Как известно, пушкинский «Борис Годунов» заканчивается сценой на крыльце «дома Борисова» в Кремле:

Мосальский:

Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы.

Народ в ужасе молчит.

Что ж вы молчите? Кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!

Народ безмолвствует.

У последней ремарки есть богатая история, изложение можно посмотреть тут. Зафиксируем некоторые моменты:

1) в черновиках этой ремарки нет, вместо нее народ кричит «Да здравствует царь Димитрий Иванович!», каким образом она появилась в первом (прижизненном) издании достоверно неизвестно.

2) наиболее авторитетное и популярное толкование безмолвия как «трагического голоса новой Немезиды» принадлежит Белинскому.

3) довольно убедительно прослежена генеалогия ремарки от фразы «Молчание народа — урок королям», ее произносит Жан Бове обращаясь к Людовику XV; фраза получает историческое значение 15 июля 1789, когда ее произносит Мирабо в Учредительном собрании перед визитом Людовика XVI.

Что интересного можно еще заметить в этой сцене?

1) Молчание имеет два этапа:

а) после объявления «Мы видели их мертвые трупы» (странная тавтология) народ молчит «в ужасе»: ужасе от столкновения со (очевидно, насильственной) смертью? от воплощения собственной ненависти («Да гибнет род Бориса Годунова!»)? от окончания «старого режима» несущего в себе неизвестность нового?

б) у короля два тела, умирает только физическое, но не «юридическое», поэтому за констатацией «король мертв» немедленно следует «да здравствует король» («кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!»), поданное в форме приказания, ответом на которое и является «народ безмолвствует»». Пассивность предшествующего молчания оттеняет эффектность этого «безмолвствует», которое за счет отрицательного предлога получает характер активного несогласия.

2) Интересна сама ситуация обращения власти к народу, в данном случае — в поиске легитимации. Этот повод обращения является основным, причем не только в абсолютистском, но (несмотря на все отличия) и в демократическом государстве, просто в последнем случае это обращение институциализировано и проводится каждые 4-5-6 лет.

3) Обращение с крыльца конечно не похоже на регулярное назначение представителей народа: это уникальное, неожиданное событие, разрывающая цикличность права; по сути перед нами — дворцовый переворот, династическая «революция». (Из этой внезапности можно вывести очередную трактовку молчания — народ молчит попросту потому, что не ожидает, что его будут о чем-то спрашивать). Очевидно, оно отличается еще и тем, что не имеет посредника; можно сказать, что, в отличие от представительной демократии, где есть посредник в виде бюллетеня (вообще, института выборов, являющегося своеобразной «революцией по расписанию»), это «прямая демократия», где возможен либо возглас (acclamatio) либо его отсутствие, молчание, диалог тут не предполагается. Представительная демократия «окультуривает» обращение к народу, никаких тебе выкриков, однако по сути бюллетень с его списком вопросов и выбором между «да» и «нет» — лишь перевод выкрика из звука на бумагу; более того, молчание тут тоже предусмотрено в виде «воздержался». При этом в обоих случаях сцена вопрошания конструируется и контролируется властью; народ находится в позиции слушателя, которому иногда могут дать право голоса, но никак не право речи.