Вторая часть эссе Романа Смирнова, создателя и автора литературного фэшн-зина «Боюсь Вирджинии Вулф», об общих чертах современной российской культуры.

В своём эссе «Авторитаризм — лучшее, что случалось с русской культурой» я говорил об уникальности нынешнего момента для российской истории и культурных процессов. В современном искусстве России заложен огромный протестный потенциал, направленный на борьбу с авторитарными практиками, давно преодолевшими область политического и расширившими поле запретного.

В этом эссе, которое является продолжением названного, я хочу прояснить ещё один странный тезис:

С модернистских позиций искусство современной России — и искусство здесь я понимаю в самом широком смысле этого слова — может быть не просто важным для российского общества, но важным для всего современного мира. Во всяком случае, для той его части, которая по тем или иным причинам, оказывается обращена к искусству.

Это утверждение, вероятно, звучит парадоксально, ведь общепринятым за последние пару десятков лет стал тот факт, что российское искусство отличает вторичность и провинциальность. Сегодня слышать о его возможной мировой значимости, как минимум, ново и необычно.

Я говорю, конечно, не о том искусстве, чья главная цель в репрезентации внутренних интенций автора, а о том, которое будет исследовать реалии современной России. По ряду причин, политическая и ментальная ситуации, сложившиеся в этой стране, представляются уникальными не только для её собственной истории — действительно, ничего подобного здесь ещё не было — но и для современного мира в целом.

Для нас деконструкция уникальности современной России пролегает через такую важную категорию как национальный проект, который определяет политику памяти, официальную риторику и ментальное поле страны в целом.

По большому счёту, на сегодняшний день нам известны два типа национальных проектов. С одной стороны, это левые и правые, с другой — неолиберальный проекты. Первый тип национальных проектов, то есть левые и правые, схожи тем, что направлены в будущее. Так, сторонники левых проектов мечтают о построении социализма или коммунизма разных оттенков. Сторонники правых проектов — о жизни в этнически выверенном обществе и сильных государственных институтах. Даже если риторически акторы этих проектов обращаются к прошлому — так, например, Муссолини обращался к образам Римской Империи, а многие ультралевые сравнивали коммунизм с первобытным обществом, где ещё не возникла система угнетения и люди были равны — их идеальные государства находятся в будущем. Это государства, которые наступят, и жизнь, которая наступит когда-нибудь. Разумеется, чем скорее, тем лучше. Главная цель — стремиться к этому. Даже такие крайне правые религиозно-консервативные проекты, вроде Исламского или Христианского государства всё равно направлены в будущее. Хотя их будущее конечно, и конец ему — Страшный суд.

Национальные проекты второго типа, неолиберальные, господствующие ныне в большинстве западных стран, не превращают будущее в объект вожделения — вместо этого они манифестируют настоящее. Такие проекты, связанные с концептом Конца истории, утверждают, что будущее уже наступило. Рай на Земле, насколько он возможен, построен. Главная цель — поддерживать и корректировать его по мере необходимости. Эту цель могут реализовывать учёные, филантропы, политики и активисты и так далее.

Для этого эссе наиболее важным является тот факт, что национальный проект современной России нельзя отнести ни к первому, ни ко второму типу. Современный российский проект всей своей мощью и широтой дискурсивного поля направлен на прошлое. Более того, это прошлое не только исключает всякое будущее, но и означает отчаянную борьбу с настоящим. Гендерное равенство, смерть субъекта, сексуальная революция, свобода в интернете, высокая ценность человеческой жизни — российский национальный проект не просто воспринимает эти категории как враждебные, но и по-настоящему противостоит им. Как на уровне государства, так и на уровне большинства рядовых участников самого проекта.

В отличие от религиозных фанатиков и ультраконсерваторов иного толка, люди, сознательно или нет, реализующие российский национальный проект борются с настоящим не ради какого-то будущего. Не ради государства тотального контроля или теократии, нет. Они делают это исключительно ради того, чтобы настоящее в России не наступило. Россия хочет вернуться в прошлое. Но главный парадокс заключается в том, что этого прошлого просто нет.

Если внимательно посмотреть на российскую политику памяти: полистать учебники истории, послушать речи национальных лидеров, обратить внимание на официальный кинематограф, государственные памятники и прочие коммеморации, можно заметить, что, с одной стороны, в современной России восхваляют Советское прошлое. День победы, продукты по ГОСТу, советские фильмы в школьной программе, растущая популярность Сталина, памятники Ленина в каждом городе и труп Ленина в мавзолее. Советское прошлое — идеал современной России. Оно обнаруживает себя как идеал не только для тех, кто вырос в Советском союзе и провёл здесь зрелые годы, но и для их детей и внуков, родившихся в совершенно иной стране.

Но советский идеал современной России прямо противоречит её второму идеалу — Российской империи. Этот идеал конструируется с силой не меньшей, чем советский. Он является таким же значимым. В современной России празднуют 400-летие дома Романовых, наравне с государственными институтами почитают православную церковь, возрождают казачество, носят флаг, придуманный Петром I, и водружают над ним соответствующий герб.

Современная Россия, как общность, объединённая национальным проектом, мечтает вернуться в Советский союз и Российскую империю сразу. То есть в прошлое, которого никогда не было. Гибридное прошлое. Состоящее из элементов православной абсолютной монархии и псевдосоциалистического СССР.

Именно в этом сегодня видится драматичность и уникальность современной России. Невероятно огромный субъект, чьё устремление — симулякр. Страна, пытающаяся вернуться в прошлое, которого нет. Исследование этой ситуации, её ментальных, политических, бытовых и даже личностных коннотаций, может сделать искусство современной России на порядок любопытнее и актуальнее, чем есть сейчас. Ведь авторы, находящиеся за пределами России, не имеют возможности исследовать эту данность, сильно отличающуюся от всего, что происходит в современном мире сегодня.