В рамках издательской программы Музея современного искусства «Гараж» вышел справочник-путеводитель «Москва: архитектура советского модернизма 1955 — 1991». На страницах книги директора по исследованиям Института модернизма Анны Броновицкой и архитектурного критика и куратора премии АРХИWOOD Николая Малинина, проиллюстрированной черно-белыми снимками Юрия Пальмина предстает история самого неоднозначного архитектурного стиля современности. Здесь мы публикуем главу книги, посвященную зданию ТАСС.

Самая знаменитая жертва архитектурной цензуры — дом, вдвое урезанный по высоте, остался тем не менее, ярчайшим образцом советского модернизма.

Архитекторы: В. Егерев, А. Шайхет, З. Абрамова, Г. Сирота, Инженеры: Б. Гурович, Ю. Маневич, А. Коганов,

Отметить узловые точки Бульварного кольца высотными акцентами предложил в 1923 году архитектор и художник Эль Лисицкий. При всем своем радикализме (прозрачный пенал парит на 50-метровой высоте, искованно опираясь на узкий ствол) «горизонтальный небоскреб» Лисицкого не отменял старый город, а дополнял его. Но, конечно, не из нежности к нему, а из сугубо рациональных соображений: «Мы живем в городах, родившихся до нас. Темпу и нуждам нашего дня они уже не удовлетворяют… Невозможно сразу изменить их». Поэтому небоскребы Лисицкого вырастают прямо над проезжей частью, не покушаясь на существующую застройку, но мощно с ней контрастируя — что видно по единственному проекту, вписанному в реальную ситуацию: как раз у Никитских ворот.

Но вместо 8 «утюгов» Лисицкого было выстроено 7 сталинских высоток и не на Бульварном кольце, а окрест Садового. Так что первая версия здания Телеграфного агентства СССР — башня в 26 этажей — могла бы казаться неким возвращением к идеям авангарда. Но тут стало меняться отношение к старой Москве. Вспахав исторический центр Новым Арбатом¹⁷, власть осеклась, и высотный проект ТАСС был урезан. Сначала до 13 этажей, а потом до 9 — причем уже во время стройки, по личному распоряжению первого секретаря горкома КПСС Виктора Гришина. В одной из промежуточных версий дом распластывался, перетекая одним этажом на соседнее здание — доходный дом Коробковой, и заимствовал оттуда идею скругленных окон. Учитывая негативное отношение советской власти к стилю модерн, это было вполне революционно — так в новый проект просочились первые ростки «средового подхода». Правда, затем эта версия была отметена, но преемственность сохранилась, остроумно трансформировавшись в окна-телевизоры. Образ экрана в тот момент еще вполне современен: телевизор далеко не в каждом доме. Это была понятная метафора (телевизор — главное для советского человека «окно в мир»), при этом универсальная и в чем-то даже футуристичная: она не только предвещала «век информации», но и предрекала превращение жилой ячейки в информационный порт, где главным будет не уют, а пропускная способность коммуникаций. И если в особняках модерна гигантские окна были все же единичны и уникальны (как и вся идеология этого стиля), то здесь большое скругленное окно стало «модулем» здания. По-модернистски отменяя идею фасадности, оно в то же время сохраняло образ привычной стены городского дома.

Громадный размер окон не только продолжает линию модерна на взаимопроникновение дома и города (развивая ее уже с новым размахом), но и создает видимость того, что в здании всего четыре этажа — что визуально уменьшает дом и помогает ему мягче войти в среду. На самом деле этажей здесь девять, просто каждое окно остроумно объединяет два. А скрывающая межэтажные перекрытия накладка кажется деревянной, чем подкрепляет точность образа: для советского человека телевизор был не только техникой, но и мебелью.

Точнее, даже более мебелью, учитывая то искажение действительности, которое он создавал. Да и само телеграфное агентство не столько информировало, сколько пропагандировало.

Недаром поэт Николай Глазков заявил:

«Мне говорят, что “окна ТАСС”
Моих стихов полезнее.
Полезен также унитаз,
Но это не поэзия».

Окна ТАСС, наследники маяковских «Окон РОСТА», стали идейным смыслом небольшой аванплощади перед зданием. Она образовалась в результате того, что дом не просто отступил от красной линии улицы Герцена (ныне Большой Никитской), но и встал к ней под углом, раскрыв вид на один из лучших московских памятников — Клименту Тимирязеву (1923, скульптор Сергей Меркуров).

Это был еще один тонкий компромисс старого и нового, из которого, кажется, состоит все здание, включая интерьеры. Его техническая начинка абсолютно современна — причем не только профессиональная (тут первая в Москве пневмопочта), но и бытовая: дом обслуживал единый пылесос, присоединиться к которому можно было через специальную розетку, имевшуюся на каждом этаже. Но при этом — советская скромность интерьеров: деревянная облицовка, низкие потолки, дээспэшная мебель. Аскетизм вроде бы искупали виды через громадные окна, но их при этом приходилось бесконечно заклеивать, чтобы не дуло.

Подробнее о книге на сайте Музея современного искусства «Гараж»