Экскурс в западноевропейскую поэзию 20 века.

Стихотворения отобраны по довольно простому принципу. Вы берете в библиотеке большую книгу, читаете ее с удовольствием, а в некоторых моментах книги вам хочется кричать от восторга. Все, что сопутствует восторгу, найдется ниже, а в целом, это одна из форм выражения крика.

«Поэты рождаются, стареют, умирают. Поэзия остается. Сейчас вы отправитесь в путь. Я вам завидую. Я знаю, что путь этот обязательно будет счастливым. Потому что встреча с настоящей поэзией — всегда счастье» Роберт Рождественский

Филип Ларкин (1922-1985) Англия

Уход

Из–за полей надвигается вечер,

Какого я еще никогда не видел,

Вечер, не зажигающий ламп.

Он издали кажется шелковым, но

Когда застилает колени и грудь,

Его прикосновенье не ласкает.

Куда девалось дерево, смыкавшее

Небо с землей? Что это у меня под руками,

Чего я не могу ощутить?

Какое бремя так отягощает мои руки?

(Перевод Я. Берлина)

Герман Гессе (1877-1926) Германия

Все смерти

Всеми смертями я умер уже,

И каждою смертью снова хочу умереть,

Умереть каменной смертью в скале,

Умереть глиняной смертью в песке,

Смертью древесной во древе,

Лиственной смертью в лепечущей летней листве,

И бедной кровавой человеческой смертью.

Цветком хочу я опять родиться,

Деревом и травой хочу я опять родиться,

Оленем и рыбой, птицей и бабочкой.

Из каждого образа

Возводит моя тоска

Ступени к последней скорби,

К скорби людской.

О трепетная тугая дуга,

Тоска безумствующим кулаком

Хочет свести воедино

Оба полюса жизни!

Неоднократно, снова и снова, все чаще

Ты гонишь меня от смерти к рожденью,

К началу полного боли пути,

Божественного пути.

(Перевод П. Мальцевой)

Жорж-Эммануэль Клансье (1914) Франция

На краю кукурузного поля

Бук и орешник

Заключили союз —

Чтобы свежестью пахла роса,

Чтобы в душу вливался покой,

Чтобы луг круглый год зеленел

В глубине моей памяти.

***

След, всего только след,

Утренняя роса,

Отпечатки шагов на песке,

Примятая в поле трава,

Струя за кормой,

В небе дымок.

След, всего только след,

Камешек на берегу,

Дрогнувший голосок,

Ускользающий аромат,

Мимолетная тень.

След, всего только след,

На мгновенье померкший свет,

Пульсация памяти,

Увядший цветок,

Тишина под пластами слов.

(Перевод М. Ваксмахера)

Том Кристенсен (1893–1974) Дания

Трава

Как высока надо мной трава,

когда, к луговине припав,

я с удивленьем вижу миры

в сумерках солнечных трав.

Стрельчатых окон зеленый свет.

Радуг не сосчитать.

Медлю войти в душистую мглу!

Медлю в травинках блуждать!

Голос высокий послышался, словно

голос, зовущий в сонное лоно:

«Я жду, приходи, приходи, приходи,

жду, приходи, приходи…

Иди…»

И звонко,

тонко,

чистым мальчишеским альтом в ответ:

«Нет еще, нет! Нет, еще нет!»

Но вот безумье мое растает,

и о величье мечты растают,

а я… я снова маленьким стану.

Тогда приду я, приду.

(Перевод Пат. Булгаковой)

Гуго Фон Гофмансталь (1874-1929) Австрия

Твое лицо

Твое лицо отягощали слезы.

Я смолк, я стал смотреть и вдруг

воочью

Увидел прежнее. Вдруг все всплыло!

Я так же предавался ночь за ночью

Долине — ибо я ее любил

Безмерно — и луне, и голым склонам,

Где мелкие скользили облака

Между худых разрозненных деревьев,

Где серебристо-белая река,

Всегда журчащая, всегда чужая,

Текла сквозь тишину. Вдруг все всплыло!

Вдруг все всплыло! То прежнее томленье,

В котором предавался я часами

Бесплодной красоте долин и рек,

Пробуждено твоими волосами

И блеском между увлажненных век.

(Перевод С. Ошерова)

Поль Ля Кур (1902–1956) Дания

Художник

Хотел собрать он все слова и звуки

и жить в себе, пока они внутри

не сложатся в какую-то картину,

не скажут: это ты и есть — смотри!

И легкие виденья заставлял он

нести, бунтуя, незнакомый гнет

его тяжелой крови — в тесных стенах,

в пределах непосильных им забот.

И каждый день он замечал, что чахнет,

он сознавал в бессилии своем,

что каждый звук — тюремная решетка

и он повязан пагубным родством.

Когда ж, собравшись с силами, связал он

слова и звуки, мыслям форму дал,

когда они вздохнули облегченно,

он вышел из работы — и пропал.

Нерукотворное, его созданье,

освободясь от временных оков,

само влачило собственную ношу,

а мастер отошел — и был таков.

(Перевод О. Чухонцева)

Тед Хьюз (1930-1998) Англия

Песня бытия

Где-то когда-то

Жил некто

В погоне за жизнью.

Такая судьба.

Тяжкая судьба.

Судьба есть Судьба.

Вечная отчаянная гонка.

И первое сомненье: Судьба?

И первые вопросы:

Кто я? Зачем?

Неужели только

Картонный заяц на игровом поле?

Наконец он решился.

Не быть дураком.

Ему достанет сил.

Да, он сможет.

Да. Да. Он скажет себе: стоп.

Смерть! Смерть

Выбившемуся

Из гонки.

Простор! И

Тишина безлюдья

В центре пустыни.

Он был один.

Не видя никого

К западу, востоку, северу и югу,

Он поднял кулаки

И, рассмеявшись в злобной радости,

Замахнулся на вселенную.

Но кулаков не стало.

Но рук не стало.

Но ног не стало, чуть он пошатнулся.

Пришел запоздалый ответ —

Собаки рвали его на части:

Он был

Картонным зайцем на игровом поле,

А жизнью владели собаки.

(Перевод Л. Володарской)

Хорхе Гильен (1893-1984) Испания

Кони

Нехоленые, свесивши свои

Запущенные гривы, друг на друга

Поникнув головами и упруго

Покачиваясь в полузабытьи,

Вдали темнеют кони. Ни шлеи,

Ни клади нет. И ни следа испуга:

Они уже как травы среди луга

И безмятежней, чем в кругу семьи.

Глаз не сомкнув, они уходят в сны.

Над ними небо замерло в покое,

Помноженном на эхо тишины

В ушах — нам до небес подать рукою,

Они же, к тайне их приобщены,

Стоят, как боги, превзойдя людское.

(Перевод Б. Дубина)

Эльмер Диктониус (1896-1961) Финляндия

Ворота

Стары и серы

ворота вечности.

Стоят на торной дороге.

Заросли бурьяном.

Море ржи,

васильковые брызги.

А выше идут облака —

наверное,

в дальние страны.

И люди здесь не нужны.

(Перевод И. Бочкаревой)

Альма Иоганна Кениг (1889–1942) Австрия

Кредо

Я призывать к проклятьям не смогла.

Кичиться злобой не мое призванье.

И только жалость, боль и состраданье

Я через эти годы пронесла.

Пусть грешникам простятся злодеянья.

Их имена еще покроет мгла.

Пусть ненависть спалит меня дотла,

Запрячу в сердце я негодованье.

И как зимою ищет воробей

Повсюду крошки хлеба беспрестанно,

Ищу любовь средь горя и скорбей —

Всех нас она связует, как ни странно.

Она всегда со мной в душе моей.

Она поможет. Поздно или рано.

(Перевод И. Грицковой)

Йозеф Вайнхебер (1892-1945) Австрия

Вполголоса

Тьма царит в душе человека;

Видишь — это вечно.

В сердце взгляни, терзайся

Страстью и стыдом,

И шепчи сквозь слезы

Вечером скорбным,

Вспомни перед сном все слова Осенней ночи;

Все пути, все глухие тропы

Горемыки странника,

Боль и гибель

Нежности прошлой.

Словно буря скорби людские,

Словно звон далеких арф;

Но еще глубинней

Тот поток, что шепчет извне, Вливаясь в недра земные.

Сделай песнь из боли людской,

Какая в мире песня

Сладостней и достойней?

Словно видишь

Губы любимой в ранах,

Словно усмешка перед самой Смертью.

Величие чувства возрастает,

Грань преступая.

Ибо в преступанье — святость и сила

Жертвы необходимой;

Будь блаженна, горькая чаша!

Все же есть отрада в боли души.

Но если ты опустошен —

Для тебя на лире дрогнут ли струны?

(Перевод Е. Витковского)

Федерико Гарсиа Лорка (1898-1936) Испания

…Цикада!

Это счастье и есть -

в агонии чувствовать весь

гнет небес.

Перед вратами смерти

с понуренной головою,

под спущенным стягом ветра

идет все живое.

Таинственный говор мыслей.

Ни звука…

В печали

идут облаченные в траур

молчанья.

Ты же, пролитый звон, цикада,

ты, родник зачарованный лета,

умираешь, чтоб причаститься

небесному звуку и свету…

(Перевод М. Самаева)

Райнер Мария Рильке (1875-1926) Австрия

Где-то есть корень — немой,

в недрах, глубоко,

сросшийся с древнею тьмой,

с тишью истока.

Головы в шлемах, белей

кудри, чем луны,

братство и брани мужей,

жены как струны.

С веткою ветвь сплетена

гуще, теснее…

Только вот эта одна

вырвалась. Тянется ввысь.

О, не сломайся! Согнись

в лиру Орфея!

(Перевод З. Миркиной)