Рифат Гумеров,* альманах «ARK» и прочее — обзор литературы постмодерна

в Узбекистане в 1990–2000-е годы.

Повесть в стиле авангард

* Рифат Гумеров, или R. Поэт, прозаик, публицист. Родился в 1958 г. близ Джамбула. Окончил Ферганский пединститут им. Улугбека, Литературный институт им. Горького (Москва). В 1980-е издаёт первый в республике альманах авангардной литературы «Молодость». Произведения публиковались в журналах «Звезда Востока», «Шарк Юлдузи», «Юность», «Смена», «Студенческий меридиан», «Дружба народов», «Новая Юность», альманахах «Поэзия», «Истоки», «Так Как», «ARK», «Малый Шёлковый путь». Автор книг стихов «Рисунок звука» (1988), «Високосное лето» (1989), «Dixi» (2003). Участник Ташкентских открытых фестивалей поэзии «Малый Шёлковый путь». Главный редактор альманаха «ARK» и интернет-портала «Альтернативная литература Узбекистана» (www.uzlit.net). Живёт в Ташкенте.

1.

Есть что-то безнадёжное в произведениях, о которых можно сказать как бы в похвалу: «прямо как Пушкин», «как Есенин», «как Ахматова», «как Булат Окуджава» и т.д. Ни малейшей надежды не брезжит, даже если бы сказали: «это лучше, чем Пушкин», «Есенин», «Ахматова» и т.д. Ведь технически можно сочинить и лучше Пушкина, но загадка творчества в том, что при этом ни лучше Пушкина, ни даже «как Пушкин» не станешь. Напротив, поставишь крест на своей творческой способности.

В самом деле, не возникает проблем, когда для домашнего чтения или для воспитания юношества рекомендуются образцы знаменитого 100-летнего периода в истории русской литературы — от Пушкина и Гоголя до Пастернака и Михаила Булгакова включительно. Но когда дело касается личного творчества, писательства или поэзии, то хрестоматийная установка начинает вводить в соблазн — противоречить самому понятию творчества, предполагающему «творение из ничего».

Первый признак, по которому литературный редактор уличает авторов в бескрылости и отсутствии воображения, это как раз напрашивающееся сравнение с классиками: «ну, это Пушкин», «Есенин», «Мандельштам», «Цветаева» и т.д. и т.п. Стало быть, ничего своего, ничего живого, ничего от Бога. Таков вердикт. И он верен, поскольку за творчество принимается не творчество, а сам ритуал стихосложения с сопровождающим наркотическим эффектом, ложно понятым как вдохновение. В сущности, кумиротворение.

Родственное явление в церковной жизни мы именуем обрядоверием и осуждаем как ересь. И подобно тому, как в святцах присутствует род юродивых, не отличавшихся (мягко говоря) благо- и чинопочитанием и тем не менее неисповедимыми путями угодивших Богу, подобно этому и в литературе подвизается род поэтов, «врагов всего классического», то есть всего устоявшегося и догматизированного в художественном сознании века сего. Такого именно автора — бунтаря-авангардиста — мне давно хотелось увидеть на страницах журнала.

Когда я предложил R показаться у нас (конечно, с некоторыми оговорками), то получил такой ответ:

«Привет, К.! Не всё так страшно, как кажется. Я думаю, что откровенных постмодернистских текстов давать не надо — пусть это будут тексты выдержанные, в классическом (для русской литературы) ключе. Этого во мне тоже хватает. Да и тематики, стиля выражения я думаю придерживаться нейтрального, удобочитаемого. Так что не волнуйся: будет благопристойно + островок русскоязычия, русской словесности = вполне корректная подача. Главное, ты обозначь объём, а с меня не убудет. Посылаю тебе интервью — можно по этому сценарию; посылаю тоже эссе — можно и по такому сценарию. В общем, как хочешь. Дошлю ещё стихи, если нужно, фотки, отзывы, т.п. R».

Подумав, я решил включить в повесть оба присланных «сценария», а также третий, четвёртый, пятый, которые сыскались, и свести их воедино для читателей «Востока Свыше». Имею в виду читателей, имеющих вкус к литературному слогу, но несколько «застоявшихся» (скажем так) на излишне серьёзных, излишне торжественных представлениях о прозе и поэзии.

«R» — поэтический псевдоним Рифата Гумерова, поэта, прозаика, редактора, которого всегда окружает поэтическая молодёжь (что вызывает во мне нешуточную ревность, поскольку от меня она скорее разбегается), автора монументального издательского проекта «ARK», рассчитанного на 50 томов. Думается, не каждому государству такой проект по силам, тем не менее R почти в одиночку его осуществляет, выпуская потихоньку том за томом. К сегодняшнему дню увидели свет 5 томов.

Лично я ему многим обязан. Например, когда-то я развязался с музыкой ради того, чтобы делать с ним альманах «Молодость». Это было в конце 1980-х. Вокруг него, как сказано, роилась молодёжь, и я в том числе. Он сказал: «Тебе надо заниматься этим». И я, не раздумывая больше, оставил оркестр и занялся кипой рукописей. Не прошло и года, как мы вышли, что называется, в «высшую лигу». Меня вдруг назначили (по его же рекомендации) заведующим отделом прозы в журнале «Звезда Востока», а вскоре заместителем главного, минуя все предварительные ступени. Это был гигантский шаг для начинающего литератора, хотя именно это обстоятельство превратило меня как бы в «серого кардинала» ташкентского авангарда и на долгие годы задвинуло в угол личные творческие амбиции. Зато трое или четверо авторов той «Молодости», перекочевавших с лёгкой руки R в «Звезду Востока», получили потихоньку признание в столицах, прежде всего в Петербурге — стяжали один за другим премию им. Андрея Белого (Шамшад Абдуллаев, Сергей Спирихин, Григорий Капцан, кто-то ещё, не помню), и я этим горжусь, будто тоже был причастен.

Рифату я обязан и кое-чем посущественней. Однажды, когда обстоятельства жизни склоняли меня к кулачной разборке и я обратился к нему за помощью как к товарищу и крепкому бойцу, он сказал: «Знаешь, если хочешь, я пойду с тобой, проблем нет. Но послушай меня: брось лучше, оставь как есть. Понадейся на Бога, и пусть идёт себе, как идёт, честное слово…» И действительно — всё как-то образовалось само собой, и неминуемая, казалось, беда обошла стороной. Хотя… кто бы мог подумать? Сегодня мне уже с трудом верится, что первым человеком, который указал мне на Бога как на реальную надежду, был пижон и хулиган от литературы R, а не кто-либо «более сознательный».

Наконец, третий случай, врезавшийся в память, — мой сын. Мой сын, появление которого R с уверенностью предсказал. Это был сложный момент. Из–за проблем с почками супруга на шестом месяце оказалась в реанимации, родильные дома начали спихивать её друг дружке, заводя по этому поводу бюрократическую волокиту. Никому не хотелось отвечать. О ребёнке речи не было: мол, дай Бог, чтобы сама выкарабкалась. И вот тогда R произнёс: «Будет нормально, я знаю: у тебя родится сын». Внутренне я тоже ждал чуда, но тут, что называется, утвердился. И конечно, запомнил его слова. Сын родился семимесячным, и все мы, слава Богу, выжили. Жена сейчас работает, сын ходит в седьмой класс, а недавно родилась ещё дочка…

Нет, не пытаюсь здесь творить из R оракула, «ташкентскую Вангу». Между нами бывали разные отношения, и мало что складывалось, и немало кошек пробегало. Мы, мягко говоря, редко встречались, редко общались, и я не могу сказать даже того, что мы были приятелями. Однако память хранит эти три момента, когда устами R выговаривалось что-то вещее про мою жизнь, и сказанное сбывалось, как откровение. В эти минуты, считаю, Бог был между нами — в этом я твёрдо убеждён.

Кто знает, возможно, дело было не во мне, не в моём отношении к R, а наоборот — в его отношении ко мне, причём в те минуты, когда я нуждался в поддержке и получал её… от Бога, не иначе… но тем более это означает, что я в неоплатном долгу и перед R, не правда ли?

Далее перехожу к «сценариям» из жизни R перед публикой и перед собой, несколько адаптируя их к возможностям универсального прочтения и по ходу складывая из них мозаику своей авангардной повести. Впрочем, вряд ли она сможет поведать что-то о тайне личности, о тайне творчества, о тайне дружбы больше того, что уже сказано. Что ж, суть ведь не в том, чтобы «тайное сделать явным». Суть вовсе не в том…

2.

Интервью 2008 г.

Вопросы задавал Дамир Каюмов.

(Фрагменты этого интервью использую ниже без дополнительной ссылки на автора. — К.С.)

— Мистер R, о чём Вы пишете?

— Про кровь, суету-беготню и любовь, конечно. О жизни, о мистике-статистике. Обо всём и ни о чём. Это как солнечный свет — неосязаемо и материально. Одновременно…

— Как Вы относитесь к утверждению: «Человек рождён, чтобы трудиться»?

— Человек рождён для смерти, а не для труда. Из жизни смерть не выкинешь, а труд — можно, без него гораздо веселее…

— Можно ли изменить свои вредные привычки или вредный характер?

— Вредные привычки — это железные кандалы на наших уставших ногах. Привычки — это то, что не сдаётся без боя, но что ещё можно изменить. А характер — это набор этих привычек, и всё. Привычная форма реагирования на обстоятельства.

— Простите, вопрос прямолинейный: что бы Вы могли сказать о женщинах?

— Кто-то уже сказал, что женщины — те же друзья, только лучше…

— Почему, по-Вашему, они живут дольше мужчин?

— Из принципа.

3.

Алина Дадаева

И плыл «Ковчег» под триумфальной ARKой…

(2011 г.)

«Спасение утопающих — дело рук самих утопающих», — решил Рифат Гумеров в катастрофичные 90-е. Одни писатели уехали, другие — умерли, третьи — закрылись от мира. Одни издательства уехали, другие — умерли, третьи — закрылись от мира. Одни журналы… и так далее.

Об издательском деле Рифат знал не понаслышке. Немало поработал в «Молодой гвардии», издавал альманах «Молодость», собрав вокруг него всё сколько-нибудь значимое в тогдашней молодой литературе Узбекистана… А в конце века вдруг оказался сапожником с кучей сапог — и только. В столе лежали рукописи — свои, чужие, и рассудок подсказывал, что они рискуют никогда не быть напечатанными. Именно тогда между Гумеровым и собратьями-писателями состоялся следующий абсурдный разговор:

R: Зачем ждать от кого-то помощи? Нужно самим печатать! А давай… пятьдесят томов?

П-и: Пятьдесят?! Да где ты материала наберёшь? Авторы-то где?

R: Авторы — везде. В ферганских кишлаках. В Россиях-Израилях-Америках. На Боткино, на мусульманском (ташкентские кладбища — А.Д.)…

П-и: А-а, тогда хоть сто.

R: Не… Не будем шапками закидывать. Мы потихонечку, по-полтинничку, по-полтинничку…

(Вспоминается по этому поводу анекдот: «Что бы ты попросил у доброй феи?» — «Сто тысяч долларов!» — «А почему не миллион?» — «Ну… миллион — это нереально…»).

Вопрос о поиске средств откладывался до лучших времён. Сначала надо было решить более важную проблему — как назвать альманах. Первое название звучало гордо: «Ноев ковчег». Ною-то пришлось самому мастерить корабль, чтобы спасти мир. Литературе в начале нулевых (2000-х) потоп был не страшен — она уже пребывала под водой масс-культа, безразличия читателей и издателей. Нужно было строить лодку и выуживать живое слово, пока всё окончательно не затянула толща льда.

Тут появляется в Ташкенте приятель Гумерова, он же поэт-классик Тимур Зульфикаров и иронически констатирует: «В Москве этих “ноевых ковчегов” как собак нерезаных». Довод сразил Гумерова наповал, и вывеска с названием выпала из рук на его голову.

— И вот лежу я однажды дома, — вспоминает он. — Напротив — книжные полки, глаза по корешкам бегают. Взгляд застревает на словаре. И меня осеняет: а как будет ковчег по-английски? — Ark… И в Бухаре есть Арк — цитадель, значит. А ещё друг мне из Симферополя письмо прислал, а на конверте значится: АРК — Автономная Республика Крым. Вот оно, понял я, всё сходится: мы — ковчег и цитадель, мы — автономная республика. Мы будем печатать то, что не печатает никто — литературу модерновую, альтернативную…

Здесь, впрочем, требуются минимум два пояснения.

Авангард — явление далеко не новое. После Хлебникова и Кручёных новомодное отсутствие в стихах знаков препинания или сплошь строчные буквы — никого больше не пугают, не шокируют. Пугает скорее обратное — заведомое неприятие модернизма, исходя из «классического слуха», который вернее было бы назвать поэтической «глухотой» и «тугодумием». Ибо эксперимент в художественном тексте, пусть и не всегда удачный, это норма, а не отклонение. Сама классика составлена из плодов былых экспериментов, свидетельств вековой борьбы против эпигонства (по отношению к классике своего периода), стремления к развитию художественного письма. Так что, если вам однажды встретятся стихи, внешне ничем не похожие на стихи, не пугайтесь и не сердитесь: это тоже стихи.

Пункт второй. «ARK» не есть альманах сугубо «иной», модернистски-герметичной литературы. Здесь не отвергают стихов лишь по причине того, что они рифмованные и сложены в хрестоматийном размере. В действительности и «традиционалисты», и «авангардисты» (как принято обозначать эти два воинствующих лагеря) под одной обложкой вполне уживаются. Возможно, это оттого, что в Узбекистане между ними борьбы особой и нет. А возможно, от радости: не часто встретишь издание, в котором интересные тексты не «сдабривались» бы в обязательном порядке безбожной (независимо от употребления слов «Бог», «божественный») графоманией. Графоманы, насколько я могу судить, обходят «ARK» стороной и свой «бисер» здесь не мечут.

А возможно, просто потому, что обе поэтические крайности вполне уживаются в самом R, равным образом «традиционалисте» и «новаторе», вернее — свободном от той или иной привязки. Приведу в доказательство этого второго пункта его традиционные стихотворения:

* * *

О столице пел ветер цыганский,

И дорога стелилась мне скатертью…

Но я был сиротою казанской —

У Казанской своей Богоматери…

Всё развеют ветра, как листву.

Я стоял — на сей раз устоял…

А я думал, что знаю Москву,

А я знал лишь Казанский вокзал.

ИЗ ОКНА ВАГОНА

Оттуда — где был Моисей пастухом, пастухом,

И библейские луны катились, как дыни, как дыни,

Из той ветхости ветхой, далёкой — оттуда, оттуда

Александрийским стихом

По безводной и жаркой пустыне

Караванами пыльными плыли и плыли верблюды…

Сквозь сыпучесть времён, сквозь зыбучесть барханов, барханов,

Из той ветхости ветхой, далёкой — оттуда, оттуда,

Сквозь бездушное небо пустыни, ни разу не бывшей в слезах,

Величаво плюя на царей, фараонов и ханов,

Караванами пыльными плыли и плыли верблюды —

Грусть усталых веков — в их глазах, в их глазах, в их глазах…

Две стальные черты зачеркнут вдруг дорогу в пустыне, —

По которой вела караваны верблюжья звезда —

Непустым исключеньем пустынных, старинных законов…

И в глазах у верблюдов замелькают отныне, отныне —

Поезда, поезда, поезда…

Караваны вагонов…

* * *

Домой вернулся — не узнал

Двора.

Не год — домой не приезжал —

Не два.

И вот приехал — вырвавшись

Едва…

Кружится здесь от детства

Голова.

И пахнут апельсинами

Дрова.

И кажутся красивыми

Слова

Простые, словно небо и 

Трава.

И славы словно не было —

Молва…

И жизни словно не было —

Была.

LET IT BE

А ты меня за всё ругаешь,

В жену счастливую играешь…

Ну что ж…

Ругай меня, ругай —

За дикий край, за птичий грай!

Ну что ж…

Ругай за свою участь,

Ругай меня за невезучесть,

За то, что всё мне трын-трава —

Ругай, лишь выбирай слова…

Ругай меня за даль провинций,

За ливень, что не кончил литься,

Ругай за первый след морщин,

Ругай меня хоть без причин…

Ругай!

И всё-таки люби…

Поёт пластинка: «Let it be…»

Но вернёмся к точке отсчёта. Материальные средства всё же вторичны. Так или иначе они появляются, если рождено главное — идея. Как заметил R в одном афористичном интервью: «В мире много безыдейных денег и безденежных идей. Я пытаюсь их соединить». Соединить по закону «кто ищет, тот всегда найдёт». И — получилось. Для этого пришлось всего три годика побегать по фондам, обивать пороги бизнесменов. Зато были изданы, правдами-неправдами, три альманаха в период с 2003 по 2007 год.

Конечно же, протянутая рука не устаёт только у профессиональных просителей, а у тех, кто пишет иногда этой самой рукой, терпение может исчерпываться. Следующие альманахи: четвёртый, а затем пятый — самый «пухлый», репрезентативный, с твёрдой обложкой, представляющий читателям «Самаркандскую школу поэзии», — вышли уже за счёт самого составителя и самих авторов.

«Изданы по методу тюбетейки, — смеётся R. — Когда снимаешь «дуппи» и проносишь по кругу: киньте, творцы-писатели, кто сколько может».

Пятьдесят томов и вправду выпустить вдвое легче, чем сто. Так говорит арифметика. Но мне кажется, это — крест, который нести ещё долго. Год выпуска последнего тома намечается на 2025 год. Свет увидели уже пять. И на каждом пометка: «1 из 50», «2 из 50» и т.д. При этом автору уже много досталось и достаётся — и от врагов, и от друзей. Боль замечается только в зрачках, других слабых мест не наблюдается. Вооружённая личность, что называется, и вместо кожи — такыр…

Так для читателей открывается «мир R», или Альтер-эго составителя альманаха, всегда улыбчивого, оптимистичного, принципиально разговаривающего остап-бендеровским, ходжа-насреддиновским, санчо-пансовским и т.д. «слогом-изюмчиком».

4.

— Ваш любимый жанр?

— Многоэтажный ямб.

— Что значат для Вас стихи?

— Звукоизвлечение.

— И всё? А ещё?

— Пусть ты и не открыл новый способ видения, но если ты сумел облечь это неумение в слова, то обрёл некую новую свободу выражения.

Поэт занимается переводом небесного на земное, бесконечного на конечное. Всё вокруг него — материал, но не для него самого — он не технарь. Не язык его инструмент, а он сам инструмент языка. Слуга языка.

Поэт — не то, что он вам навязывает или излагает как «свой взгляд на мир», но сквозь него говорит язык. Поэзия часто не совпадает с тем, что «хотел сказать поэт»…

— Что для Вас Ваши романы?

— Перевод с адаптацией мысленного потока. Релакс…

— А ещё?

— А ещё — объекты восхищения. Не более того…

— В чём смысл писательства?

— Предназначение писательства в том, чтобы заставить событие произойти.

— А с чего всё началось?

— Книга закрепила заикание. С книги всё началось…

5.

Андрей Кудряшов

«ARK»* — призрачный бастион в пространстве эстетических пустошей

(«Фергана.Ру», 2003 г.)

Перформанс как жанр современного искусства, поднадоевший европейскому и российскому зрителю, в Узбекистане войдёт в моду, наверное, не скоро. Если посетители художественных выставок уже привыкли смотреть на «пространственные композиции» авангардных художников, рассыпающих по полам вернисажей песок и пыль азиатских пустынь, то человек, вздумавший «представлять из себя» не на театральной сцене, рискует быть не так понятым — получить по шее или, чего доброго, попасть в милицию.

Иное дело — перформанс литературный… При отсутствии в последние годы значительных явлений в поместной литературе, общественностью с радостью принимается за событие любой, даже умышленно перформативный акт в области книгоиздания. Пример тому — вышедший в свет в сентябре этого года альманах «ARK» («Антология нового романа в пространстве центральноазиатской эстетики постмодерна. Альтернативная литература Узбекистана», согласно аннотации).

Сразу оговорюсь, в чём-либо порицать «ARK» я не собираюсь. Было бы грешно. Хочется лишь уточнить: альтернативой чему представляется эта литература? — Прозе Тимура Пулатова или Тимура Зульфикарова, пишущейся и издающейся за рубежом? Или, может, «Ферганской школе поэзии» (Шамшад Абдуллаев и т.д.), уютно свившей гнездо на московских сайтах?… Вряд ли. Умонастроения слишком сходны. Похожи и вычурная «экзотическая» стилистика, и снобизм провинциальной эстетической элиты. Не говоря уж о том, что в своей нарочитой серьёзности по отношению к «предмету» они равно далеки от истинной беспринципной эстетики постмодерна, «принципиальная суть» которого — непринуждённая, ничем во времени и пространстве не обусловленная творческая игра… Тогда чему? — Ничему. Иллюзорности собственного существования как части миражного, никак не осуществляющегося художественного процесса.

Альманах «ARK» иллюстрирует мои тезисы. Идейное его ядро — очередное переиздание «Бульварного романа» петербургского постмодерниста Сергея Спирихина, на сей раз «приближённое к каноническому», «наиболее полное», «почти не исправленное». Этот легендарный в узких кругах текст, образчик своего жанра и времени — «шедевр ташкентского авангарда 90-х» — действительно был написан Спирихиным в Ташкенте в конце 80-х — начале 90-х гг. в начальном объёме 700-страничного (!) «черновика», а позднее переиздавался раз шесть за десяток лет в разных вариантах: в «Звезде Востока» (Ташкент), в «Максимке» (Петербург), в «Митином журнале» (Петербург), в «Так как» (Ташкент), в «Замысле» (Новосибирск) и т.д. И вот, герой «Бульварного романа», его автор-призрак, в который уж раз вышел с пишущей машинкой на бульвар Карлмаркса (ныне Сайилгох) сочинять своё нравственное завещание приютившим его на время собратьям по постмодерну. «Я ненавижу всё, что не имеет отношения к литературе», — вновь повторяет он Кафку. Но и как бы спрашивает: «А вы?… А вы, видимо, любите? Иначе почему в ваших издательских портфелях до сих пор не скопилось ничего более насущного, чем мои пропылившиеся черновики?…»

После создания «Бульварного романа» Спирихин прожил целое следующее десятилетие в Петербурге, где основал шумную и нашумевшую школу перформанса «Новые тупые», а потом опять вернулся в Ташкент (в настоящее время живёт в Германии, — прим. ИА «Фергана.Ру»), чтобы написать здесь свой новый роман «Конина», изданный в «Замысле» (Новосибирск) и в альманахе «Малый Шёлковый Путь» (Ташкент). Но это уже другая история. В «ARKе» же его ветхозаветный текст оброс аж тремя предисловиями, самым подробным образом поясняющими драматическую предысторию написания шедевра. В последнем из предисловий даже ставится под сомнение авторство самого Спирихина. Вместе они составляют самостоятельный и увлекательный для знатока «роман вокруг романа» — жанровую разновидность перформанса в литературе.

Не менее дерзкой, хотя совсем по-другому, выглядит публикация в «ARKе» трилогии Рифата Гумерова «До ресторанов Парижа лягушки поют о любви на своём языке», «10 000 и не одна ночь» и «Ланч во время путча». Фельетонный по стилю, но опять же лирический и мемуарный по духу текст трилогии представляет собой литературное хулиганство в манере Э. Лимонова, правда, без крайностей.

А начинается альманах с романа Вячеслава Ахунова «Подкидыш», написанного в 2002 году и являющего собой… перформанс на уровне языка. Известный художник-постмодернист, «акционист», автор многочисленных инсталляций, не раз выставлявшихся в арт-галереях от Токио до Лондона, Ахунов описывает, как мыслит сегодня ташкентский интеллигент «среднего поколения» — ещё говорящий по-русски, чувствующий по-узбекски и позиционирующий себя на фоне европейской культуры. Из всего этого получается неудобоваримая жирно-пряная смесь, варварская (в хорошем смысле) избыточность, гнёт вычурной фразеологии, неологизмов, сленга, нагромождение нестерпимо пестрящих деталей. Не настолько здесь содержание важно, сколько напор этой «первобытной» шаманской чувственности, хоть и пропущенный через множество культурных фильтров.

На обложке альманаха «ARK» помещён фотоснимок такыра — бесплодной, растрескавшейся от жары глинистой почвы пустыни. Постмодернистской литературы как таковой в Узбекистане пока что нет. Но утешительно, что закваска её продолжает бродить под слоем формалистической глины, местами непредсказуемо взбугриваясь отдельным ярким произведением, изданной небольшим тиражом на средства благотворительных фондов книгой, иным замечательным литературным перформансом… И это не перестаёт внушать смутную надежду.

6.

— Многие пожилые люди живут прошлым. Как Вы относитесь к этому?

— Я тоже изнурённый государственник. Я тоже последний солдат империи. Но в то же время, кто живёт прошлым — тот лишает себя будущего. Я понимаю…

— А в чём разница между юностью и зрелостью?

— Юность — это когда ты хочешь изменить жизнь. А зрелость — это когда жизнь изменила тебя.

— Какое место занимает человек во Вселенной?

— Человек во Вселенной — это нечто среднее между всем и ничем.

— А как Вы относитесь к религии? К вере в Бога?

— Если мир представить как бесконечно усложнённую компьютерную программу с возможностью саморазвития — тогда молитва является антивирусной программой.

Наука вызнаёт все секреты, но тайны не знает. А тайна — это Бог…

— Что Вы скажете о новейших технологиях? Например, о сотовой связи?

— С появлением сотового телефона стало ясно, как очень много важного люди не успели сказать друг другу…

— Есть ли разница между европейской и российской цивилизациями? А если есть, то в чём?

— А есть ли единение?

Европейская цивилизация — это прогресс. Это культура, отвечающая на вопрос: «Как жить?» А российская, православная, — это преображение. Она отвечает на вопрос: «Во имя чего жить?»

Европейцы берут культурой, головой, а мы — размахом! Поэтому у Запада оторопь от нас: почему мы другие?

Поэтому всё сходится, даже если всё расходится…

7.

Вадим Муратханов

Три русских острова в узбекском океане

(Фрагмент. Полный вариант: «Литературная газета», 2008, № 50 (6202). — К.С.).

Альманах «Ark» (Ташкент, 2003, 2004, 2007) представляет, по определению его составителя Р. Гумерова, «антологию нового романа в пространстве центральноазиатской эстетики постмодерна». Первые два выпуска аккумулировали наиболее значительные достижения ташкентской авангардной прозы 90-х — начала 2000-х. Каждый из вошедших в книгу текстов в своё время являлся событием в литературной жизни узбекской столицы. Медитативная, вязкая проза Вячеслава Ахунова с её «ферганской» генетикой. Экспрессивные, эпатажные, расцвеченные языковой игрой опусы Рифата Гумерова. Ставший классикой ташкентского авангарда «Бульварный роман» Сергея Спирихина, предварённый тремя предисловиями, образующими вокруг истории создания этого произведения ауру некоего литературного мифа.

Роман В. Ахунова «Подкидыш» — это проза со сложным, многоступенчатым синтаксисом, с нарочитой бессобытийностью и отсылками к современной европейской литературе, типологически близкая к творчеству авторов «Ферганской школы». Обогащённые западной литературной традицией, да и сами в большинстве своём давно перебравшиеся на Запад, «ферганцы» закрепляют за Востоком роль страны юности, места потенциального, но никогда не сбывающегося паломничества — не столько в пространстве, сколько во времени. Странствующий герой «Подкидыша», по существу, оказывается лишён родины, и мучительные поиски дома и собственной идентичности становятся целью и смыслом его жизни. Узбекская речь звучит в романе почти в равной пропорции с итальянской.

Что касается героев Гумерова и Спирихина (в обоих случаях отделённых от своих реальных творцов весьма зыбкой гранью), то они как раз не испытывают особых проблем с самоидентификацией. Оба — и шумный, брутальный гедонист R, образом которого объединены гумеровские мини-романы, и тихий, чудаковатый, по-детски непосредственный хроникёр Спирихина, вышедший на местный «Бродвей» с печатной машинкой писать портрет своего времени, — оба плоть от плоти Ташкента конца 80-х годов. Им как будто нечем заняться в обедневшем на русскую культуру Ташкенте XXI века, без знакомых голосов и лиц, без прежнего, в ностальгической дымке, интеллигентского «Бродвея», ныне лишённого своей камерности и тихого дыхания неторопливой истории.

Стоит отметить участие в проекте и других значимых для литературы Ташкента фигур — прозаиков Вячеслава Аносова, Андрея Кудряшова, Кирилла Султанова.

Третий, последний на сегодняшний день, выпуск альманаха «Ark» включил в себя поэтическую антологию. Отдельного упоминания среди её авторов заслуживает прежде всего Виктория Осадченко — возможно, единственный поэт поколения двадцатилетних, явно переросший в середине 2000-х общий уровень узбекистанской русскоязычной поэзии.

«Ark» интересен в первую очередь как памятник, отразивший последний период бытования русской советской литературы в Узбекистане и сохранивший яркие образцы прозы этого переходного периода — с начала 90-х до середины 2000-х годов. Отказавшиеся от эмиграции литераторы соседствуют и перекликаются с призраками — собратьями, давно сменившими и место обитания, и — зачастую — род занятий. Читатель словно оказывается в театральном зале, где объявлен спектакль, в урочное время гаснет свет, но взамен выхода актёров за спиной редких зрителей раздаётся стрёкот проектора и на высветившемся за пустующей сценой экране начинают показывать фильм.

8.

— Что значит для Вас Ваше творчество?

— Всё моё творчество — это игра. А игра — это единственная деятельность, где процесс совпадает с целью…

— О чём Ваш последний текст?

— Говорить о тематике трудно. Роман — это скорее лингвистическое событие. Все мои тексты более или менее об одной и той же вещи — о времени. О том, что время делает с человеком. Мой последний текст будет в жанре эсхатологического маразма…

— Эсхатологического? А что это такое?

— Эсхатология — учение о конце света. Попробую поработать в этом печальном жанре, где метафора искусства кончается могилой жизни…

— Как Вы смотрите на мир? С трагизмом или с оптимизмом?

— Мир изначально трагичен и абсурден. Но его постижение есть оптимистический акт…

9.

Алина Дадаева

И плыл «Ковчег» под триумфальной ARKой…

(2011 г.)

Вообще, следовало начать с того, что с «ARKом» меня познакомила «Литературка», она же «Литературная газета». Отзыв её был лестен, да и автор статьи — бывший ташкентец, ныне известный московский поэт, прозаик и критик Вадим Муратханов — лукавить в угоду чьим-то интересам не стал бы.

А значилось в публикации следующее: «ARK» интересен, в первую очередь, как памятник, отразивший последний период бытования русской советской литературы в Узбекистане и сохранивший яркие образцы прозы этого переходного периода — с начала 90-х до середины 2000-х годов» («Три острова в узбекском океане». ЛГ, 2008).

Определение «памятник» в данном контексте — всё равно что кредит доверия. Потому как литература, в отличие от истории, на «случайных» памятниках акцента не делает. К тому же из сказанного следует, что наряду с «живыми» авторами на страницах появятся и «иные» писатели, почти потусторонние, не зацепившиеся в официальной литературе — исчезающие образы былого Туркестана, советского и постперестроечного Узбекистана перед глазами простых и экстраординарных «человеков» вне политики и экономики.

Привлекло и имя создателя альманаха, поскольку о поэте-писателе R слышал каждый хоть сколько-нибудь знакомый с ташкентской литературой. Слышали разное: и хорошее, и не очень. Бросающаяся в глаза личность в переливах разнообразных оттенков, окутанная тенями сплетен и слухов. С творчеством R была знакома шапочно, а вот интервью с ним читала с удовольствием. Особенно одно — взятое Дамиром Каюмовым, которое хочется растащить на цитаты. Так, например, R легко разрешает древний и столь же актуальный в наши дни спор писателей-«капиталистов» и писателей-«бессребреников», на вопрос: «Ваша цель: заработать или высказаться?» — отвечая: «Моя цель высказаться, а задача — заработать», и полушутя-полусерьёзно добавляя: «Не печатать меня — это больше, чем преступление, это — наказание…»

Прежде чем пригласить R на интервью я, конечно, позаботилась о досье на «ARK», извлечённое из его собственных публикаций. Оно состояло из следующих пунктов: 1) Ark — Ноев ковчег (англ.), 2) Aрк — цитадель, внутренняя крепость восточного города (фарси), 3) АРК — Автономная Республика Крым.

Потом он сам доступно объяснил, что и откуда взялось, но официальная поэтическая характеристика звучит так:

«Словно охваченные смутным беспокойством в необъятности всемирного литературного потопа, авторы спешат укрыть свои литературные измышления в неприступной глиняной цитадели-арке или отправить в автономное плаванье в шаткой ладье-ark (e), где им (каждой твари по паре) суждено встретиться и, несмотря на явную несхожесть, воссоединиться в целое, в одну команду, в одну книгу — Азиатский ковчег. Теперь эта книга, схожая с жёлтой субмариной, точнее с глиняным батискафом, напоминает о моей далёкой, наивной мечте о белом океанском лайнере, бороздящем воды всех океанов» (вып. I, 2003, с. 7).

Что же, внушает. Однако не только лайнер, но и ладью надо ведь сперва построить, оснастить, для этого нужен лесоматериал. Да и для цитадели требуется хотя бы глина, если и не «николаевский кирпич». Чтобы «прочувствовать» тонус издания, нужно апробировать почву, на которой оно возведено. И пока об «ARKе» не написаны диссертации, рассказать о нём мог только сам составитель-редактор-издатель. Таким образом, знакомство с R было предопределено. И каждому, кто интересуется историей русскоязычной литературы в Узбекистане за последние 30 лет, знакомства с ним, боюсь, не избежать.

10.

— Как бы Вы определили себя через свой необычный стиль?

— Я — возмутитель спокойствия. Мой стиль — это чистый трикстер…

— Кто Ваш литературный наставник?

— Ходжа Насреддин, основатель метода обходного мышления…

— По какому принципу Вы выбираете друзей?

— Сколько ещё раз мы собираемся жить, знакомиться, дружить или влюбляться? Конечно, по Станиславскому: верю — не верю! Если проходишь «фейс-контроль» по 1-й сигнальной системе — вперёд!

— Лучшее произведение художественной литературы всех времён и народов?

— «Венская конвенция 1975 года о представительстве государств и их взаимоотношениях с Международными организациями универсального характера».

— Ваша цель: заработать или высказаться?

— Высказаться. Моя цель высказаться, а задача — заработать.

— Что скажете о выражении «маленькие радости»?

— Если наши «маленькие радости» раздуть до размеров наших неприятностей — то от них можно получать удовольствие…

— Самая дурацкая настольная игра?

— Пожилые люди помнят дурацкую, но смешную игру советского времени: надо было взять свежую газету и прочитать все её заголовки как подписи и комментарии к воображаемой порнографической картинке… Подходило всё.

— Опять же, простите, о том же: что Вы думаете, когда видите красивую женщину?

— Я думаю, что я вижу эволюционный отчёт природы перед Богом…

11.

Андрей Кудряшов

Победа смысла над обстоятельствами места и времени.

Новая литература Узбекистана

(«Фергана.Ру», 2004 г.).

В рамках Ташкентского фестиваля поэзии «Малый Шёлковый Путь», проходившего 30 апреля — 1 мая в Ташкенте, состоялась презентация II выпуска литературно-художественного альманаха «ARK», продолжающего антологию «нового романа».

Проект «ARK», инициированный в 2003 году поэтом из Ферганы Рифатом Гумеровым, поначалу казался «призрачным бастионом» посреди эстетических пустошей массового сознания. Первый выпуск одноимённого альманаха, увидевший свет в том же году, содержал в основном переиздание «классики» литературного постмодернизма Узбекистана образца 80-90-х (сдобренное комментариями), что могло, по замыслу составителя, лишь «показать идущим сзади слёзы шедших впереди». Но дополненный «Бульварный роман» Сергея Спирихина, «10 000 и не одной ночи» Рифата Гумерова, а также «Выбранные места из переписки с врагами» Карима Егеубаева, вопреки самым пессимистичным прогнозам критиков, всё же смогли завоевать некоторую популярность у нового поколения читателей в Узбекистане. По тропе, проторенной «Малым Шёлковым Путём» (Сухбат Афлатуни и т.д.), элита творческой молодёжи пришла к «хрестоматии» авторов первого «ARKа». И воздала должное их наследию, созданному в период расцвета «Звезды Востока» начала 90-х и предстоявшего ей альманаха «Молодость» конца 80-х. Постмодернизм в русской литературе Узбекистана обрёл новую почву для роста и, как проросшее в ней зерно, дал свежие ростки и побеги. Второй выпуск альманаха смело представил на суд читательской аудитории уже не раритеты, извлечённые из запасников прошлого века, а «сшитые на живую» тексты — свидетельства своего времени и места.

Довольно объёмная (300 страниц) подборка четырёх авторов и трёх «комментаторов», объединённая лейтмотивом поиска личной свободы за гранью или внутри исторических, бытовых, психологических, даже экзистенциальных обстоятельств, на уровне даже композиции сборника показывает стремительный и очень точный срез по самым разным жанрам и лирическим интонациям современной литературы постмодернизма.

Публикация в авторской версии повести замечательного прозаика Вячеслава Аносова «Время жить при луне на зелёной лужайке для игр», открывающей «ARK»-II, предоставляет возможность и самому неискушенному, но остро чувствующему слово, читателю погрузиться в сумеречно безысходный (но озаряемый ослепительными художественными образами), душный мир «абсолютной» провинции. Без остатка затопленный скукой, раздавленный одиночеством внутри маленького двора, пятачка, окружённого серыми пятиэтажками спального района, внутри Богом забытого, выпавшего из истории захолустного городишки, он делается гулкой ареной неуместной драмы в фатально статических декорациях, где лишь солнце уныло движется, но и то на закат. Как будто в последний раз… но обыденно. Сокрушительно честная, не оставляющая сама себе никаких шансов на «занимательность» проза Аносова представляет собой парадокс современного существования русской (именно! не «русскоязычной») литературы в Центральной Азии, где для неё местами не осталось никакой «объективной ниши». Ни языковой среды, ни аудитории, ни корпоративных условий для «литературного процесса». Но как раз в Чирчике — погрузившемся в безысходную провинциальность, нищету и тщету рабочем пригороде Ташкента — Вячеслав Аносов, безработный художник, кое–как зарабатывающий себе на жизнь физическим трудом маляра-штукатура, создаёт свои рассказы и повести «не для чтения на досуге» — кристальной ясности поэтического прозрения и высоковольтного напряжения смысла.

«ARK»-II продолжил и начатую в первом выпуске полиморфную сагу в стиле «плутовского романа» Рифата Гумерова о нескончаемых похождениях «мистера R», теперь уже принявшую интонации «Ragas» — как будто бы ведических полуночных песен, хотя со сбоем ритмов в области «автоматического письма». R как дервиш-дивана, танцующий посреди восточного базара, кажется, откровенно и намеренно «работает на публику», используя без конца всё новые приёмы и «приёмчики» из пёстрой сумки своего ярмарочного инвентаря. Но при том сам он глубоко убеждён, что искусство по своей внутренней природе глубоко элитарно и далеко не «всеядно», а потому желает принадлежать только тем, кто его алчет неутолимо. Для себя самого он ищет прежде всего игры… слов. Игры непринуждённой, сталкивая их лоб в лоб, зад в зад, рикошетом, выплёвывая пулемётной скороговоркой вслед убегающим за ум стайкам нечаянных ассоциаций. Из–под ягнячьей шкуры его почти дневниковой «исповедальности» выглядывают тем не менее волчьи зубы махрового, закалённого профессионала-постмодерниста, давно и остро заточенные на культуру. На язык, в частности. Он как бы приглашает публику на собственную «гражданскую казнь» — в слове и смысле. Но просвещённая публика от души забавляется этим «представлением». Ей это нравится — «юродство в слове», этакая «святая похабщина»…

12.

— В чём особенность эпопеи о мистере R?

— Это микс серьёзности и юмора — в пропорции один к двум соответственно…

— Почему у Вас такое короткое имя — R?

— R-rrr… О, сколько букв в этом имени!

— Дайте, пожалуйста, «мистеру R» характеристику в двух словах…

— Словесный метис, лингвистическая химера…

— Почему Вы стали издателем?

— Потому что меня как писателя не издавали. А не издавать меня — это больше, чем преступление, это — наказание…

— И что Вам для этого потребовалось?

— Все всё знают. Нужна только решимость…

— Кем бы Вы были, если бы не писали?

— Несостоявшимся чудом природы…

— Но как Вы вообще докатились до жизни такой?

— Работал много, перебивался с хлеба на водку — вот и стал гением…

— То есть Вы признаёте себя непризнанным гением?

— Время непризнанных гениев прошло. Потому что сейчас рынок глотает всё. Не здесь — так там, не там — так сям…

— Вас ещё называют продюсером. В чём суть этой профессии?

— В мире полно безденежных идей и безыдейных денег. Я пытаюсь их соединить…

13.

Андрей Кудряшов

Победа смысла над обстоятельствами места и времени.

Новая литература Узбекистана

(«Фергана.Ру», 2004 г.).

…Роман Ольги Солодовниковой «Описываю свою жизнь…».

Биографические сведения об авторе этого удивительного произведения крайне скудны. Известно лишь, что Ольга Солодовникова родилась в 1909 году где-то под Ташкентом в семье переселенцев из Воронежской губернии и умерла в Ташкенте в промежутке между 1995 и 1999 годами. Рукопись её романа — пять толстых ученических тетрадей, исписанных мелким почерком, без исправлений, набело, сплошной прозой, не отделяющей прямой речи от авторской, одного предложения от другого.

В тексте рукописи знаки препинания отсутствовали, не использовались и некоторые буквы алфавита, например, мягкий знак. Она просто описывала свою жизнь, свои сердечные муки, как могла, как сама их понимала: с 1917 по 1957 год. Совершенно бесхитростное, поражающее детской наивностью жизнеописание скромной труженицы колхозных полей и советских заводов, которая однако в глубине души мнила себя героиней какого-нибудь популярного кинофильма 50-х годов.

Её роман — и художественное произведение, и поразительный по достоверности исторический документ. Революция, коллективизация, мировая война — все эти эпические события оставили в мировосприятии малограмотной сельской женщины след не больший, чем смена времён года, дождь, снег, туман или гроза. Куда больше волновало сугубо личное — мелодраматические перипетии женской судьбы. И никакой идеологии, тем более — философии. Ясный и простодушный взгляд на себя и на мир человека XX века, каким он и был в своей массе, вопреки многочисленным героическим образам литературы того времени.

— По первому впечатлению, писала полуграмотная пенсионерка с 3-4 классами образования, — рассказывает Карим Егеубаев, в качестве редактора осуществивший первую публикацию романа Ольги Солодовниковой в 5-м номере «Звезды Востока» в 1994 году. — Из круга моих знакомых первым, кто прочёл эту рукопись, был ташкентский актёр Олег Галахов. Тетради принадлежали тогда ещё здравствовавшей прабабушке его подруги. Потом рукописью заинтересовался Даниил Кислов, вскоре предложивший «Звезде Востока» подготовленный им для публикации вариант текста из 10 глав. Просто привести текст романа в грамматическую норму значило бы убить его живое очарование. Но и давать сплошной поток фраз как есть было невозможным для нас. «Серединный путь», нащупанный тогда Кисловым, по сей день кажется оптимальным. Его вариант редактуры теперь был использован и для публикации в № 6 журнала «Восток Свыше». Редакторы, сталкивающиеся с пишущими на досуге непрофессионалами, и в гораздо менее трудных случаях досадливо морщатся и ничего хорошего от текста не ждут. Поистине должно было случиться чудо, чтобы среднеазиатская Муза ушедшего века в образе Ольги Солодовниковой увидела свет.

И по прошествии девяти лет её проза представляет собой эстетическую проблему, вокруг которой немало «поломали копья» ташкентские литераторы разных направлений. По моим наблюдениям, её с трудом воспринимают две категории: приверженцы «реализма» и адепты «авангардизма». Для первых она «ещё не литература» (непрофессиональна, безыдейна), для вторых — «уже не литература» (безыскусна, опять же безыдейна, неконцептуальна). Один российский писатель сказал: «Это, наверное, у вас, в Ташкенте, — литература. А у нас бабки в каждом дворе так рассказывают…»

Именно, что так. Солодовникова, разумеется, ни сном ни духом не ведала ни о каких «-измах». Если и была у неё «задняя мысль», то скорее — написать что-нибудь популярное, ориентируясь на самый массовый вкус. Но парадоксальным образом она создала произведение как раз элитарное, пришедшееся по вкусу и духу литераторам постмодернистского направления. Сейчас в Ташкенте роман «Описываю свою жизнь…» стал действительно популярен, ценим. В нём многие находят для себя, скажем, аргументы для полемики о современной этике и эстетике литературного творчества. А главное, феномен Солодовниковой в каком-то смысле ставит перед искушённым читателем вопрос: что же такое литература вообще?… Очень актуальный вопрос, когда современная русскоязычная литература в Узбекистане пытается как-то «самоопределиться»…

Так считает редактор, причастный уже к трём публикациям этого романа, в том числе и в гумеровском «ARKе»-II. От себя дерзну заметить, что последний его «глобальный вопрос» относится не только к феномену Солодовниковой, но, если угодно, и к феномену «ташкентского постмодернизма» как такового, то есть «искусства всерьёз», не ангажированного никакой (даже собственной) идеологией, но при этом взыскующего и свидетельского по духу. Поэтому для постмодернизма не имеет первоочередного значения вопрос, профессионально это или экспериментально, традиционно или новационно, для него равно ценны наивная исповедь рвущейся души и виртуозные ухищрения опытного редактора. Важен результат. И если хотите, в постмодернизме искусство правильного видения, правильного прочтения — это то же самое, что искусство хорошего, правильного письма. И наоборот.

Наконец, авторский и смысловой ряд II-го выпуска «ARKа», выстроенный составителями архитектурно, разрешается, как грозовая ночь со свистопляской молний и бесов-теней, обморочно холодным утром, холодно анекдотичным и умозрительным «философским хэппенингом» вымученного диалога несостоявшегося «эксперта по свободе» (т.е. меня) с 24 беглыми строчками «школьного» сочинения 15-летней Екатерины Аносовой, монументально поименованного «Роман о свободе». Это просто, как многоточие… Концептуальный замысел альманаха — подтолкнуть литературное творчество к рефлексии с целью дальнейшего прорыва любых границ — должен был показать и несколько «принципиально новых» способов непринуждённого порождения формы из самого содержания. Как вариант чего-то подобного был взят фрагмент письменного семинара в некоей духовной семинарии (кто проходил, тот знает), «механически» выставленный за рамки своего контекста, что выводит его уже в чисто литературное художественное измерение… Не совсем неожиданно, разумеется.

14.

— Как Вы относитесь к анекдотам? Например, к политическим?

— Многие считают, что юмор — это анекдоты. А ведь что такое анекдот? Анекдот — это одолженный юмор. Сам не можешь — вот и одалживаешь…

— По поводу политических…

— Во все времена человечество смеялось над 3 вещами: 1) над сексом; 2) над пищеварением; 3) над правительством…

Нас приучали знать, кто в доме хозяин. Не ты. И тебе остаётся только высмеивать систему — это самое большее, что можно сделать. Русские крепостные недаром любили злословить о господах, отводить душу. В этом есть свой кейф…

— Ваша любимая музыка?

— Регги. Музыка солнца, добра, праздника и ничегонеделания. Главный растаман Боб Марли — это регистрация добра в пространстве…

— Что Вы можете сказать о вечной борьбе добра со злом?

— Бабло победило зло… Шутка. Ничто не существует само по себе. Ибо нет такого качества в мире, которое существовало бы вне контраста. Нет худа без добра. Нет тепла без холода. И далее — словарь антонимов русского языка…

И ещё. Если ты праведник, значит ли это, что в мире не должно быть пирожков и пива?

— В чём разница между дружбой и любовью?

— Любая страсть толкает на ошибки, но на самые глупые — она, любовь. Человек — это животное, обременённое любовью. Что касается дружбы… Дружба — это здравый смысл.

15.

Алина Дадаева

Кто-кто в цитадели живёт?

(2011 г.)

«…Образ R — это попытка открыть своего героя в списке придурков, куда входят Санчо Панса из Сервантеса, Тартарен из Тараскона, Остап Остапович Бендер-младший из Маргилана и многие другие. Поведение R — способ самозащиты маленького человека в огромном мире, где повелевают враждебные силы и единственным выходом из безвыходных ситуаций является юмор.

…конец 80-х — начало 90-х гг. Рушится целая система, империя, государство. Люди озлоблены. И на этом апокалиптическом фоне, типа «Последний день Помпеи», нарисовывается мистер R»… (из гумеровских самоопределений).

R — первый житель, он же гостеприимный хозяин, он же герой «мега-романа» «Пятая стража». Наряду с вымышленными персонажами его окружают и реальные личности: те, кого уж нет, те, кто уж далече, и даже те, кто до сих пор бродит по ташкентско-самаркандско-ферганским улочкам.

А рядом — разнокалиберные писатели и философы, кумиры литературного поколения и никому неведомые «бродяги». Не каждому известны имена Андрея Грицмана, ДимСаныча, Вячеслава Аносова, Санджара Янышева, Саида Алишера Хана Василхана, но литераторы и востоковеды подтвердят: арк — да, это цитадель, обороноспособная крепость.

Кстати, в фундаменте этой цитадели — не литература, но искусство в целом. Наряду с художественными, философскими и краеведческими материалами, «ARK» открывает и мир живописи в эскизах и картинах узбекистанских художников, мир фотографии и даже авторского кино — на дисках, которые отныне будут прилагаться к пятистам экземплярам альманаха.

16.

— Ваш любимый транспорт?

— Самолёт. Из самолёта очень полезно смотреть на землю…

— Что Вы могли бы сказать со своей стороны о вечной вражде Питера и Москвы?

— Питерцы говорят: «А чё там Москва?…», а москвичи говорят: «А чё там Питер?…» Я слушал всех…

— А что о журналистах скажете?

— Ещё Ницше сказал, что журналисты — это дураки от культуры. Я бы добавил, что это люди неприятные, злобные, циничные и многопьющие. Как посмотрю на себя…

— О чём Вы мечтали в детстве?

— Кем я стану, когда вырасту, состарюсь и умру?

— Что может быть выше творчества?

— Выше творчества только дети…

— Вам нравится одиночество?

— Ницше сказал: если человек остаётся наедине с собой, он остаётся в обществе собственной свиньи…

— На какие периоды Вы можете разделить творчество?

— На три периода для любого нового явления: 1) этого не может быть; 2) в этом что-то есть; 3) так и должно быть.

— Ваша любимая христианская добродетель?

— У меня их две: 1) если вас поцеловали в правую щёку — подставьте левую; 2) если в вас бросили камень — его не надо ловить…

17.

Павел Кравец

Семь взглядов на среднеазиатский постмодерн

(2011 г.)

В Ташкенте вышел в свет пятый выпуск литературно-художественного альманаха «ARK», открывший публике «Самаркандскую школу поэзии» (Алексей Улько и т.д.), которая известна немногим литературоведам и критикам, и дал старт новому проекту под общим названием «Поэзия и кино» с участием представителей ташкентской, ферганской, самаркандской и ряда других литературно-поэтических школ.

По словам автора и руководителя проекта Рифата Гумерова: «Пятый номер альманаха уникален своей медийной направленностью: к каждому экземпляру издания прилагается DVD-диск с видеофильмами. Привнесение в “ARK”, помимо литературы, истории, философии, культурологии, и такого синтетического вида искусства, как кино, неслучайно. Благодаря этому номер получился многослойным, многоуровневым».

Говоря о нынешнем выпуске, Гумеров вспоминает, как в конце 80-х годов прошлого века, будучи в Самарканде, ему довелось составлять один из номеров альманаха «Молодость», посвящённого русской самаркандской прозе и поэзии, но не изданного в то время по ряду объективных причин. Спустя два десятилетия Гумеров возобновляет работу в Самарканде… уже с сыновьями авторов той «Молодости» — литераторами, филологами, культурологами, художниками этого древнейшего города.

«Самарканд представляет собой своего рода белое пятно в истории современной культуры Узбекистана, — пишет А. Улько, автор фильма «Семь взглядов на среднеазиатский постмодерн». — Идея заключалась в том, чтобы представить работы самаркандцев в трёх категориях: поэзия, проза и так называемые “самаркандские тезисы” — философско-лингвистические тексты».

Самаркандскую поэзию открывает значительный блок произведений Якова Осиповича Зунделовича — в своё время ведущего московского литературоведа, декана этого факультета во ВГИКе, репрессированного в 1937 году и отсидевшего десять лет в сталинских лагерях. Выдающемуся учёному и педагогу, выпущенному на свободу в 1947 году, пришлось заново строить и налаживать свою жизнь уже в Самарканде. За годы работы в Самаркандском университете в должности доцента кафедры всеобщей литературы он создал свою школу литературного анализа. Стихи Я. Зунделовича, написанные в 1930-1940-е годы и впервые опубликованные на страницах 5-го «ARKа», являются открытием этого имени, возвращением из небытия самобытного поэта и учёного всероссийского ранга.

По смерти Я. Зунделовича в 1965 году кафедра и творческое наследие метра перешли к его ученику Вячеславу Благонравову, а затем к сыну Благонравова — Александру Благонравову, одному из героев представленного в «ARKе» фильма «Жить и умереть в Самарканде». К великой нашей скорби, проделав огромную работу по подготовке и изданию пятого выпуска «ARKа», Александр Благонравов умер, будучи совсем молодым, не дожив нескольких месяцев до публикации.

В раздел поэзии включены и произведения современных авторов, воспроизводящие ностальгическую атмосферу, сложившуюся в Самарканде в последнее десятилетие прошлого века. «Эти вещи — порой трагичные, порой гротескные — по-своему запечатлевают уходящую среду, увы, на глазах обращающуюся в наше историческое прошлое», — комментирует Алексей Улько.

Самаркандская проза представляет собой блок философских и лингвистических текстов, среди которых выделяется исследование Сергея Яковлева — толкования древнегреческих мифов в некоем новом для литературоведения ракурсе. Таким образом, альманах «ARK»-V представляет читателю широкий спектр доселе неведомого андерграундного пласта самаркандской русскоязычной культуры.

19.

Алина Дадаева

И плыл «Ковчег» под триумфальной ARKой…

(2011 г.)

P. S. Когда-то маленький пастушок R в глухом ферганском кишлаке привязывал козу к забитому в землю колышку, садился на траву и начинал читать очередную книжку из школьной библиотеки. И пока коза сердито блеяла, ребёнок постигал: жизнь идёт, а пожелтевшие страницы остаются. Прошло четыре десятка лет… и ничего не изменилось. Быт, как та коза, всё также недоумённо блеет, а страницы создаются и остаются.

P. P. S. Рифата Гумерова, непредусмотрительно забывшего паспорт, охранник долго не желал впускать в здание, где должно было состояться наше интервью. Разумные доводы не помогали. Тогда Гумеров достал томики «ARKа» и принялся красноречиво и терпеливо пояснять блюстителю на его родном языке значимость книжек для отечественной истории. Хотела я в сомнении покачать головой, как вдруг случилось чудо: безопасность и бюрократия отступили. А литература прошла. Проплыла, если хотите. Ничего удивительно. По-видимому, так всегда и бывает.

20.

— В чём заключается разница между процессами написания текстов и публикации их?

— Тихо пишется, громко печатается…

— Вам исполняется 50 лет. Круглая дата. Юбилей. Как Вы относитесь к юбилеям?

— Юбилей — это катастрофа с оттенком праздника.

— Допустим, если бы Вы были на моём месте и брали у меня интервью, то какие вопросы Вы бы задали мне?

— Я бы задал два вопроса:

1) как ваше здоровье?

2) коротко расскажите о себе…

Художник — Марина Богатырева

«Восток Свыше» № 23-24, 2011, с. 125-138.