Create post
Коллекция InLiberty.ru

Стивен Пинкер: cнижение числа войн и концепции человеческой природы

Сергей Краснослов
Vasily Kumdimsky
panddr

Похоже военные конфликты идут на убыль. За две трети столетия, прошедшие со времен окончания Второй мировой войны, великие державы и развитые страны в целом почти не сталкивались друг с другом на поле боя — эта ситуация не имеет прецедентов в истории (Holsti 1986; Jervis 1988; Luard 1988; Gaddis 1989; Mueller 1989, 2004, 2009; Ray 1989; Howard 1991; Keegan 1993; Payne 2004; Gat 2006; Gleditsch 2008; подробнее см. в Pinker 2011, гл. 5). Вопреки прогнозам экспертов, США и СССР не начали третью мировую войну, да и вооруженных конфликтов между великими державами не было с окончания Корейской войны в 1953 году. После шестисотлетнего периода, когда страны Западной Европы воевали в среднем по два раза в год, с 1945 года в этом регионе ни одной войны не было. Более того, примерно 40 самых богатых стран мира вообще не схлестывались в вооруженных конфликтах. А вот и еще один приятный сюрприз: после окончания холодной войны в 1989 году военных конфликтов любого типа в мире стало меньше (Human Security Centre 2005; Lacina, Gleditsch, Russett 2006; Human Security Report Project 2007; Gleditsch 2008; Goldstein 2011; Human Security Report Project 2011; подробнее см.: Pinker 2011, гл. 6). Межгосударственные войны случаются крайне редко; снизилось — после определенного роста в 1960–1990-х — и количество гражданских войн. Уровень смертности от межгосударственных и гражданских войн в мировом масштабе также резко сокращается: с 300 человек на 100 000 жителей планеты во Второй мировой до почти 30 в Корейской войне, чуть больше 10 во времена войны во Вьетнаме, менее 10 в 1970–1980-х и менее одного — в XXI веке.

Насколько серьезно следует воспринимать подобные данные? Что это — счастливое статистическое колебание, случайное стечение обстоятельств, которое непременно сойдет на нет? Может быть, речь идет о манипуляциях с подсчетом числа самих войн и их жертв? Или мы переживаем «спокойный» отрезок неизбежного цикла — затишье перед бурей, как на разломе Сан-Андреас накануне гигантского землетрясения, или сухостой, куда кто-нибудь вот-вот бросит непотушенный окурок? Точного ответа на эти вопросы не даст никто. В этой статье я попытаюсь рассмотреть их через призму человеческой природы.

Многие наблюдатели скептически относятся к тезису о снижении числа и разрушительности войн, поскольку, по их словам, природа человека не изменилась, и нам по-прежнему свойственна внутренняя склонность к насилию, постоянно приводившая к вооруженным конфликтам. Свидетельств о нашей врожденной агрессивности достаточно: мы видим их в распространенности агрессии среди приматов и присутствии во всех человеческих обществах насилия — убийств, изнасилований, семейного насилия, бунтов, нападений, междоусобиц. Более того, есть веские основания полагать, что в ходе эволюции нашего вида к насилию нас подталкивали определенные гены, гормоны, мозговой контур и естественный отбор (подробнее см.: Pinker 2011, гл. 2, 8, 9). С 1945 года зрелости достигло всего два поколения людей, и конечно за столь короткий срок эти факторы не могли приобрести «обратный знак» и свести к нулю результаты нескольких миллионов лет эволюции гоминидов. Поскольку наши биологические импульсы к войне никуда не делись, утверждают сторонники этой концепции, любые «мирные интерлюдии» преходящи. Тех, кто полагает, что снижение количества войн не является результатом арифметических манипуляций или счастливого стечения обстоятельств, зачастую упрекают в романтизме, идеализме и утопизме. Действительно, некоторые склонные к идеализму руссоисты считают, что в человеческой природе изначально отсутствуют импульсы к насилию: они утверждают, что мы, люди, — это «безволосые бонобо» (карликовые шимпанзе), наполненные окситоцином и наделенные нейронами сочувствия, придающими нам естественную миролюбивость.

Я не думаю, что мы — безволосые шимпанзе, но убежден, что войны действительно идут на убыль. Поскольку я не раз проявлял себя сторонником реализма в духе Гоббса, кому как не мне утверждать, что снижение числа войн вполне совместимо с неромантическим взглядом на человеческую природу. В книге «Чистый лист» (Pinker 2002) я отмечал, что в результате естественного отбора мы приобрели, среди прочих, такие свойства, как жадность, страх, мстительность, ярость, мачизм, трайбализм и самообман, что уже само по себе способно побуждать наш вид к насилию. Тем не менее я постараюсь доказать, что этот нелицеприятный взгляд на природу человека абсолютно совместим с истолкованием снижения числа войн как реальной и возможно устойчивой тенденции в нашей истории. Вот четыре причины, по которым снижение числа войн совместимо с реалистической концепцией человеческой природы:

1. С нами случались и более неожиданные вещи

Снижение уровня, а иногда и исчезновение определенных категорий насилия нередко встречается в истории человечества. В моей книге «Добрый ангел в нашей природе» (Pinker 2011) и исследовании Джеймса Пейна «История силы» (Payne 2004) приводятся десятки примеров на сей счет. Вот некоторые из них:

— В анархических племенных обществах уровень смертности от войн был в пять раз выше, чем в первых государственных образованиях.

— Во всех древних цивилизациях регулярно практиковались человеческие жертвоприношения, но сейчас они полностью исчезли.

— За период со Средних веков до XX столетия количество убийств в Европе по отношению к численности населения сократилось как минимум в 35 раз.

— В ходе Гуманитарной революции во второй половине XVIII века во всех крупных странах Запада были отменены пытки как вид уголовного наказания.

— Некогда в Европе смертной казнью карались сотни преступлений, в том числе и незначительные, вроде кражи капусты или негативного отзыва о королевского парке. Но в XVIII веке к смертной казни начали приговаривать только за государственную измену и особо тяжкие преступления против личности, а в XX веке она была отменена во всех демократических странах Запада кроме США. И даже в Америке 17 из 50 штатов отказались от смертной казни, а в остальных она (по отношению к численности населения) применяется неизмеримо реже, чем в XVIII веке.

— Система рабского труда в свое время была узаконена по всему миру. Но начиная с XVIII века по планете прокатилась «аболиционистская волна», чьей финальной точкой стала отмена рабства в Мавритании в 1980 году.

— В ходе Гуманитарной революции были упразднены также охота на ведьм, преследование за религиозные убеждения, дуэли, кровавые зрелища и долговые тюрьмы.

— Суды Линча над афроамериканцами происходили в США 150 раз в год. В первой половине XX века их количество снизилось до нуля.

— Телесные наказания детей — как узаконенные шлепки и порки в школе, так и пощечины и подзатыльники в семье — в большинстве западных стран стали редкими случаями, а в нескольких государствах Западной Европы запрещены законом.

— С 1970-х годов количество убийств, изнасилований, случаев домашнего насилия, издевательств над детьми и преступлений на почве нетерпимости резко сократилось (в некоторых случаях — на 80%).

С учетом этих фактических данных о снижении уровня насилия споры о том, допускает ли человеческая природа изменения в этой сфере, представляются бессмысленными. Вопрос в том, как это происходит.

Продолжение статьи здесь.


Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Сергей Краснослов
Vasily Kumdimsky
panddr

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About