Моралист или морализатор, под которым будем понимать того, кто пытается показать и объяснить, насколько прекрасно и замечательно добро, априори находится в крайне незавидном положении.

Дело в том, что в его распоряжении — всего лишь один способ осуществить свою задумку. А именно, найти замечательное во внешних проявлениях или характеристиках добра, в том, каково оно относительно чего-то другого, в том, каковы его плюсы по сравнению с чем-то, в том, каковы его преимущества на рынке вещей, услуг, явлений, состояний… Ведь по-другому — не с точки зрения внешних проявлений — быть замечательным просто невозможно.

Впрочем, сам моралист никакой проблемы в этом не видит. И его нисколечко не смущает, что он вынужден говорить лишь о внешней стороне добра. Ведь само желание поведать про замечательность добра появляется в нем именно в тот момент, когда он обращен к его внешней стороне, когда его очаровало, привлекло то, как добро проявляется вовне.

Да, формально он, разумеется, двумя руками за то, что добро — абсолютная ценность; что, другими словами, даже если бы не было от него никакой пользы для окружающего мира, добро все равно стоило бы творить. Однако этот момент — воспринятый, по-видимому, вскользь — служит для него всего лишь дополнительным аргументом в пользу того, чтобы как можно активней рассказывать людям, насколько добро замечательно и исключительно в своем роде.

Неудивительно, что морализаторство никогда не приведет к желаемому результату — к тому, чтобы кто-то начал творить добро. Если моралист и обратит к добру чей-то взор, так только таких же моральных уродов, как и он сам. Если кто и внемлет его призыву творить добро, так только ради внешних эффектов, от добра исходящих. И потому творимое им добром никогда не будет.

Если моралист и обратит к добру чей-то взор, так только таких же моральных уродов, как и он сам

Пытаясь найти объяснение тому, почему добро, скажем, предпочтительнее зла, моралист выдумывает конструкции разной степени образности и убедительности, но одинаково вздорные. «Делая добро, ты делаешь мир светлее и краше». «Делая добро, ты выполняешь свое предназначение». «Делая добро, ты радуешь Бога». «Делая добро, ты улучшаешь свою карму или приуготовляешь себе место в раю». Всякий, откликнувшийся на эти объяснения и вроде как устремившийся к добру, устремляется, в действительности, к светлому миру, к выполнению предназначения, к радованию Бога или приготовлению комфортного места в загробном мире.

И все бы ничего, будь добро действительно относительной ценностью и промежуточным звеном. Однако если добро все–таки представляет собой нечто самостоятельное, тогда его внешние достоинства и побочные эффекты — самое в нем малозначимое. И кто действительно имеет отношение к добру как самоценности, тому нет до них ровным счетом никакого интереса.

Собственно, только в том случае добро и оказывается добром, когда оно свершается без какой-либо оглядки на его наружную привлекательность или любые косвенные, сторонние, опосредованные последствия того, что оно случилось. К внешнему в добре следует отнести и его наречение, имя. Иными словами, если проявляешь интерес к тому, как называется то, что ты делаешь, делаешь точно не добро. Вообще-то, только в одном случае можно не заинтересоваться наименованием того, что ты делаешь — если вообще не видишь ситуацию таким образом, будто что-то делаешь, будто что-то делается, будто то, что происходит, имеет более широкий контекст и должно рассматриваться по отношению к нему.

К внешнему в добре следует отнести и его наречение, имя

С учетом вышесказанного, необходимо отказаться от формулировки, согласно которой добро как и всякая абсолютная ценность вообще — это то, чье внутреннее содержание превалирует над его внешними проявлениями. Из разговора об абсолютных ценностях аспект их внешних проявлений следует исключить полностью. Любые такие проявления нужно игнорировать, даже если факты говорят в пользу их наличия. Абсолютная ценность должна рассматриваться в качестве такого, чьи границы равны границам бытия вообще. Говоря проще, она должна браться как все, что есть.

Таким образом, имеющаяся у моралиста единственная возможность обосновать замечательность добра состоит в том, чтобы обратиться к его не имеющей никакого значения, несуществующей внешности. Ибо внешность есть у всего, кроме всего.

Будь возможным как-то навредить добру, деятельность моралиста следовало бы признать пагубной. В самом деле, чем активнее указываешь на замечательность (важность, ценность, перспективность) чего-либо, тем больше, казалось бы, низводишь его до уровня части, находящейся в составе чего-то большего, до уровня чего-то утилитарного, служебного, несамостоятельного. Быть важным, перспективным, ценным — значит иметь относительный смысл, определяться через другое, обретать себя через сопоставление, отличение. Однако в нашем случае до уровня части низводится добро ненастоящее, изобретенное в искусственных условиях. Поэтому пускай себе его низводят, лишают объема и творят с ним прочие безобразия. Все это происходит всего лишь с довольно условной конструкцией.

Во всяком случае, едва вы попробуете возражать моралисту, как окажется, что вы уже приняли его правила игры, и, даже защищая добро, точно так же видите в нем часть и обращаете внимание на его сугубо внешние показатели. А потому защищаете вовсе не добро, а его суррогат, синтетический заменитель.

Едва вы попробуете возражать моралисту, как окажется, что вы уже приняли его правила игры

К примеру, сочиняя этот текст, я вдохновлялся ощущением, будто, в отличие от моралиста, я имею на добро верный, адекватный взгляд, совершенно упуская из вида, что всяким взглядом на него у добра уже отобрано право на самостоятельность и безотносительное бытие. Совершенно упуская из вида, что если на добро можно иметь верный, адекватный взгляд, то, стало быть, тем, каким оно видится (предстает наружу), оно и исчерпывается.

Моралист бесполезен, но зато и вреда от него нет. Впрочем, он служит хорошей лакмусовой бумажкой — если кто решил дать моралисту бой, то… Ну, например, не жди от него добра.

Причастный к добру, каковое оно есть в реальности, а не в головах, не обратит на моралиста никакого внимания. Сходным образом, мы не обращаем внимания на того, кто хвалит нас за дело, которое мы сделали не похвальбы ради.