). Вернее, будет правильно сказать, что они будут его «лепить». Вскоре природные механизмы возьмут своё, и появится такой конкурент, который уничтожит всю человеческую популяцию лишь только по той причине, что ни у кого из одинаковых биороботов не окажется полезных, но, возможно, не самых красивых мутаций, чтоб противостоять этому конкуренту. Иначе говоря, несовершенная природа позволяет нам довольствоваться разнообразием не только природы, но и разнообразием личностей. Ставя технологию преобразования генетического кода выше выверенного эволюционного механизма, мы потенциально уничтожаем сами себя в долгосрочной перспективе.

Значит ли это, в конце концов, что ничего нельзя редактировать? На самом деле, есть только один случай, когда такие вмешательства оправданы — это случай реальной генетической поломки, т. е. в случае, когда заболевание несовместимо с жизнью, либо значительно её ухудшает. К примеру, использовать генную инженерию для того, чтоб увеличить свои умственные способности (при условии их достаточной развитости), нерационально. В то же время, если генная инженерия используется с целью лечения фибродисплазии^[17], никто никогда не скажет, что такое изменение генома необоснованно. Ясно, что конкретизация случаев, когда требуется генетическое редактирование, будет возложена на плечи компетентных специалистов (и на плечи общества, перед которым они несут ответственность). Однако совершенно ясно одно: чтобы стало возможным использовать такую технологию во благо человечества, эта технология должна стать общественным достоянием.

IV.

Известно, что испанские анархисты положительно относились к идее евгеники. На этом моменте придётся остановиться подробнее, поскольку представления о евгенике варьируются в зависимости от интерпретации и, если критика «негативной» евгеники (той, которую практиковали нацисты) не вызывает вопросов и должного обсуждения, то критика «позитивной» евгеники в контексте, когда анархисты практиковали её, может стать предметом бурных обсуждений.

Дабы не оклеветать революционеров прошлого, отметим, что «позитивная» евгеника в их представлении не является угрожающей биоразнообразию. Просто по той причине, что среди теоретиков и практиков анархизма не было сторонников взращивания сверхрасы. В целом нет никакого различия, каким образом эта раса может быть получена: путём ли истребления тех, кто не вписывается в заявленные критерии, либо же путём их естественного замещения теми, кого взрастили, как по лекалу, методом селекции и целенаправленного исправления. Более того, наряду с евгеникой, испанские революционеры пропагандировали гигиену и контроль рождаемости, а также внедряли аборты. Марта Акельсберг в книге «Свободные женщины Испании» отмечает:

«Революция позволила воплотить в жизнь новую государственную политику в области полового воспитания — в частности, в Каталонии декреты Женералитата по “терапевтическим, евгеническим или этическим соображениям” легализовали аборты, упростили процедуру развода и сделали информацию и средства контроля рождаемости более доступными»^[18].

Если такие евгенические стремления (стремление к здоровому потомству) будут сопряжены с идеей контроля рождаемости, человеческая популяция не будет разрастаться столь сильно и не окажет значительного влияния на экосистему. Конечно, контроль рождаемости не диктуется сугубо мальтузианскими стремлениями. Однако если анархисты не желают господствовать над природой, не следует побуждать людей чрезмерно и неконтролируемо эксплуатировать технологии, способные дать людям слишком значимое эволюционное преимущество. Природные ресурсы не столь безграничны, и, хотя планета способна удовлетворить потребности всех людей в пище и воде, духовные потребности часто требуют для своего удовлетворения невозобновляемых ресурсов, а их нельзя просто вырастить в поле или синтезировать из чего-то органического.

Отсюда следует, что, хотя анархисты склоняются к евгенике, они определённым образом ограничивают эту перспективу. Физически благополучное общество является залогом качества нашей жизни. Однако физическое благополучие и эстетические соображения не должны определять направление общественного прогресса. Текущая буржуазная мораль и маркетинговый холокост насаждают недостижимые идеалы красоты, вынуждая отчуждённых субъектов отказываться от своей самобытности в пользу биофашистской доктрины, где жизненный успех сулит только физически и умственно привлекательным, потому что якобы только они его достойны. Переориентация на гуманистические идеалы, преодоление отчуждения труда и возращение людям субъектности приведёт к тому, что генная инженерия перестанет быть орудием в руках элит, но станет такой же важной хирургической процедурой, необходимой в первую очередь для здоровья. Как кардиохирурги не вшивают пациентам второе сердце, так и генные инженеры не станут использовать свои инструменты ради ненужных злоупотреблений.

Грядущая духовная и социальная революция привнесёт в общество идеи отказа от излишеств, поэтому не следует подробно останавливаться на том, что именно требуется предпринять, чтобы ограничить возможности использования генной модификации в отношении людей. В первую очередь пагубные негативно-евгенические соображения — результат чрезмерно потребительского восприятия природы. Когда природа воспринимается сугубо как ресурс и становится отчуждённой и, как некоторые говорят, враждебной по отношению к человеку (в восприятии такого общества потребления), совершенно неудивительно, что такое общество никогда не будет знать чувства меры и не станет мыслить в парадигме эпохи после дефицита. Потому что такое общество всегда ненасытно, и сколько бы ресурсов ни имелось в распоряжении человечества, рациональное их распределение представляется невозможной задачей для него.

V.

Теперь перейдём к вопросу искусственного интеллекта и рассмотрим эту технологию с анархической перспективы. Как и в случае с генной модификацией, отношение анархистов к искусственному интеллекту чаще всего положительно, но такие оценки прослеживаются в частных разговорах, а не в теоретических наработках. Анархисты не успели отреагировать на технический прогресс, и сегодня, когда искусственный интеллект стал повсеместным явлением, бурного обсуждения его в анархических кругах не наблюдается.

Стоит сделать ремарку, что, разумеется, последователи анархо-примитивизма давно дали этому явлению свою оценку просто потому, что, как правило, они критикуют технологию и цивилизацию вообще. Подразумевается, конечно, основная доля причисляющих себя к сторонникам анархизма, т. е. те, кто относится к технологии сдержанно или позитивно.

Наиболее оптимистично относятся к идее искусственного интеллекта анархо-коммунисты. В их программных положениях очень часто указывается, что целью анархизма служит установление безвластного коммунистического общества с полностью автоматизированным трудом. Как следует догадаться, автоматизированные системы будут работать на основе искусственного интеллекта, а потому анархисты коммунистического толка не могут не отнестись к идее автоматизированного кибер-коммунизма как к чему-то благоприятному.

В этом очерке не будем слишком подробно останавливаться на оценке анархо-примитивистов. Анархо-примитивистская и эко-террористическая группа Individualidades tendiendo a lo Salvaje («Отшельники, стремящиеся к дикой природе») написала ряд различных коммюнике^[19], где предупредила о негативных экологических последствиях использования таких киборгов:

«Наномоторы — одна из новейших разработок, с их помощью предполагается дать нанокиборгам жизнь при низком уровне потребления энергии. Благодаря этому робототехника и нанотехнологии вместе способны поставить на поток разработку искусственного интеллекта (что многие считали просто научной фантастикой), производство роботов самими роботами, их самовосстановление и самовоспроизводство без особых проблем. Тотальное господство достигнет своего апогея, когда настанет эпоха человеческих клонов, когда с помощью нанотехнологий будет разработана полностью манипулируемая модель, у которой не будет какого-либо первородного инстинкта, модель, сформированная повторением ежедневного подчинения — будет создано это и многое другое, но последствия будут долгоиграющими. Надвигающаяся угроза загрязнения воздуха, воды и почвы наночастицами очень реальна, если дальнейшие технические разработки будет двигаться в этом направлении. Загрязнение химикатами нанесёт серьёзный ущерб уже завтра, а катастрофа, вызванная нанотехнологиями, станет ежедневным напоминанием человечеству о том, что оно потеряло, пытаясь угнаться за модернизмом и цивилизацией».

Разумеется, такие предупреждения можно полагать алармистскими. Однако, как уже было сказано выше, технологический прогресс идёт вперёд, и отсутствие массовой революционной осознанности ему не помеха (или даже наоборот, большое подспорье). А поэтому искусственный интеллект будет существовать и определённым образом захватывать множество сфер жизни.

Как в случае с генной инженерией, мы сразу вернёмся к тезису о том, что искусственный интеллект может (и будет) использоваться как оружие. Уже сейчас пытаются ограничить использование искусственного интеллекта в военных целях, но такие ограничения носят частный характер, в то время как технологические державы могут и скорее всего разрабатывают оружие на основе искусственного интеллекта уже сейчас, и декларативный суверенитет этих сверхмассивных технократических стран не дозволяет вмешаться в этот процесс и остановить его. Австралийский анархист Брайан Мартин написал статью «Killer robots and deepfakes: activists and artificial intelligence» («Роботы-убийцы и дипфейки: активисты и искусственный интеллект»)^[20], где обозначил угрозы использования искусственного интеллекта для активистской безопасности и обозначил, что:

«Несмотря на усилия активистов по демократизации процессов технологических инноваций, на практике основными игроками являются могущественные правительства и корпорации, при этом большую часть населения позиционируют как пользователей, как потребителей. Большинство активистов мало что вносят в разработку и продвижение, поэтому их главный выбор заключается в том, какие технологии использовать лично, а за какие агитировать или против каких. Во многих случаях это в основном вопрос адаптации и реагирования на новые технологии, и до сих пор это основной способ взаимодействия с ИИ.

Активисты, индивидуально и в группах, могут изучать ИИ и его приложения, проводить кампании, когда это уместно, способствовать большему пониманию, готовиться и адаптироваться, когда это необходимо. Помимо этого, есть ещё более сложная задача: участвовать в разработке программ инноваций. Это уже касается экологических и энергетических технологий, где активисты сыграли важную роль, например, в продвижении возобновляемой энергии. Так почему бы не сделать то же самое с ИИ?»

Отсюда следует, что надежда на искусственный интеллект и безрассудное внедрение его во все сферы жизни общества (когда разработки остаются закрытыми и представляют собой «чёрный ящик», находящийся в ведении частных IT-монополистов), — крайне недальновидное решение, ставящее под угрозу частные свободы людей. Хотя искусственный интеллект может оказывать людям пользу (в том числе общественным активистам), подходить к его разработке и применению следует с пониманием того, каковы заявленные цели его применения — и оценивать этичность этого применения.

Анархисты не примут искусственный интеллект исключительно по той причине, что он предлагает определённые удобства: такая технология окажется удобной не только для представителей угнетённых групп, но, что более вероятно, для угнетателей, в первую очередь для буржуазии и государства. Искусственный интеллект в первую очередь будет направлен на военные цели (в том числе на слежку за гражданами, что происходит и сегодня), а только потом на гражданские цели (Брайан Мартин в своей статье приводит обширный перечень примеров автономного оружия и его применения в реальной войне). Если бы та или иная технология несла пользу только для правящего меньшинства, никто бы из большинства людей, которыми правят, не оценил искусственный интеллект как что-то безусловно позитивное. Однако сегодня искусственный интеллект «упрощает работу», а потому приветствуется.

В этом обсуждении речь будет не о том, что искусственный интеллект заменит людей, и от него из-за этого следует отказаться (это неверная постановка проблемы). Во многом сторонники полной автоматизации труда (как и сторонники неолуддизма), сами того не подозревая, мыслят примерно в одной и том же ключе.

Хоть анархисты-трансгуманисты (назовём их так) и неоллудиты идейно противоположны друг другу и рассматривают решение проблем, связанных с потреблением, различным образом, их восприятие капиталистического способа производства неотличимо. Если неоллудиты будучи, как правило, реактивными бунтарями, указывают, что автоматизация неизбежно приводит в контексте капиталистического общества к нищете масс, отчуждённых от средств существования (а потому необходимо сохранять устаревшие технологии, чтобы система могла работать без перебоев), то анархо-трансгуманисты коммунистического толка настаивают на бунте активного характера, т. е. на преодолении капиталистических отношений, что ведёт к свободному распределению благ. Таким образом, такая всеобщая автоматизация приведёт только к тому, что человек будет жить, не испытывая никаких материальных лишений.

Однако вопрос материального лишения в капиталистическом обществе — это вопрос второстепенного плана. Даже устранение неравного распределения благ, если сохраняется логика капиталистического производства, не позволит достичь свободного общества в анархическом представлении. Идея всеобщей автоматизации производства потакает этой логике, поскольку рассматривает труд как тягостное явление.

VI.

Философы-персоналисты, идейно близкие к анархо-индивидуалистам, считали, что человека «можно определить как существо, способное трудиться»^[21]. Иначе говоря, труд неотделим от человека, поскольку именно труд делает его человеком. И, в самом деле, в мире нет иного вида, кроме человека, который бы занимался целенаправленной трудовой деятельностью не просто ради выживания (как, к примеру, бобры), а ради досуга. Труд — это человеческая потребность. Труд воспринимается как тягость только тогда, когда он отчуждён. И если неолуддиты далеко не обязательно придерживаются точки зрения, что борьба с капиталистическим отчуждением труда необходима, то анархисты убеждены в необходимости этого, а потому сохранение в их философских выкладках таких рудиментарных концепций как право на лень, где положено в основу суждение, что лень будет сопутствовать обществу, необременённому обязанностью совершать отчуждённую работу, приводит к ошибочным выводам о нужде в полной автоматизации. Такие выводы подводят к идее, что свободные люди должны будут подчиниться технократическому мнимо свободному производству, где людям в принципе не отведено места.

Как и в случае с технологией генной модификации, следует вырвать информационные технологии, в том числе технологию разработки искусственного интеллекта, из рук монополистов — капиталистических и государственных структур — и сделать эти продукты интеллектуального труда достоянием человечества. Анархическое видение поощряет свободное распространение информации, программное обеспечение с открытым и свободным исходным кодом, созданное с целью упрощения рутины. Как персональный компьютер — это инструмент, внедрённый в жизнь людей, инструмент, который можно (и нужно!) освободить (хотя далеко не все это делают), так и инструменты автоматизации, такие как искусственный интеллект, требуют освобождения. Пока технология искусственного интеллекта остаётся несвободной и принадлежит крупным капиталистическим монополиям, такая автоматизация приведёт лишь к коллапсу, экономическому и социальному. И движения, требующие технологического отката, реакционные по своей сути, станут глобально влиять на общественную жизнь, усугубляя проблемы, свойственные глобализованному миру.

Мир анархического общества — альтерглобалистский. Поощряя единство, анархисты поощряют и разнообразие. И, соответственно, сведение анархических программных положений к внедрению искусственных алгоритмов во все сферы жизни общества означает внедрение отчуждения и фрагментации, свойственные буржуазному миру, и в конечном счёте смерть анархической альтернативы на самом неожиданном этапе её построения. Ноам Хомский в статье «Ложное обещание ChatGPT»^[22] (пожалуй, это без преувеличения единственный либертарный социалист, который отреагировал на подъём сильного искусственного интеллекта, прокомментировав недоработанность текущих технологических решений) указал:

«Человеческий разум, в отличие от ChatGPT и ему подобных, не неуклюжий статистический механизм для сопоставления с паттерном, поглощающий сотни терабайт данных и экстраполирующий наиболее характерные разговорные реакции или наиболее возможные ответы на научный вопрос. Напротив, человеческий разум — удивительно эффективная и даже элегантная система, которая оперирует небольшими объёмами информации; она стремится не к выведению грубых корреляций в данных, но к созданию объяснений».

Там же он указал на характерную особенность разума, недоступную машинному алгоритму:

«Подлинный интеллект также способен к моральному мышлению. Это означает ограничение безграничного творчества наших умов набором этических принципов, определяющих, что должно быть, а чего не должно быть (и, конечно, этот интеллект способен подвергать сами эти принципы творческой критике). Чтобы быть полезным, ChatGPT должен иметь возможность генерировать по-новому выглядящие мысли; чтобы быть приемлемым для большинства своих пользователей, он должен избегать морально неприемлемого контента <…> В отсутствии способности рассуждать исходя из моральных принципов, ChatGPT был грубо ограничен своими программистами в возможности вносить что-либо новое в спорные — иначе говоря, важные — дискуссии. Это принесло творчество в жертву своего рода безнравственности».

Как бы ни был хорош тот или иной алгоритм, как бы он ни был хорошо обучен, этот алгоритм не может высказывать живого суждения. Более того, как и следует ожидать, искусственный интеллект — это антропоцентрическое изобретение, и отсюда проистекают всевозможные стремления скормить этому детищу тест Тьюринга. Человек желает почувствовать себя богом и конституировать своё могущество, найдя подтверждение в том, что способен приобщиться к сотворению чего-то, отдалённо напоминающее разум. Но, с объективной точки зрения, даже у таракана больше разума, чем у человеческого изобретения, покуда у таракана имеется свобода суждения в зависимости от обстоятельств, и он способен принимать независимые решения, а искусственный интеллект детерминирован тем, чем его обучили. Отсюда следует, что если анархисты не займутся разработкой такого искусственного интеллекта, который будет отражать анархические принципы, использование любого иного искусственного интеллекта не будет вести к освобождению, поскольку такая технология увязана с авторитарными общественными отношениями и иерархическими институтами: не может быть свободы от корпоративного фашизма, если приобщиться к технологиям, необходимого для продолжения существования иерархий.

Оформление: кадры из фильма «Бегущий по лезвию», 1982, США, Великобритания, Реж. Р. Скотт.

Примечания

1. Anders Sandberg, Morphological Freedom. Why We not just Want it but Need, p. 3 // URL: https://anarchotranshumanzine.wordpress.com/wp-content/uploads/2015/04/morph1.pdf.

2. Tomás Ibáñez, La naturaleza humana: Un concepto excedentario en el anarquismo // URL: http://acracia.org/la-naturaleza-humana-un-concepto-excedentario-en-el-anarquismo/.

3. Die Ideologie der Wissenschaft // URL: https://anarchistischebibliothek.org/library/anonym.

4. Heine, S.J., 2017. DNA is not destiny: the remarkable, completely misunderstood relationship between you and your genes. New York: W. W. Norton & Company Inc.

5. George L. Mendz & Michael Cook (2021) Transhumanist Genetic Enhancement: Creation of a ‘New Man’ Through Technological Innovation, The New Bioethics, 27:2, 105-126, DOI: 10.1080/20502877.2021.1917228.

6. Cirkovic M. M. Post-postbiological evolution? — 2018, p. 2 // URL: http://philsci-archive.pitt.edu/14481/1/postbiological_v4.pdf.

7. Интернет-сообщество «Пристанище анархиста». Сборник статей «Анархо-урбанизм: анархические тезисы об урбанизме и архитектуре», стр. 9. URL: https://vk.com/ouranarchy?w=wall-133610200_15375.

8. Cancer Research UK // Do genetically modified (GM) foods cause cancer? URL: https://www.cancerresearchuk.org/about-cancer/causes-of-cancer/cancer-myths/do-genetically-modified-foods-cause-cancer.

9. Society for Integrative and Comparative Biology (SICB). Mutant Chernobyl wolves evolve anti-cancer abilities 35 years after nuclear disaster. URL: https://www.newswise.com/articles/mutant-chernobyl-wolves-evolve-anti-cancer-abilities-35-years-after-nuclear-disaster.

10. “I wouldn’t want my anarchist friends to be in charge of a nuclear power station”: David Harvey, anarchism, and tightly-coupled systems. URL: https://libcom.org/article/i-wouldnt-want-my-anarchist-friends-be-charge-nuclear-power-station-david-harvey-anarchism.

11. Интернет-сообщество «Пристанище анархиста». Анархичность антинатализма. URL: https://vk.com/@-133610200-anarhichnost-antinatalizma.

12. Statement for the Record Worldwide Threat Assessment of the US Intelligence Community, February 9, 2016. URL: https://www.dni.gov/files/documents/SASC_Unclassified_2016_ATA_SFR_FINAL.pdf.

13. Хаксли, О. О дивный новый мир / О. Хаксли // Антиутопии ХХ века. — М. : Книжная палата, 1989.

14. Rudolf Rocker. Nationalism and Culture URL: https://theanarchistlibrary.org/library/rudolf-rocker-nationalism-and-culture.

15. Anarchist Federation. Is Technology Neutral? URL: https://theanarchistlibrary.org/library/anarchist-federation-is-technology-neutral.

16. Мюррей Букчин. Анархизм эпохи после дефицита. URL: https://ru.anarchistlibraries.net/library/bukchin-miurrei-anarkhizm-epokhi-posle-defitsita.

17. Фибродисплазия — редкое генетическое заболевание, для которого характерно аномальное образование костей в мягких тканях.

18. Марта Акельсберг. Mujeres Libres. Свободные женщины Испании: Анархизм и борьба за эмансипацию женщин: пер. с англ. / Марта Акельсберг. — Москва: Радикальная теория и практика, 2020. — 320 с., стр. 224.

19. Individualists Tending toward the Wild. Communiques of ITS URL: https://theanarchistlibrary.org/library/individualists-tending-toward-the-wild-communiques.

20. Brian Martin. Killer robots and deepfakes: activists and artificial intelligence // Social Alternatives, vol. 42, no. 1, 2023, pp. 66-70 URL: https://www.bmartin.cc/pubs/23sa.html.

21. Lacroix J. Sentiments et la vie morale. P., 1957. P. 86.

22. Ноам Хомский. Ложное обещание ChatGPT. URL: https://syg.ma/@ludensmodus/noam-homskiy-lozhnoe-obeshchanie-chatgpt.