Donate

Социолог Александр Бикбов разбирает сказку «Волшебный горшочек». Как технологии меняют мир

В галерее «Триумф» проходит цикл встреч «Новогодние сказки с философами», подготовленный образовательным проектом Science.me: философы, социологи, политологи разбирают сказки разных культурных традиций.

Социолог Александр Бикбов проанализировал сказку братьев Гримм «Волшебный горшочек». Публикуем расшифровку его выступления о том, какие за ней стоят социальные мотивы.

В основе сказочных историй есть целый ряд типов или моделей повествований, которыми мы пользуемся даже по настоящий день, не понимая архаичного или исторического происхождения той прозы, о которой мы с вами говорим. Мы коснемся этого обстоятельства, чтобы вернуться к более широкому, мифическому и сказочному контексту, и посмотрим, какое положение занимает сказка о волшебном горшочке в более обширном комплексе волшебных идей. Кроме того, у этой сказки есть несколько других регистров вращения, как и у любой другой. Например, психоаналитический. И, если вам это покажется удачным, мы можем двигаться и в этом направлении.

Но начнём все же с социального аспекта, потому что, согласно целому ряду исследований, одно из наиболее авторитетных сегодня, принадлежит историку Роберту Дарнтону, который недавно прочитал курс по европейским сказкам, представив их как повествование об исторических событиях в измененной форме, которое предлагает нам вот этот опыт большого голода, больших войн, больших страданий, больших свершений, переданных в такой, очень компактной форме сказки.

Мы можем так же двигаться в сторону будущего. Нам кажется, что сказка отсылает нас, прежде всего, к какой-то истории, которая когда-то уже случалась. Но на деле, в сказочном повествовании в той степени, в которой оно выражает некоторые ожидаемые надежды и влечения, совершенно очевидно, что есть горизонт будущего. Горизонт ожиданий, который был актуален для рассказчиков в момент, когда сказка была зафиксирована, но который также может быть актуализирован в настоящий момент, потому в сказке присутствуют структурные элементы, некоторые модели, которые воспроизводятся до сегодняшних дней и, совершенно очевидно, что будут воспроизводиться и в завтрашних.

Вот, давайте попробуем выстроить навигацию между этими пластами, между этими регистрами прочтения. А, для начала, давайте вернемся к сказке, как таковой.

Если вы попытаетесь представить себе насколько велик охват, насколько широка география этой сказки. Что бы вы предположили? Знают ли, например, сказку во Франции?

Из зала: Конечно! Конечно! Конечно!

Александр: А почему, конечно?

Из зала: Мне кажется, это я не как филолог говорю, как обыватель. Мне кажется, просто это такой сюжет, многие сказки используют одинаковый сюжет. В прошлый раз спрашивали про Иванушку-дурачка, и якобы этот герой есть во многих сказках, не только в русских народных. Сюжет обрастает какими-то реальными событиями той страны или того времени. Потом, есть сюжеты, которые тематические. Их не очень много, по ним строятся и сказки.

Александр: Идея того, что есть такие базовые структуры, истории, которые материализуются с различными дополнениями, акцентами и коррективами, безусловно, имеет отношение к той традиции, которая идет от братьев Гримм и от филологии XIX века.

Но, если вы попытаетесь проверить, насколько хорошо знают сказку «Волшебный горшочек», например, в Италии или во Франции, то есть в Средиземноморском регионе, то одним из показателей, который позволит это сделать, может быть Википедия. Если вы посмотрите в Википедии сказку о волшебном горшочке, статья есть на русском языке, на немецком, на английском, но ее нет не на итальянском, не на французском языке. И, если вы спросите итальянца: «Знаешь сказку про волшебный горшочек?», он ответит: « Про волшебный, что?», это говорит нам о том, что на деле, магическое знание, волшебное знание распределено неравномерно.

Конечно, отдельный предмет интереса — это то, как путешествуют те или иные сюжеты, получая или не получая, свои продолжения в разных обществах.

Вот, давайте попробуем реконструировать с вами сказку. Вот как вы ее помните? Она же совсем небольшая. Она занимает, буквально, полтора абзаца.

Из зала: Жила-была девочка. Она пошла собирать ягоды. Долго она их собирала. Потом, встретила бабушку, которая попросила ее угостить этими ягодами. Девочка была добрая, она угостила бабушку и та дала ей за это горшочек и сказала: «Захочешь есть, надо сказать «Горшочек, вари!», а когда будет достаточно — «Горшочек, не вари!».

Александр: Подождите, а давайте здесь остановимся. А все помнят, что там была бабушка?

Из зала: Да, да, да…

Александр: А кто не помнит?

Из зала: Я не помню, я не помню…

Александр: Вот видите, не все помнят. Продолжайте…

Из зала: Дальше. Девочка принесла горшочек домой и её мама сказала «Горшочек, вари!». Горшочек начал варить, варить, варить. А мама забыла сказать, какие нужно было сказать слова, чтобы он перестал.

Александр: Забыла или не знала?

Из зала: Не знала!

Из зала: Нет, забыла!

Александр: Одни говорят, что не знала, другие, что не помнила. Это важно! Потом объясню, почему. Вы очень хорошо, точно воспроизводите версию одного из текстов, но здесь важно, когда вы говорите «Забыла» и не задумываетесь о том, что она могла и не знать. Это не странно? Продолжайте, пожалуйста.

Из зала: Дальше горшочек продолжил варить много каши и мама уже не могла даже выбраться из дома, насколько я помню, потом девочка прибежала и сказала «Горшочек, не вари!».

Александр: А как она заканчивается, вы помните последнюю фразу?

Из зала: Последняя фраза про то, что из других деревень и городов приезжали люди тоже с кашей. И, когда им хотели предложить каши, они говорили, что не надо, у них уже все есть.

Александр: Интересно, все помнят этот момент? Нет? А вы как думаете, как она заканчивается?

Из зала: Все были счастливы, каши было много, никто не ругался, так как все наелись досыта.

Александр: Любопытно! Даже никто не ругался, такой момент социальной организации. Сейчас происходит то, когда антрополог обращается к различным информантам с просьбой рассказать свою версию сказки или мифа и у нас сегодня ситуация, когда можно впрямую противопоставить некоторые нюансы этой интерпретации. Например, вы помните, что приезжали люди из других городов?! Вы помните, что наступил всеобщий мир?!

Из зала: А я помню только, что «Горшочек, не вари»!

Александр: Остальное, просто меркнет в той каше, да? А вы что помните, финал сказки?

Из зала: Если честно, я читал несколько версий. У разных версий был разный финал. Если быть точным — две. Одна из них, в которой имена были немецкие. Там говорилось о том, что люди, так как все улицы были в каше, если хотели пройти, то они должны были проесть себе путь. А вторая была русская. Она была короче раза в полтора. Я так понял, что к ней не стоит особо прислушиваться, но негативных коннотаций и эта концовка не вызывала.

Александр: Совершенно верно, но и не вызывала она и позитивных коннотаций. На деле, эта сказка без морали. Потому у вас и возникло такое сомнение, хорошо или плохо, что горшочек варит?! То есть, братья Гримм, вернее в той версии, которую они представили, потому, что они были фундаменталистами и не слишком сильно перерабатывали рассказы, которые они услышали, у них сказка так и заканчивается: И люди, которые возвращались в свой город, вынуждены были проедать дорогу к своим домам через кашу.

И вот, этот прекрасный образ людей, которые вгрызаются в залежи каши для того, чтобы добраться до своей двери, и дает нам понимание того, что эта сказка с открытым финалом.

Вы воспроизвели советскую версию сказки. Некоторые вспомнили про людей, которые приезжали со свои зерном или пшеном, а им говорили «Уезжайте!». Это мультфильм 1984 года, у братьев Гримм этого нет. То есть, получается, что сказочный сюжет дополняется некоторыми элементами, которые каким-то образом связаны с правдоподобием этого сюжета, для сегодняшних, которые отсутствовали тогда, но которые позволяют стереть историческую границу. Позволяют не видеть, что эта сказка имеет отношение к какому-то конкретному периоду.

В исходной версии есть некоторые элементы, которые есть и в советской. Сказки из советского перевода более ценны. Именно потому, сказка прочитывалась, в первую очередь, как сказка о доброй девочке.

Из зала: Дальше бы не было сюжета про маму и дальше?! Ну, мне так кажется, что прочтение про добрую девочку, оно — однобоко!

Смех в зале

Из зала: Смыл в том, что мама варила, но она не смогла ничего сказать. Зачем эта сказка продолжается? Могла бы наварить, все были бы счастливы, поели кашу и все. А не только про добрую девочку.

Александр: Ну, отчасти. С другой стороны, это мало что объясняет, сказка может закончиться самым неожиданным образом, даже если начало кажется вам предсказуемым. В этом преимущество и очарование мифологии, которая может сильно расходиться с нашими сегодняшними ожиданиями.

Но, все–таки, вернемся. Есть ли в сказке мораль или нет? Очевидно, если девочка добрая, то мораль есть. Она двусмысленная, потому, что девочка получает то, что она не просила, с одной стороны. С другой стороны, за свою доброту, в российской версии, она вознаграждена, но оказывается, что трудно справиться с этим вознаграждением, потому, что результат превосходит любые желания. Вот, примерно так ее можно прочесть в той версии, которая нам известна.

Из зала: А мне кажется, поскольку мы говорим о морали и смысле, то эта история про то, что все должно быть в меру. И это такая немецкая идея, что все в меру, не больше и не меньше. Именно, столько сколько нужно. Если каши слишком много, то тоже плохо. И это именно тема немецкого менталитета про меру.

Александр: А в чем тогда, если эта мораль про меру, в чем она подтверждается? Смотрите, девочка прибежала и сказала «Не вари!».

Из зала: Да, момент-то был упущен!

Александр: (под смех зала) Так, теперь не про меру, а про упущенный момент и «девочки, не отлучайтесь из дома!»

Александр: А вот, кстати, куда девочка из дома отлучилась? Согласитесь, это довольно тревожно, наверное, мама остается одна дома, а девочка, как взрослая, куда-то ушла?!

Из зала: Ну и что? Красная шапочка тоже в лес ходила?!

Александр: Просто, в одной из версий по-русски есть указание на то, что девочка ушла.

Из зала: Не в лес же она ушла? Просто, ушла к другу.

Александр: Это хорошая попытка, но — нет. Тему девочки, которая ушла к другу, хорошо и красиво объясняет один из переводчиков, конечно, добавляя реальность, которой там не было.

Из зала: Это важно, конечно, очень много зависит от перевода, правильно тут говорили. Лучше, конечно, читать в оригинале, потому что каждый переводчик накладывает свои реальности.

Александр: Совершенно верно. Более того, что сам финал указывает на то, что кажется можно достаточно свободно, не нарушая авторских прав, добавить от себя. Тут дело не только в многозначности этих слов и понятий, а в том, что переведено было из оригинальной версии сказки братьев Гримм. Было одно ключевое обстоятельство, то есть, было несколько правок, но одно — было совершенно определяющим. На самом деле девочка с мамой были бедны и девочка не пошла в лес за ягодами, потому что ягоды — это уже какой-то шик?! Когда у вас нет вот этого определяющего фактора, что девочка с мамой были бедными, то девочка может пойти за ягодами.

Из зала: Точно так же, как и бабушка, которая ей горшочек подарила, она ягоды не собирала.

Александр: В версии Гримм она не собирала ягоды.

Из зала: А что она собирала?

Александр: Закономерный вопрос. Если не за ягодами, зачем люди вообще в лес ходят?

Из зала: За хворостом (многоголосье предлагают разные варианты).

Александр: За хворостом. А еще за чем? За желудями, за грибами. А еще за чем?

Из зала: К бабушке…

Александр: Нет, это все–таки «Красная шапочка». То есть, не любая маленькая девочка идет в лес за волками. По версии Гримм не объясняется зачем именно она ходила, но шла она из ситуации крайней нужды. Эта сказка без моральных дилемм, это сказка без ясной морали. Возникает ощущение, что это откуда-то вырезано, в той версии, что Гримм зафиксировали. То, что осталось не вырезано, очень социально важно. То есть, крайняя нужда, девочка с матерью, то есть, отца в той ситуации нет.

Это что означает? Нет производителя, который бы помог выбраться из голода, поэтому, семья предполагает достаточно рискованный тип поведения. Например, девочка регулярно уходит из дома, и остается дома только мама, постоянно дома сидит. А девочка — то в лесу, то ушла к другу, то еще куда-то, по делам. Дома только мама, неспособная справиться с ситуацией, то кашу не может остановить, то еще что-то. В общем, с социальной точки зрения, точная характеристика семьи, находящейся на грани нищеты. Можно сказать, что роль мамы девочки, отчасти, даже перевернута.

Девочка идет в лес не за ягодами и встречает там старушку. Она не демонстрирует никаких добродетелей в исходной версии сказки, записанной Гримм. Она встречает старушку, которая заранее знает о ее горе, то есть о голоде. Старушка предоставляет девочке такую возможность, этот подарок, не за то, что она добрая, это не вознаграждение за добродетель, это подарок, который избавляет от голода.

Есть еще одна версия интерпретации сказки, мы можем пойти от горшочка.

Из зала: Горшочек — это технологии.

Александр: Совершенно верно. Проблема технологии. Есть параллель, довольно интересная, если мы следуем только за горшочком. В сказках Андерсена, которые были более авторскими, чем у Гримм, есть отсылка к каким-то традициям, существенно переработанным Андерсеном.

У Андерсена, если помните, есть такая сказка «Свинопас». Она тоже очень интересна в российском контексте. Там горшочек не варит бесконечно, он предназначен узнать, что варят во всех других домах. Не уточняет зону покрытия этот горшочек, но, тем не менее, это довольно важная технологическая деталь. Когда над горшочком поднимается пар, проведя над ним рукой, можно узнать, что готовят в любом из домов. За сколько дней свинопас изготавливает этот горшочек? За день.

Это в каком-то смысле технологический предмет, который изготавливается очень быстро и который не обладает, на первый взгляд, волшебными свойствами по своему происхождению. То есть в сказке Гримм горшочек появляется от ведьмы или хозяйки леса, здесь — он изготавливается человеком, без привлечения какой-либо магии.

И у Андерсена в его сказке есть очень четкое представление, почему свинопас начинает делать этот горшочек. Он оскорблен тем, что принцесса отвергла его подарок — живого соловья. Принцесса хотела, чтобы он был механическим. И тогда, чтобы отомстить принцессе, он разыгрывает целую социо-технологическую комбинацию.

Он претворяется бедным, в то время, как он богат. Он переходит из самого верха социальной лестницы — вниз. Мажет грязью лицо, чтобы быть неузнаваемым, изготавливает горшочек, который отвечает желаниям принцессы. Горшочек идеальный, потому что он искусственный и он развлекает, он удовлетворяет любопытство, он утоляет желание, и это, в конце концов, приводит к изгнанию принцессы из королевского дома. Здесь важно отметить, что сказки или мифы построены таким образом, что там ясное противопоставление, которое отсутствует в «Сказке о волшебном горшочке».

Андерсен восстанавливает связи, противопоставляя мир королевского дворца и мир бедного свинопаса. В сказке Гримм этого социального антагонизма нет. Если мы двинемся дальше, мы обнаружим, что в русских версиях сказки «Про жерновки», записанных Афанасьевым и Свердловым, записанных в разное время, есть социальный антагонизм. Напомните, что там за сказка?!

Из зала: Там про стариков, по-моему. Они были бедные, вырастили желудь.

Александр: А почему они вырастили желудь? Что с этим желудем-то делать? Никто не помнит? Они ели желуди.

Из зала: А, ели!

Из зала: Вырастили они желудь, пироги пошли, потом еще вырастили. А барин позарился на жерновки и забрал их себе. Что привело их к бедности.

Александр: Совершенно верно. Есть волшебный предмет бесконечного обеспечения, который магическим образом попадает к старикам. И вокруг него разворачивается совершенно ясный и прозрачный социальный конфликт. Правда, барин не отнимает силой эти жерновки. Он проезжает мимо дома стариков и просто, в подходящий момент, крадет. Вот эта украденная технология, присвоенная технология, это любопытно, с социальной точки зрения.

Момент, который отсылает нас к современным дебатам, например, в таком широком пространстве, которое включает, в том числе, все дискуссии о генно-модифицированных продуктах.

Технологии внезапного богатства, увеличения роста, производительности и т.д. странным образом перекликается с сюжетом русской сказки «О жерновках».

Но, в целом, и это не исключительный случай, речь идет о том, что богатые пытаются стать хозяевами технологий. А бедные пытаются эти технологии каким-то образом вернуть, потому что это технологии — магические. Это технологии бесконечного обеспечения счастья.

Стоит еще привести такой пример, когда технология не счастье производит, а изобилие. И границы его достаточно широки, начиная от древнегреческого мифа «О роге изобилия», который постепенно претерпевает изменение в ходе европейской истории и заканчивается вариациями Андерсена или современными мифами о технологиях, которые могут смыкаться, с реалистичными мечтами физиков и управленцев о холодном термоядерном синтезе.

Из зала: Это о фантастике. Человечество изобретает, хиреет и умирает.

Александр: Абсолютно точно. Как один из вариантов. Если вы помните, у Роберта Шелли есть фантастические рассказы о бесконечном генераторе объектов, который может выполнять желания, адресованные только другим. И это, как раз, тот случай, когда технологии не приносят счастья непосредственно владельцу. То есть, само описание вот этого мотива, кто может стать хозяином технологии, кто может принести максимальное благополучие людям, является предметом активного магического конструирования и фантастического, то, что уже не относится к магии волшебной сказки.

Попытаемся обратиться к еще более глубокому пласту. Мы установили, что у магического горшочка есть функция, которая может управляться другими предметами. Это функция бесконечного благополучия, которой бедные люди не всегда способны управлять, как Гримм. Либо, потому, что эту технологию у них отбирают богатые.

Все–таки, это объект, который произведен в магическом мире, но мы не знаем, каким образом он произведен. Но есть эпос, в котором дается объяснение того, как производятся такие предметы. И это, в первую очередь, северные эпосы, это Калевала, в которых есть очень похожие предметы. И там все эти предметы, а их не так много, как производители скорейшего просвещения, скорейшего блага, встроены в саму основу эпического мира. И это наиболее характерно для Калевала.

Если вы помните, был такой советский мультфильм по мотивам Калевала, где вся борьба между персонажами эпоса разворачивается вокруг волшебной мельницы. И у Калевала есть объяснение того, как создается тот магический объект. Хотя, и до сегодня непонятно, что это такое. Есть Сампо — это что-то большее, чем мельница и она составляет основную пружину этого эпического повествования. Но в XIX веке тот, кто обрабатывает фольклор, сводит всё разнообразие этих преданий в один текст, он считает, что лучше сделать вот эту непонятную сущность и предать ей вид мельницы.

И здесь мы наблюдаем характерный для сказок процесс, скорее реадаптации и модернизации. Реадаптация к современному восприятию. Если бы речь шла об универсальном принципе или некой магической сущности, которая производит блага, богатства и т.д. Воспринимать буржуазному читателю, горожанину в XIX веке такую абстракцию было бы гораздо сложнее, чем повествование о магической мельнице, за которую идет борьба.

(Сáмпо — в карело-финской мифологии единственный в своем роде волшебный предмет, обладающий магической силой и являющийся источником счастья, благополучия и изобилия)

Что такое Сампо? Сампо — это странный предмет, у него есть две стороны, оно скреплено ободом. Но, при этом, посмотрите, каким образом оно производится?

Кузнец, один из отцов-основателей Калевалы, мифический персонаж, хочет сделать подарок своей будущей невесте, хочет подарить то, что позволит им пожениться.

Он разжигает костер и в первый день изготавливает золотой лук, не то, чтобы он его хочет изготовить, он изготавливает некую магическую вещь, которая из огня выходит в виде лука. Этот лук стреляет во всех, без разбора. Кузнецу это очень не нравится, он ломает лук и бросает его в огонь. Лук сгорает.

Кузнец разочарован в результате, но на другой день он снова берется за работу. И из огня поднимается лодка, которая топит все челноки без разбора, вражеские или дружественные. Он понимает, что это не годится, ломает лодку и бросает ее в огонь. Лодка сгорает.

На третий день, в результате его усилий, из огня выходит золотая корова. Корова дает огромное количество молока, но никого к ней не подпускает. Кузнецу это не нравится. Он зарезает корову и бросает ее в огонь.

На четвертый день из огня встает золотой плуг. Плуг постоянно норовит выскочить из своей борозды и начать пахать чужую землю. Кузнецу это не нравится. Он разбивает плуг и бросает его в огонь.

На пятый день он разжигает костер сильнее, прилетают ветры, которые помогают ему превратить костер в огромное пламя и из огня появляется Сампо.

Вот этот странный, мифический артефакт, который не очень понятно как выглядит, что-то в нем есть, скрепленное ободом и разноцветная крышка.

Но, что гораздо более важно, Сампо очень рациональный предмет.

Из зала: А почему именно пять дней? Я все ждала 7 дней. (смех в зале)

Александр: С одной стороны из Сампо падает размолотая соль. С другой стороны — мука. А с третьей — золото. Производится все в таком количестве, что поразительно, что одной части достаточно для того, чтобы есть и пользоваться прямо сейчас, другой части — чтобы пустить в торговлю, а третью часть — про запас.

Согласитесь, что это просто бизнес-план. Это идеал общества, которое переживает, в том числе, долгие зимы. Общество, в котором проживает такой мифический объект, становится правдоподобным.

Что происходит в этой самой девушке, для которой она предназначена? Не дожидаясь, когда кузнец принесет ее в виде подарка, её похищают и запирают в пещере. И здесь происходит необычное, для мельницы, обстоятельство.

В этой, запертой на 9 замков, пещере Сампо дает три корня. Один корень прорастает в землю, другой — в морской берег и третий — в скалу.

Вот, что это за мельница, которая прорастает? Оставляет сомнения, что мы можем говорить о точности интерпретации этого волшебного объекта, как мельницы.

Затем, вокруг Сампо, разворачивается совершенно комическая борьба. Люди с Калевала пытались ею завладеть и это происходит. И, пока они везут ее морем, Сампо разбивается, распадается на фрагменты и падает в море. И только некоторые фрагменты крышки достигают берега и приводит в тому, что в Калевале стали отмечать. Но основная часть этого объекта продолжает действовать и продолжает молоть соль, в результате чего, морская вода соленая.

Часть тех тезисов, которые возможны сегодня, пытаются нас убедить, что существуют достаточно простые технологии, которые сами собой разрешают наши вопросы и проблемы. И этим трудно пренебрегать, когда вы рассматриваете даже, если мы говорим не об электронных технологиях, а о человеческих технологиях, изменения моделей управления организации. Сегодня существует достаточно очевидный крен в сторону технологизации управления, со всеми KPI, зачетными кредитами, причем, это распространяется не только на частный сектор, но и на реформы госуправления, которые предполагают, что путем выстраивания жесткой системы конкуренции и показателей эффективности, можно включить любого производителя, вне зависимости, от его предрасположенности, биографии и т.д. Можно включить такую систему, где продуцируя такую ситуацию в белом листе, мы в любой организации получим резкий скачок производительности.

Во всем мире, эмпирически, это не работает, но, представление о том, что это должно где-то и когда-то сработать, является очень важной компонентой тех мучений, которые мы испытываем на нашем рабочем месте.

Из зала: Это уже в прошлом. Уже устарело. Во всех отраслях. Это как раз такое явление XX века, потому, что XXI век — это управление на основах лидерства, это немного другая позиция, где каждый может быть лидером. Возвращаясь к страданиям, мне не кажется, что надо формулировать эту сказку, эту тему, не как избавление от страданий, а как избавление от бедности. Может ли технология избавить нас от бедности?

Вот, все обсуждение построено на первом мире, Москва — не вся Россия, а мы — говорим с точки зрения москвичей, которые обеспечены всем. А если мы сравним себя с третьим миром? И возникает вопрос, вода, водопроводная вода. Вот, водопровод, он избавляет от бедности? Или нет?

Из зала: Он же лишает вас страданий?! Так очень много тем можно поднять, применительно с горшочком.

Из зала: Счастье — это, вообще, специфическая вещь. Можно быть богатым, здоровым, успешным и не иметь счастья. А можно быть счастливым глубоко больным.

Александр: Сегодня мы обсуждаем вопрос лишения бедности, как избавления от страданий, так как и в сказке и не только бедные страдают. В психоаналитической интерпретации важна фигура и способность матери. То есть, женщины, которая не обладает достаточным умением для того, чтобы управлять своими желаниями. И вот это бесконечное удовлетворение своих желаний является одной из определяющих интриг, о перевернутости отношений между матерью и дочерью, с точки зрения авторитета, был бы здесь неплохой связкой.

То есть, управление собой, управление своими желаниями, в конечном счете, развитие. Так оно формируется. Но здесь, мы и так находимся на достаточно зыбкой почве, одновременно увлекательного путешествия в самые возможные миры интерпретаций, с другой стороны, той интерпретации, которая может войти в нас некоторыми значимыми элементами, как бедность.

Полагаю, если вводим бедность обратно, то другие интерпретации, если мы ее возвращаем в качестве одной из определяющих точек отсчета, которые рождают сказку, которые делают ее важной. Почему-то, эта история важна.

Мы можем отступить от многих других интерпретаций, сократить наш творческий произвол, наше увлеченное толкование, потому что, в конечном счете, социальный смысл, который содержится здесь, в тезисе о бедности, в тезисе о технологии, которая нам не принадлежит до конца и которая, скорее овладевает нами, чем мы ей, на мой взгляд, один из ключевых. Например, геймер страдает от того, когда он изобретает такую технологию, результаты действий которой довольно трудно предсказать. Вот в таком смысле мы как раз и обращаемся к социальным мотивом сказок. Они гораздо рельефнее, гораздо убедительнее актуализируют проблемы сегодняшнего дня.

Более подробно про проект разбора сказок и не только подробнее здесь: scienceme.ru

Natalya Koneva
Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About