Пять фильмов, странных и великих, в сегодняшнем эссе.

Каждый рассматривает и оценивает кинематограф в разных плоскостях и с разных точек зрения. Однако есть и другой, отстраненно-очаровательный пласт киноискусства, где нет плоскостей и точек распознавания происходящего. Здесь причуды героев прочерчены до тонкостей, а атмосфера происходящего всепоглощающа.

Что же я подразумеваю под словом «атмосфера»? То чувство, когда за наблюдением на экране повседневных бесед, морозного воздуха и пустующих пейзажей скрывается загадка мудрости, секрет человеческой души. Красота таких кинокартин таится в правдивости и искренности, поскольку режиссеры в процессе их создания игнорируют рамки и шаблоны. Это некоммерческое кино, которое не показывают в российских кинотеатрах. В фильмах подобного рода можно узреть чувство глубокого умиротворения, соединяющегося с кишащими красками спокойного восторга. Однако это не подборка «спокойного кино», как можно было бы подумать, а некое размышление и рывок к осенней прокрастинации.

Неуклюжая искренность и уют в таких кинофильмах обычно обнаруживаются в самых необычных местах, и трогает любого открывшегося, хотя бы для себя, человека.

Джим Джармуш в своём интервью говорил: «…мне с самой юности нравились странные пейзажи и необычные места. Эта эстетика у меня в крови. Мой Нью-Йорк, когда я туда только переехал, был таким же. Мусор повсюду, отщепенцы, заброшенные дома… Я полюбил их всей душой. Знаете, как говорят о такой любви в Детройте? Ее называют «руинным порно». Европейцы специально приезжают в Детройт любоваться руинами и получают от этого зрелища наслаждение, сопоставимое с сексуальным. <…> И меня тоже привлекает зрелище чего-то ушедшего в прошлое, но оставившего след в настоящем. Такие виды можно, впрочем, найти повсюду. Весь Рим состоит из них».

Вышесказанному соответствуют многие картины Джима Джармуша. Рассмотрим «Ночь на земле» 1991-го года. В этом фильме сквозь окна машин мелькают ночные пейзажи подобного характера: Лос-Анджелес, Рим, Париж, Нью-Йорк, Хельсинки — каждое из этих мест режиссёр показывает необычным и отстранённым. Так Нью-Йорк, где «…мусор повсюду, отщепенцы, заброшенные дома…» становится для глаз новым и очаровательным.

Сущность описываемого мною пласта киноиндустрии состоит не только в магических пейзажах, повисших на экране. Важную роль здесь играют отточенные живые диалоги, и их пересечение с задумчивым, а иногда и пустым молчанием. И за счёт такого смешения картина кино-художника словно начинает дышать.

Вспомним момент из черно-белого фильма «Небраска» Александра Пэйна, когда люди, вроде родные, но, по существу, в высшей степени далекие друг от друга, смотрят в экран телевизора, молчат. И молчание это заключает в себе множество слов о том, какая пропасть часто возникает между родными людьми. Комичность и трагизм этой бытовой ситуации застает врасплох и помогает по-новому посмотреть на взаимоотношения людей.

Тонкий, пропитанный иронией, психологизм отношений в целом проходит красной нитью по подобным кинокартинам. Этим примечателен и фильм Винсента Галло «Баффало`66».

Любовная связь главных героев преподносится здесь непосредственно и странно, точно подмечая то, как это происходит в реальной жизни. Девушка оказывается единственным человеком, который относится к Билли (главному персонажу) по-человечески. А он, в свою очередь, слишком травмирован нелюбовью своих родителей, чтобы довериться ей. Забавное и трагичное неверие Билли в то, что его может кто-то любить, проникновенно описывается в картине очаровательными диалогами.И, что важно, многочисленными молчаливыми сценами. Таким образом, весь этот «камерный» фильм живет и дышит бессловесными эмоциями главных героев и выразительными продуманными репликами, что обескураживает и восхищает одновременно.

Следующий фильм — экзистенциальная драма «Славное будущее» Атома Эгояна, которая является уже более трагичной по своему содержанию.

Беспроигрышный сюжет картины о трагической аварии школьного автобуса мог бы сопровождаться диким истерическим пафосом, если бы снимали ее в Голливуде. Однако она пленяет своим спокойствием и философским отношением к смерти как к неизбежности. Драма Эгояна удивляет своей неоднозначностью и многогранностью даже на фоне разномастной арт-хаусной кинопродукции.

Среди подобного «отстраненного» кинематографа есть также и фильмы, значительно выходящие за рамки привычного. Для любителей неординарного творчества подойдет картина Дерека Джармена — «Блю».

Здесь режиссер выходит за пределы общепринятых норм киноискусства. В течение просмотра зритель наблюдает на экране лишь только «голубой прямоугольник» (его сопоставляют с «чёрным квадратом» Казимира Малевича), на фоне которого звучит философский монолог главного героя о жизни и смерти, естественные шумы и сопровождающая музыка. Все это составляет необычайную звуковую палитру фильма, который напрочь лишён изображения. «Невиданная простота» этого творения ввергает наблюдателя в особое состояние озарения, когда даже воздух кажется ощутимым.

Станиславский говорил: «В искусстве можно делать многое, — лишь бы это было художественно-убедительно». Перечисленные киношедевры подтверждают слова русского режиссёра. Невиданные «средства выразительности» при умелом использовании становятся частью волшебных и правдивых историй, которые учат нас пронзительному молчанию, доброте и искренности.