Мы бы съели друг друга в поцелуях.

Мы бы задушили друг друга в объятиях.

Если бы не мировая революция. Ты говоришь мне, что еще чуть-чуть и тебе нечем будет дышать. И тогда мне придется ожидать приход мировой революции с твоим разлагающимся телом. Ты говоришь мне, что мои зубы сейчас прокусят твой эпителий, тебе не больно, но если я не ослаблю свой садистический аффект, то ты объективируешься, и мне придется делать мировую революцию с объектом. Мировая революция. У Лукреция два любовника залюбливают друг друга до смерти, извлекая прибавочную стоимость из своих тел. Высшая форма психоза — «слившаяся единица». Неразъединимое субъект/объектное тело капитала. Залюбливающие друг друга до смерти любовники выносят за скобки весь мир и в итоге сами становятся вынесенными миром за скобки. В этом смысле буквальная правда названия киноленты «Выживут только любовники».

Но слава богу — у нас есть мировая революция. И нам приходится делить нашу единицу надвое, как завещал Бадью. Но значит ли это, что мировая революция — это тот самый разделительный знак между нами, не дающий нам слиться всякий раз, как мы приближаемся к этой смертельной границе?

Мировая революция.

Что же это такое? Неужели это нечто третье, внешнее нам? Если это потенция, то она не есть вечная абстрактная утопическая возможность освобождения «по ту сторону» действительности. Если это потенция, то она уже актуально действует через нас, заставляя находить другое употребление нашим смертоносным объятиям и поеданиям друг друга. Если мировая революция — это имя, то это такое имя, прошептав которое в сердце своем, пробурчав которое спросонья, прорычав которое в моменты безволия, мы «подвешиваем» мгновение жизни. Мы останавливаем наши смертельные ласки и прикрываем «похоть очей».

Мировая революция. Какая она?

Если буржуазная, то значит, равенство всех перед всеобщим денежным эквивалентом распространится на весь мир включая самые затерянные африканские саванны и самые фундаменталистские религиозные государства? Но такого ли мы хотим равенства? Если мировая революция будет пролетарская, то это все запутывает еще больше. Потому что кто сегодня является пролетариатом и кому нечего терять? Бюджетникам, клеркам, рабочим мигрантам? Но им не нужна никакая мировая революция. Они хотят стабильную и достойную заработную плату, теплое жилье. доступное образование и медицинское обеспечение, уверенность в завтрашнем дне, наконец.

Так может быть это и есть мировая революция, когда у всех есть все вышеперечисленное? На что будут способны все эти люди, освобожденные от гнета повседневной необходимости? Маркс говорил, что «только оказавшись по другую сторону экономической зависимости, человек обретает подлинную свободу». Но сколько времени и средств нужно человеку, чтобы оказаться по ту сторону этой пресловутой зависимости? И насколько эта зависимость у всех разная? Кому-то для свободы творчества и рефлексии достаточно тарелки гречки и матраса на полу, а кому-то мало и целого дворца? Ленин вот не хотел ждать и писал, что большевики должны делать «социалистическую революцию с такими людьми, как теперь, которые без подчинения, без контроля, без «надсмотрщиков и бухгалтеров» не обойдутся». В итоге «надсмотрщики и бухгалтера» обошлись без людей, дегуманизировав последних в топливо трудовых лагерей. Но значит ли это, что мировая революция должна мыслиться не как разрыв и скачок, не как Событие, а она является разнесенным во времени эмансипаторным вектором прогресса? Среди современных мыслителей есть даже уже и название такому вектору — «коммунизм капитала». Нет, мировая революция — это не разрыв, но и не вектор. Мировая революция — это имя, это ментальная абстракция, становящаяся конкретной абстракцией всякий раз когда мы его произносим.

Августин говорил, что после второго Пришествия мы спасемся в наших телах, обретя бессмертие души. Тело — есть орудие души, и значит, чем она искуснее им управляет, тем разумнее наша чувственность и телеснее разум.

Мне кажется, что мировая революция — это и есть любовь. Только любовь не бестелесных душ, и не бездуховных животных тел, а любовь под светом разума, освободившегося от автоматизма желаний и бездеятельности мысли. Разума, наделяющего наши чувства жизнью для себя, когда желудку не нужно переваривать съеденное, а можно проурчать 7-ю симфонию Бетховена, а через поцелуй мы передадим друг другу последнюю прочитанную книгу Агамбена.

* эссе написано в 2014 году и должно было войти в билингвальную книгу Романа Осминкина «Ни слова о политике» (“Not A Word About Politics!” 1st Edition. Cicada Press. New York, NY. 2016.), но таинственным образом затерялось, обнаружившись только сейчас при самых неожиданных обстоятельствах.