Нарратив — это цепочка связанных между собой событий, оформленных в цельное самостоятельное литературное произведение с завязкой, кульминацией и финалом. Ближе всего к понятию «нарратива» стоит повествование, сообщение.

Нарратив относительно новый термин, появившийся лишь в XX веке, в эпоху постмодернизма. Впервые он встречается у Ц. Тодорова в «Грамматике Декамерона». В дальнейшем к нарративу будут обращаться многие отечественные и зарубежные исследователи. В их числе и В.Я. Пропп, предложивший ввести понятие нарратемы для обозначения часто встречающихся ситуаций в нарративе. До возникновения нарратива чаще всего использовали понятие сюжета или рассказа. Этими же терминами большинство пользуются и сейчас, так как они ничуть не устарели. Тогда сразу же возникает вопрос о его необходимости и пользе. Я отвечу, что открытие нарратива, безусловно, важное событие в литературе. Оно помогает по-иному взглянуть на ход событий как в классических произведениях, неотделимых от родной культуры и словесности, так и в новых книгах современных авторов.

Именно нарратив смог ответить на вопрос: Почему даже самое правдивое, автобиографичное, и наполненное насущнейшими проблемами произведение остается для читателя только хорошей (или даже гениальной) книгой, созданной кем-то историей? Ответ заключается в том, что в нашей действительности отсутствует нарратив, то есть строгая последовательность событий, вытекающих одно из другого. Наличие же нарратива в художественных текстах и создает этот разрыв между фактом и вымыслом на его основе, придавая случайностям в развитии повествования логику и поучительность, которых не хватает в реальном мире.

Завязка, перипетии, коллизии, кульминация, развязка — все это дает читателю ощущение прогресса, стремление к некоему финалу, в котором все и объяснится. И даже если финал остается открытым, в этом тоже чувствуется особый умысел, автор явно выбирает, что прямо рассказывать читателю, а над чем просить его подумать. Эта иллюзия прогресса вызывает споры и сегодня.

Логическое повествование в художественной литературе, не считая некоторых современных экспериментов, существовало всегда. И открытие нарратива вызвало интерес к эволюции этого повествования, которое, как и литературные направления и жанры, тоже развивалось по своим законам.

Из работ, связанных с проблемой нарратива, окажутся ближе всего моей типологии классификация Х.Л. Борхеса и книга-перечень «Тридцать шесть драматических ситуаций» Жоржа Польти. Борхес смотрит на повествование в целом, однако его рамки, соответствующие четырем главным мифам, слишком широки и больше относятся к главной идее произведения, чем к развитию событий. Польти применяет более детальный подход, но исследует только завязку сюжета, не затрагивая его подачу.

Свою типологию я основываю на идее главного персонажа (протагониста) или его отсутствии в художественном тексте. Даже если в произведении нет очевидного протагониста, автор все равно концентрирует внимание читателя на главной точке повествования: помимо героя, это может быть какое-либо место («Петербург» А. Белого) или событие («Война и мир» Л.Н. Толстого). А также я буду обращать внимание на то, как именно писатель обособляет протагониста и убеждает читателя в его исключительности, даже если перед нами раскрывается типичная история с обыкновенным героем («Обыкновенная история» Н.А. Гончарова).

Ночь перед Рождеством

Нарратив строится на принципе «размывания границ», когда обывательский мир и потусторонний на время смешиваются. Как правило, события разворачиваются накануне особенного праздника. В одноименной повести Н.В. Гоголя это Сочельник, время, когда, по поверьям, человек может столкнуться с нечистой силой. Главным героем как раз и оказывается этот человек. Его исключительность оправдывается взаимодействием с обоими мирами. Это может стать преимуществом для героя, как в случае с Вакулой, который сумел добыть обещанные черевички, обхитрив черта. Или привести его к неминуемой гибели («Вий» Н.В. Гоголя).

Привычное окружение героя: соседи и близкие разоблачаются (мать Вакулы оказывается ведьмой) и ведут себя пугающе и нелепо, показывая свои грехи (Театр Варьете в «Мастере и Маргарите» М.А. Булгакова). Данный нарратив часто используется для создания сатирического произведения, высмеющего нравы современников. Но порой доходит до по-настоящему страшных сцен (Маргарита на балу у Воланда). Важно уточнить, что при этом протагонист, какие бы метаморфозы не происходили с ним или вокруг него, внутренне не меняется, оставаясь в своем уме и не теряя достоинства.

Данный нарратив не обязательно должен развиваться с участием гостей с того света. Вмешательство иного мира может быть заменено на карнавал и переодевания, где знакомые люди приобретают новые обличия, играя роль той самой потусторонней силы, вводя героя в заблуждение (роковая случайность с найденным браслетом в «Маскараде» М.Ю. Лермонтова).

Приезд Чацкого

Это нарратив о «чужеземце». Роль протагониста оправдывается его непохожестью на окружающих. Обычно, гость является к хозяевам из гораздо более цивилизованного и устроенного мира. Я назвала бы классическим примером возвращение Чацкого в Москву из путешествия по Европе («Горе от ума» А.С. Грибоедова). Несмотря на то, что он провел детство подле Софьи Фамусовой, Чацкий возвращается уже чужим, перекроенным под иноземные стандарты человеком. В принципе, «чужеземцы» не являются носителями некой совершенно новой идеи — чаще всего они пытаются «лезть со своим уставом в чужой монастырь».

Однако общество, где побывали Чацкие, либо дает трещину, либо терпит моральное поражение. Да, в «Горе от ума» протагонист уезжает, но после слов Фамусова: "…что станет говорить/ Княгиня Марья Алексевна!" читатель относиться с уважением к его миру перестанет, а это и есть проигрыш. То же можно сказать и о сюжете «Ревизора» Гоголя. Здесь общество предупреждено о приезде ревизора, и все равно оказывается застигнутым врасплох, опозоренным. Правда, в затронутом нарративе образ некоего лица разрастается в образ судьбы, совести, Судьи.

В «Алых парусах» А. Грина Ассоль растет изгоем, «чужестранкой» и также мечтает о заморском принце. Местные обыватели смеются над ней, называя сумасшедшей, но оказываются, в итоге, посрамлены, когда принц, наконец, прибывает. Интересно, что окружение Ассоль, кроме отца и сказочника, представлено недалекими, серыми людьми. Фамилия Артура Грэя переводится так же (англ. grey — рус. серый).

В заключение упомяну, что этот нарратив почти всегда используют в антиутопиях. Вспомнить можно и отечественных («Мы» Е.И. Замятина), и зарубежных («О дивный новый мир» О. Хаксли) представителей.

Очарованный странник

Нарратив путешествия или пути. Протагонист — странник. Отправляясь в дорогу простым, даже заурядным человеком, главный герой, знакомясь с новыми людьми и наблюдая чужие нравы, внутренне растет и преображается. Один из самых ярких примеров — это «Очарованный странник» Н.С. Лескова. Путь необязательно должен восприниматься буквально. Здесь путешествие означает всю жизнь и становление странника Флягина. Автор тщательно прописывает само душевное состояние человека на жизненном пути, Флягина вечно что-то манит идти дальше. Он путешественник по призванию.

Еще один знаменательный пример — Чичиков («Мертвые души» Н.В. Гоголя). В начале пути герой предстает неприметной, во всех отношениях «средней» личностью. Но постепенно, наблюдая за его обхождением с Маниловым, Коробочкой и другими помещиками, характер Чичикова раскрывается. Но это именно нарратив пути. Он бесконечен, но при этом замкнут. Сразу в памяти всплывает еще одна история странствия из мировой литературы — «Божественная комедия». И Чичиков путешествует по кругам помещичьего «ада»: от грезящего наяву Манилова до совершенно опустившегося Плюшкина. Однако тут же перед нами хрестоматийный образ птицы-тройки, а вместо замкнутого круга — бесконечная дорога, огромные пространства.

Обыкновенная история

Я уже упоминала данный нарратив во вступлении, теперь разберу его подробнее. Сюжет — это подчеркнуто типичная история для времени автора. Читателю указывают, что подобная история разворачивается повсеместно, и, возможно, уже произошла с ним самим. Очевиднейший пример — первый роман И.А. Гончарова. Протагонист — классический представитель своего круга. Его исключительность именно в его обыкновенности, даже посредственности. Рассказывая об Адуеве, Гончаров рассказывает о многих современниках, компенсируя отсутствие захватывающей интриги.

Еще более известным представителем данного нарратива является Евгений Онегин из одноименного романа в стихах А.С. Пушкина. Протагонист — гиперболизированный современник поэта, представитель дворянской молодежи, яркий щеголь, чей привычный образ перерастает в героический, благодаря глубокой конкретики (мы узнаем в мелочах о его повседневной жизни и увлечениях). История современника превращается в своеобразное зеркало эпохи.

Представленный нарратив часто используется при описании некоего массового движения. Например, «Возвращение» А.П. Платонова, в котором описывается трудности перехода от военной к мирной жизни. Чтобы подчеркнуть всеобщность проблемы, изначально рассказ был назван «Семья Ивановых».

Преступление и наказание

В основе нарратива отход от нормы. Протагонист выделяется из общей массы идеей переступить положенную социумом мораль. В одноименном романе Ф.М. Достоевского мы видим историю зарождения такой идеи в голове Раскольников, ее исполнение, переживание и, наконец, разложение. Как правило, нарратив связан со скандалом, безобразием в обществе. В русской литературе Достоевский, на мой взгляд, лучше всего разработал этот сюжет. Тут к месту вспомнить «Жестокий талант» Н.К. Михайловского.

На втором месте я поставила бы искания Л.Н. Андреева. Повесть «Иуда Искариот» исследует природу наибольшего мирового зла — предательства. Думаю, что как раз эта величина и привлекла внимание писателя. Андреев склонен выворачивать известную или предсказуемую ситуацию наизнанку, пытаясь подать ее читателю под абсолютно иным углом зрения. Тут эта способность проявлена со всей силой. Также стоит вспомнить еще одно произведение автора — рассказ «Бездна». В нем, наоборот, предсказуемо положительный характер студента Немовецкого обращается неожиданным преступлением.

К этому же нарративу можно отнести и роман «Яма» А.И. Куприна. Но здесь скорее не выдумка, а исследование преступления. Вместо идеи, которая могла бы сделать из человека убийцу, автор подает нам детали уже давно совершаемого преступления. Вспомним, например, как в романе спокойно и подробно описывается быт публичного дома.

Такой нарратив не всегда содержит преступление в прямом смысле. «Анна Каренина» Л.Н. Толстого как раз такой пример. Главная героиня нарушает неписаные законы морали и расплачивается за это жизнью. Впрочем, проблема еще и в том, что наказывают за их нарушение не одинаково (измена Облонского, брата героини).

Дом с мезонином

Это нарратив места. Под «местом» может подразумеваться что угодно: от дома до города. Протагонист — человек, переживший там важные моменты в своей жизни. Как правило, мы находимся в воспоминаниях героя, где вполне заурядные события приобретают огромное значение, а место, где они происходили, оживает и наполняется символами. Например, одноименный рассказ А.П. Чехова, в котором герой через годы пронес образ покинутого дома с мезонином, храня память о своей возлюбленной. Для него и, следовательно, для читателя это уже не просто дом сестер Волчановых, а некое действующее лицо, без которого история сложилась бы по-другому.

Наиважнейший вариант данного нарратива — это роман А. Белого «Петербург». Здесь город — главное действующее лицо, влияющие на мысли и судьбы остальных персонажей. Если в первом случае «место» — это лишь давнее воспоминание, оно только влечет героя, то в произведении Белого «место» — это активный персонаж, довлеющий над остальными героями. Структура, язык текста — все создавалось, чтобы подчеркнуть особую магию Петербурга. А включенные автором загадки и теории (например, теория трех треугольников) превращают и город, и текст в настоящий лабиринт.

Война и мир

Нарратив строится на описании и анализе какого-либо масштабного события или необыкновенного происшествия. Протагонист — свидетель и участник. На его глазах происходят все важнейшие повороты сюжета или он знает о них из первых уст. К данному нарративу в первую очередь стоит отнести роман-эпопею «Война и мир» Л.Н. Толстого. Перед нами множество персонажей, из которых трудно вынести одного ключевого. Скорее они попеременно занимают позицию протагониста. При этом и Пьер Безухов, и Андрей Болконский, и Наташа Ростова не являются ключевыми фигурами для главного действа — победы над наполеоновской армией. Для предложенного нарратива требуется определенная дистанция, чтобы точка видения персонажа не казалась нам слишком пристрастной и неблагонадежной. Вряд ли кто-нибудь поверил бы мнению Наполеона о его кампании. К тому же выбранный нарратив требует внимания к целым сословиям, людским массам, убеждая, что главный герой в такой истории — это народ и война.

Помимо произведения Толстого к данному сюжету можно отнести роман «Бесы» Ф.М. Достоевского. Известно, что он основан на реально случившемся преступлении. Это событие произвело на писателя такое впечатление, что он поставил его стержнем всего повествования. Протагонистом я назвала бы здесь рассказчика, потому что только его словам читатель еще может доверять. Ставрогин, Верховенский и другие «бесы», конечно, занимают больше времени и внимания. Но все они одержимы, и мы только наблюдаем за их поступками глазами рассказчика.

Петр Первый

Это антитеза нарратива «обыкновенная история». Во главе угла повествование о судьбе исключительного, гениального человека. Он в полном смысле этого слова герой, и его необыкновенность и значимость для всего света и делает его протагонистом. Это может быть любое историческое лицо: правитель, изобретатель, живописец…

Чаще всего данный сюжет присутствует в исторических произведениях. Например, в романе А.Н. Толстого «Петр Первый». Здесь мы прослеживаем важнейшие вехи в жизни первого русского императора, наблюдая за его развитием, как человека и правителя, так и за ростом целого государства. Второстепенные герои призваны как-то дополнять или оттенять черты протагониста.

Пожалуй, это самый простой и ясный нарратив. Он движется, как правило, строго по прямой линии, чтобы не сбить читателя, и насыщен большим количеством чисто научной информации.

Записки

В основе принцип подложного автора («Повести Белкина» А.С. Пушкина) или автора-героя («Записки юного врача» М.А. Булгакова), где писатель оказывается, помимо всего, еще и действующим лицом, которому мы должны поверить.

Первый вариант создает интригу, предоставляя читателю угадывать: врет он или нет? И что это за личность? Также такое произведение сложно описывать с точки зрения работы какого-то всем известного автора. Тут невозможно точно сказать: стоит ли какие-то моменты отнести к воли писателя или это, скорее, на совести выдуманного персонажа.

Второй вариант внушает больше доверия. Автор просто делится пережитым опытом. Иногда события, разумеется, приукрашиваются. Иногда история излагается предельно точно, приближаясь к мемуарам.

Нарушенная хронология

Настало время для моего любимого нарратива. В его основе нарушение хронологии событий, когда мы узнаем историю протагониста не последовательно, шаг за шагом, а отдельными моментами, разнесенными друг от друга по времени. В таком сюжете всегда есть четко обозначенный главный герой, судьба которого заложена в основу повествования, иначе изменение хронологических границ не было бы столь заметным. Для протагониста здесь нет строго обозначенных рамок, по сути, им может являться кто угодно. И особенно интересно, на каком моменте и почему его история перерастает простой рассказ об обыкновенном или необычном человеке, приращивая новые смыслы и становясь чем-то большим.

Разумеется, для примера я возьму «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова. Не думаю, что гениальность и обаяние этого романа заложены в первую очередь в характере главного героя. Повествование так построено, что читатель имеет право сомневаться в словах Печорина о самом себе. Может быть, он только воображает, что контролирует ситуацию и остроумно шутит? По крайней мере, я не считаю его ни героем, ни распространенным типажом.

Главное здесь — это строение романа. Попробуйте прочитать его, сохраняя хронологию частей, и получите странное повествование с акцентами на малозначимых событиях и мыслях. Работа со временем в тексте может быть разной сложности. Тут она наивысшая — история Печорина распускается словно цветочный бутон: мы то и дело скользим по хронологической линии; протагонист то приближается к нам, рассказывая о своих мыслях («Журнал Печорина»), то мы видим его лишь со стороны («Максим Максимыч»); внимание к событиям разнится с их значением: мы лишь вскользь узнаем о смерти Печорина, но очень подробно читаем о простом случае из жизни («Фаталист»).

Подобная подача истории, на мой взгляд, ближе всего приближает ее к действительности. И пусть это всего лишь один из многих нарративов, но он на сегодня разработан менее остальных.

Заключение

На этом завершается мой перечень нарративов. Остается только добавить, что, помимо произведений, относящихся к строго определенному нарративу, существует множество текстов, являющихся синтезом двух или даже трех сюжетных моделей.