В этой рубрике участники клуба любителей интернета и общества обсуждают свои текущие исследования, интересные тексты и те события, которые каждый день меняют интернет.

Участники разговора: Константин Габов, Егор Ефремов, Полина Колозариди, Саша Суслов, Аня Щетвина, Лёня Юлдашев.

Егор: 10 декабря 2018 года Ютуб заблокировал юмористический канал Mumkey Jones, который высмеивал разные неполиткорректные вещи (в том числе шутинги в школах). Событие вызвало резонанс в сообществе Ютуб-криэйторов — и ровно через год, 10 декабря 2019, Ютуб анонсировал поправки в пользовательское соглашение, в которых в числе прочего указано, что платформа может заблокировать доступ к любому аккаунту, если считает, что предоставление ему услуг коммерчески невыгодно.

Как кажется, в первую очередь это направлено на каналы с противоречивым контентом, из–за которых Ютуб может понести репутационные издержки. Подобная практика существовала и раньше, однако теперь эта policy сформулирована более понятным и прямым языком. И здесь для пользователей открылось большое поле для спекуляции и тревожности — будут ли сохраняться, например, закрытые видео, или видео, у которых 0 просмотров, и сохранится ли у Ютуба статус, “here we are, in front of the elephants”, надежного видеохранилища.

Аня: Мне кажется, что этот кейс поднимает две очень интересные темы. Первая более остроактуальная и при этом всем знакомая — про двойную роль платформ. С одной стороны, кажется, что Ютуб — это просто инструмент для каких-то действий в интернете, но в таких ситуациях как эта очевидно, что он — актор со своей программой действий, от него можно что-то требовать, он может заботиться о своих репутационных рисках, и это очень странные ощущения, как будто бы неодушевленный инструмент вдруг становится одушевленным. Про это наверняка уже много что написано, но просто в поле моего зрения это не попадало.

А вторая тема — про этику и память. Может быть вы слышали, что в Вышке недавно было большое обсуждение, оставлять ли около одного из корпусов памятник Дзержинскому. Аргументы за «оставлять», были связаны с важной ролью памяти о тяжелом прошлом. Это то, что Рикёр называет амнезией — когда мы перестаем что-то хранить и помнить, мы перестаем напоминать себе о том, что так нельзя делать. В этом смысле такая реакция Ютуба на «неправильные« видео кажется очень спорной, причем независимо от контента видео.

Интернет как личный архив и общественное пространство

Егор: Действительно, сначала кажется, что Ютуб это такое общественное пространство, как площадь, а потом оказывается, что это внутренний дворик корпорации, и что у нас, в общем-то, нет никакого права голоса — тут нам не зададут вопрос о том, убирать ли памятник Дзержинскому.

Костя: Я бы немножко усложнил эту тему, потому что этот внутренний дворик существует в публичном пространстве, у которого есть вектор развития, его можно задавать в ту сторону или иную. То есть, если Ютуб начнет банить все каналы подряд, естественно, у него это изменит репутацию дефолтного видеохостинга, с него начнут утекать люди, на нем начнут появляться рекламодатели совсем другого сорта, и прочее, и прочее.

Полина: Мы знаем историю других платформ, у которых было много похожих проблем. В России это начинается по крайней мере с LiveJournal, когда он начинал вводить монетизацию, и пользователи говорили: раз это публичное пространство, оно должно быть бесплатным. Но платформа-публичное пространство не может быть бесплатным, потому оно существует в условиях рынка. Поэтому в ответ недовольным говорили «не нравится — можно уйти на нерыночные платформы, например, нерыночная платформа — это Википедия».

Потом, критические аналитики в начале нулевых уже во всем мире стали писать об этом. Например, Джин Бёрджес обозначает пишет, что у Ютуба ситуация, не такая как у других платформ: это одновременно медиа и бизнес. Интересно, что она не писала про Ютуб ни как про личный архив, ни как про public space. На основании чего мы тогда про это говорим?

Саша: Мы на одном из ридингов [клуб любителей регулярно проводит ридинг-семинары в библиотеке им. Некрасова] как раз разбирали текст Бёрджес и Грина о Ютубе, где они пишут, что Ютуб превратился в коллективное убежище ностальгии и массовый архив — он воспринимается, как архив. Но на самом деле нифига это не архив. Тот, у кого есть большая библиотека на Ютубе, может увидеть, что процентов 30 видео уже недоступно, то есть это очень ненадежный архив. И эта амбивалентность Ютуба — «это частица или волна?», это платформа или общественное пространство — довольно долго уже исследуется и анализируется.

Лёня: У сторонников digital preservation есть идея о создании движения, которое требовало бы у платформ быть в большей степени архивом, потому что пользователи доверяют платформе свои видео.

Саша: Это напоминает российское понятие «социальная ответственность бизнеса». У тебя есть медеплавильный комбинат, поэтому ты должен построить детский садик и три остановки.

Лёня: Тогда это мемориальность бизнеса — вот есть у тебя комбинаты, и ты должен построить рядом архив комбинатов. Да, и можно представить себе мир, в котором, если это движение наберет силу, то будет еще и альтернативное направление — не удалять видео, а перемещать их на сайт YouTubeArchive.com, например.

Саша: Да, я, например, большой фанат «Доктора Кто». В «Докторе Кто» есть проблема: первые сезоны снимались в 1960-ых, когда BBC экономило пленку и пространство для её хранения в архивах. Никто в тогда не думал, что это будет культовый сериал полвека длиной, а пленка денег стоит. Поэтому многих первых серий нет и единственный способ их восстановить, в том числе для оригинальных BBC Blu-ray — это искать какие-то экранные копии на 16-мм плёнке, записанные напрямую с телевизора, или в архивах регионального нигерийского и родезийского телевидения. И такая же штука повторяется, например, с ранними играми и анимационными фильмами, например пиксаровскими. «Пиксар» захотел переиздать «В поисках Немо» в HD, но оказалось, что они потеряли исходники для одной сцены, где там рыбки какие-то плавают или водоросли шевелятся, и в современном 4К разрешении невозможно было это сделать, так что им пришлось просто с нуля все рендерить по новой. Это всеобщая проблема. То есть был мультик не так уж и давно, и была и есть компания, и ничего из этого не пропало, но ничего и сделать с этим уже нельзя — приходится просто делать все с нуля, потому что нет механизма консервации и архивации. С играми такая же штука — игра вышла в 2000 году, хотят ее переиздать, а исходников нет, и никто не знает, где они. Ютуб, и это видео, и интернет в целом — вот есть сайт, вроде все им пользуются, а потом он закрылся, сервак сломался, взорвался, и никто не знает, как его восстановить — и тут нужно говорить о том, что механизм консервации не сработает? Так же, как компании не знали, как надо хранить «Доктора Кто», как надо сохранить «В поисках Немо», каким образом следует хранить исходный код видеоигры — вот мы теперь не знаем, как сохранить ролик в Ютубе, чтобы он здесь гарантированно был хотя бы через пять лет. Нет механики консервации. Глиняную табличку обжечь в печи и запихнуть в ящик — нет такой у нас технологии для цифры. Я не знаю, это повод для анализа или для констатации, но у меня просто мысль такая возникла.

Лёня: Тут есть еще одна проблема, что, в случае с Doom-ом, Доктором Кто и «В поисках Немо» — они напоминают что-то такое, что считается культурно значимыми объектами, а в случае с роликом детей, которые танцуют тверк — это культурно значимый объект? Хрен его знает. Скорее всего, нет. Но при этом по истории интернета мы видим, что домашние страницы томских пользователей, некоторые из которых сделаны без достаточного внимания, или вообще на уроке информатики — это очень мощный источник данных для нас, чтобы провести целый курс в школе по бережному хранению данных. И вывод получается следующий, мы должны вообще все хранить, причем лучше в разных вариантах: если были варианты, то варианты тоже сохранить.

Архивация как инициатива снизу

Аня: Мне кажется, тут есть очевидная проблема с тем, что непонятно, чьи ресурсы тут должны быть задействованы, потому что сохранить все это безумное количество информации — нужна мощность серверов, и это абсолютно коммерчески невыгодно, если не превращать это в бизнес-стратегию, как делают сейчас некоторые архивы сайтов, когда они за деньги могут какой-нибудь бизнес-компании предоставить архивы ее сайта, там, 20 лет назад. Но не очень понятно, как такую бизнес-стратегию можно применить к Ютубу. Если делать эту возможность архивации за счет компьютера самого пользователя — например, давать ему какую-то возможность скачать — то не очень понятно, как ограничивать пиратство, и как именно ограничивать те типы видео, которые пользователь может скачать себе, а какие нет, чтобы ему не досталось что-то лишнее.

Саша: Да, может выходит так, что пиратство — это единственный способ сохранить: известный такой литературный курьез, почему мы знаем пьесы Шекспира? Потому что мы знаем их по пиратам — Шекспир же не писал пьесы, он ставил спектакли, он зарабатывал со спектаклей, и соответственно в «Глобус» приходят такие пираты и делают экранку, сидит такой черт и пишет скрипт Гамлета, Лаэрта там, тра-та-та. И потом бежит, и они это издают, а Шекспир носится с палкой и орет: «Уроды, я вас засужу!«, и короче весь тираж удалить. И это объясняет, почему конспирологические теории понеслись: а почему нет ранних изданий Шекспира, раз он такой крутой, и почему они все посмертные? Потому что это все пиратство. С играми то же самое — все исходные коды, которые мы смогли найти сейчас — это благодаря пиратам, и весь «Доктор Кто» из 60-ых, который есть, он весь доступен, потому что на Барбадосе какой-то упоротый фанат или чувак из британского посольства решил на свой видеомагнитофон серии записать.

Аня: Это очень классный кейс, и я вспомнила после твоего рассказа одну статью — забыла автора — где анализируются практики пиратства одного конкретного человека, и там большой акцент сделан на том, что пиратство — это и архивирование, и коллекционирование, при этом это такой тип коллекционирования, который предполагает причастность к какому-то сообществу и знание о том, что, если у тебя потеряется или у тебя отнимут на законных основаниях, то у кого-то точно найдется. И это совсем разные получаются системы архивации: когда у нас платформа как централизованное нечто позволяет что-то архивировать, а что-то нет, и когда у нас сеть распределенных акторов, у которых, если что-то важное, то точно у кого-нибудь оно будет и будет поддерживаться.

Лёня: Блокчейн.

Егор: Crowd archiving это красиво. Буду супер оффтопным, поделюсь одной вещью. Дело в том, что здесь есть сюжет не только про архивацию и историю, но и про подход к Ютуба к банам — существует альтернативный подход, очень мягкие «санкции» через снятие монетизации. И это Ютуб делает молча. Вот как вы говорили, что Ютуб не может забанить, не ответив — но он не отвечает, если недостаточное публичное возмущение. А оно иногда может быть очень большое, и есть интересный пример — это канал Special Books by Special Kids, там чувак ездит по всему миру и интервьюирует семьи, где есть люди с особыми потребностями. Там и дети, и взрослые, и у них у всех разные особенности, у них могут быть mental condition, могут быть какие-то физические сложности. И это все такая красивая социальная история, потому что они собирают деньги на лечение и реабилитацию, и довольно большую часть этого фонда составляла как раз ютубовская реклама. В какой-то момент сервис снял рекламу с этих роликов и заблокировал комменты, а там комьюнити как раз жило в комментах — люди переписываются, знакомятся с персонажами роликов, и вся фишка была именно в комментариях. В том, что там особая, добрая среда без toxic people, и что это помогает социализироваться персонажам этих ютуб-роликов. А мотивация Ютуба была в том, что это же дети, а вдруг sexual predators злобные залезут, а у них в правилах такое нельзя: в видео, в которых присутствуют дети, должны быть отключены комментарии. Но! Но при этом у крупных монополистов типа Диснея или всяких специальных детских медиа такого нет, на их ютуб-каналах, там, разумеется, есть комментарии, и там часто сидят довольно токсичные как раз offenders, но Ютубу на это пофиг, потому что они гораздо более коммерчески привлекательные, чем вот эта вот социальная история.

Полина: В заключение расскажу историю, которую я прочитала в журнале авиакомпании (кажется, это тоже важно). Там они интервьюируют travel-блоггера, и он говорит, что путешествует по всему миру, и два его видео о путешествиях удалил Ютуб. В одном видео была какая-то жестокая сцена, а в другом дети танцевали тверк — для какой-нибудь южноамериканской культуры это вполне нормально, но международный Ютуб считает, что «нет», дети не должны вилять нижней частью своего тела. И блоггер говорит, что с Ютубом ему вообще очень тяжело — если выкладывать в первую очередь красивые бессмысленные видео про природу, не говорить никаких сомнительных слов, тогда все нормально. А как только этот блоггер начинает делать интересное и провокационное, показывать сложные для разных культур и обществ вещи, тут же начинаются проблемы. И очень впечатляющими мне кажутся две вещи: что об этом говорит travel-блоггер, человек, который вырос внутри этой среды, и что про это пишет бумажная пресса. Получается, что изнутри, и снаружи эта черта Ютуба расценивается как особенная. При этом ни блогер, ни печатное СМИ не обладают властью что-то изменить в Ютубе. То есть вроде бы это сервис для всех и каждого, но даже если многие обсуждают его проблемы и видят их, механизма работы с этими проблемами нет. Нет «дискуссии о памяти на Ютубе», подобной дискуссии о Дзержинском в Вышке. И тогда оказывается, что «все» пользователи — это ни один из пользователей.

Разговоры и обсуждения клуба не являются семинарами, в в конце которых делается вывод и принимается постановление. Для этого формата участники клуба предпочитают сократовскую тактику: обозначить вопрос и размышлять вслух.