Create post
Реч#порт

Я росла в комнате с книжным шкафом

С Верой Горбань мы познакомились лет пять назад благодаря Ольге Левской и Владимиру Полухину, которые вытащили меня на концерт в Красноярск. Я знал, что она пишет песни (а также профессионально шьëт, фотографирует, рисует, реставрирует картины), но не знал, во что это всë выльется. А вылилось со временем это в чудесное панк-кабаре «Малина», которое за год своего существования произвело фурор на музыкальной сцене Красноярска. О том, как всë начиналось и чем закончится, я и поговорил с основательницей группы.

Фото: Вера Горбань

Фото: Вера Горбань

— Как ты организовала группу?

— На самом деле это смешная история: я ничего не организовывала, абсолютно. Песен очень много, некоторым из них более десяти лет. Просто в прошлом году на «Мире Сибири» сидим мы как обычно у костра: тридцать человек народу, по очереди на гитаре играем… Я пою какую-то очередную песню, и тут какая-то барышня спрашивает: «А где можно послушать записи? — Нигде. — Как нигде?!» И давай она на меня кричать, ругаться на тему того, как она будет жить без моих записей, если ей необходимо именно вот это настроение — и каждый день — и что вообще за безобразие, и почему у меня записей нет, хотя девочка не маленькая, могла бы уже и озаботиться. В общем, наутро она сделала вид, что была слишком пьяна и ничего не помнит, но при этом краснела, сдаëтся мне — врала. И я подумала, что прокрастинация — дело хорошее, но можно бы и сделать уже что-то с этим всем. Всë время казалось, что подходящего времени, чтобы играть-петь не было и не будет. Сначала было «слишком рано»: вроде как сказать нечего. Потом как-то вдруг стало «слишком поздно»: дети, работа, какие-то другие интересы. Периода же между этими состояниями не было никакого. И стало понятно, что надо просто брать и делать. Я написала по этому поводу длинный душещипательный текст, выложила его во «вконтактик», придумала название для группы, в которой была только я и штук 50 песен, потом Маша Поташкова (автор «малиновых» песен), которая на тот момент жила в Новосибирске, пошутила на тему того, не переехать ли ей обратно в Красноярск, чтобы заниматься вместе со мной музыкой…

— А откуда ты знаешь Машу?

— Маша когда-то пела в группе «Последний шиллинг» и тусовалась в кафе, которое ныне «Толстый край», а тогда было «Инглиш скул». Там я делала фото-ночь в стиле «декаданс», на ней мы и познакомились. С тех пор мы успели вместе и пошить, и поиграть, и попеть, и в Ергаки сходить. Она за это время вышла замуж, развелась, переехала в Новосибирск, приехала обратно, опять уехала в Новосибирск, и тут-то

— Когда ты увидела это сообщение, то подумала, что это тот самый человек?

— Я сначала вообще ничего не подумала, честно говоря. То есть я придумала, что вот есть «Малина», в «Малине» девочки, название приползло само. Сразу с логотипом: малина как битловская клубника, размазанная такая.

— Как остальные музыканты нашлись, кроме Маши?

— С Юлей, нашей балалаечницей, мы познакомились на крыше. Я там делала концерт группы «Медвежий угол», она с подружками пришла, мы увидели друг друга, потом пересекались на более-менее общественных мероприятиях, на каких-то поэтических вечерах с музыкальным сопровождением… И вот, прошлой зимой я искала балалайку. В одной из песен она была критически нужна, и я кинула клич: а давайте вы дадите мне в аренду балалайку, и будет мне счастье. На что Юля мне берëт и пишет: «Тебе к балалайке девочка не нужна?» Так появились Юля и балалайка. Потом Юля просто взяла и привела Алëну, скрипачку. Помимо скрипки у Алëны обнаружился голос. И стали мы играть и петь.

— Ты используешь только свои тексты или ещë какие-нибудь?

— Ещë какие-нибудь тоже использую. У меня нежные отношения с книгами, порой гораздо нежнее, чем с людьми. У меня нежные отношения с текстами. И иногда так бывает, что есть музыка, а слов не пришло. И я знаю, что есть на свете Саша Лисица, которая уехала в Питер, но когда-то давно мы с ней договорились о том, что определëнные тексты отходят на растерзание мне. Есть прекрасная Марина, которая пишет очень мелодичные тексты. Они не стихотворные, они прямо песенные, они поются сразу, они даже читаются — если просто читаются — нараспев. И есть прекрасная Маша, — она же Шутник, она же Дана Сидерос — на тексты которой я сейчас пытаюсь что-то писать. Еë тексты очень атмосферные и очень вкусные, я бы даже сказала: нажористые. Также с Машей (Поташковой) в соавторстве мы написали три песни.

— Ты пишешь только тексты песен или стихи тоже?

— У меня есть стихи, у меня есть сказки.

— Что из этого ты начала сочинять раньше?

— Стихи. Я сегодня пела песню на своë самое первое стихотворение, которое написала в 18 лет. Я просто сидела, и оно как давай из меня переть неистово. Это блюзец такой с балалаечкой.

— А как ты начала писать песни?

— Давно это было… Стихи я начала писать, когда мне было 18, а песни были чуть позже, и было это некоторым образом связано с бардовской тусовкой, красноярской и не очень…

— Ты общалась с бардами?

— Немножко. Я бегала по бардовским фестивалям и орала, что ненавижу бардовскую песню. Из меня бард, конечно, вообще огонь. На самом деле я общалась со «столбистами»: за одним из них моя сестра была замужем. Так получилось, что он играл на гитаре, а я вот на гитаре не играла, зато у меня есть голос и я умею им что-то изображать… Я не помню, какая песня была первой. Может быть, еë вообще уже не сохранилось. Помню, какую песню первой разучила на гитаре: «Безнадëга» Вени Дыркина.

— Почему одни девочки у вас в группе?

— (поëт) Потому что, потому что… Есть несколько версий. Одна из них: я просто отвратительная женщина и ненавижу всех мужчин. Версия смешная, мне кажется, надо еë учитывать. Вторая версия — моя (смеëтся). Она заключается в том, что мужские и женские коллективы очень по-разному звучат. Женские мягче, но и безумнее. Вспомнить тех же «Колибри» или Dakh Daughters Band. Есть специфическое звучание у женских коллективов, оно мне нравится. Потому что мальчики, они такие… Не хочу сейчас грубых слов говорить, но — квадратно-гнездовые.

Фото: Константин Степанюк

Фото: Константин Степанюк

— А вы сразу решили, что вы будете панк-кабаре, или всë же были думы какие-то податься в другую сторону? Фолк, например.

— Всë, что после создания группы писалось новое, — «Гель для очистки совести», «Дура» — делалось уже осознанно как вполне себе панк-кабаре. Да, мне там не хватает медных духовых и кордебалета, конечно, но по ним и так слышно что они — из этой оперы.

— Скажи мне, как идеолог…

— Мне не нравится это слово.

— Скажи сама тогда, кто ты.

— Я корень куста малины (смеëтся).

— Хорошо. Скажи мне, как корень куста малины: вы организовались на почве желания песен поиграть или, скажем, славы всемирной достигнуть?

— Если это ставить целью, — вот мы сейчас запишем альбом, сделаем турне и другие сказки народов мира — то можно лихо обломаться где-то по пути и просто перестать. Поэтому мы изначально постулировали следующее: мы поëм, потому что не можем не петь. Это такая потребность, которую нельзя подавлять. Посему мы играем, поëм, выступаем, а требования к этому всему в виде популярности, финансовой окупаемости… Их можно выдвигать когда-нибудь сильно после. Потому что когда всë в процессе, когда оно маленькое-свеженькое, его можно этим сильно испортить.

— А чем ты готова пожертвовать ради известности?

— А зачем жертвовать?

— Вот представь, что приходят люди и говорят: мы готовы дать вам миллион баксов…

— Давайте.

— Но! Музыканты будут другие, а песни вам немного подправит Лариса Рубальская.

— Я даже не знаю, кто это (смеëтся).

— Смотрите, Вера Александровна. У вас фотогеничное красивое лицо, у вас песни интересные, но мы хотим лишь немного лоска привнести, то есть ради известности вам придëтся пойти на некий компромисс… А в ответ мы вам гарантируем гастроли по всей России, полные залы, телевидение и всë, что угодно.

— То есть ты сейчас размер компромисса хочешь выяснить?

— Да.

— Короче, смотри. Авторский материал на то и авторский, что когда в него вторгается кто-то, он таковым быть уже не может. Это уже что-то другое.

— Но продюсер приходит к тебе с мешком денег…

— Продюсер приходит ко мне с мешком денег, и я говорю продюсеру, что мои тексты менять не надо. Потому что мои тексты поменяны достаточное количество раз, — мною в том числе — и я считаю, что каждый мой текст в достаточной степени идеален. Аранжировки можно менять, но только совместно со мной, а не «мы будем делать вот так и никак иначе».

— А музыканты?

— Я вообще думаю, что у «Малины» должно быть несколько разных составов.

— Как у «Ласкового мая».

— А чего нет-то?

— С какой целью?

— Если я, например, хочу немножко заработать бабла, потому мне зачем-то оно нужно, и мне нужно сделать фан и с этим фаном пойти по нашим ресторанчикам, то мне материал нужно обкатать. Для этого мне нужен состав, в котором у меня есть басист, медные духовые, ударник, всë это тыц-дыц, там-тара-дам. У меня изначально было два списка песен: одни танцевальные, а другие — чтобы подумать. И можно для людей, которым нужно не только «ай-лю-лю», делать сольные выступления, никто не мешает. Но для этого нужен немного другой состав.

— Я забыл задать традиционный вопрос в самом начале, сейчас исправлюсь: как ты пришла в музыку?

— Это всë тяжëлое детство в приличной семье (смеëтся). Я росла в комнате с книжным шкафом в семье, где мама всë время играла на пианино: она закончила Новосибирскую консерваторию. Мама преподавала в музыкальной школе, в которую меня с радостью определили. Это были весëлые голодные девяностые. Я начинала со скрипки. На скрипке я играла в целом восемнадцать лет: музыкальная школа, лицей, колледж, академия. Академию я не закончила: не смогла.

— Ты не смогла, или…?

— Не смогла, не вписалась. Довольно бессмысленная штука. Что делает скрипач, когда заканчивает академию? Он садится в оркестр, преподаëт в музыкальной школе, и, например, ещё работает в ЗАГСе, на свадьбах в ресторанах. А я не могу. Было изначально понятно, что ни в какой оркестр я не сяду. И людям, которые едят, я тоже не могу играть. Лучше я выйду и буду стритовать на улице. И тогда будут останавливаться люди, которым интересно то, что я делаю, и с ними будет в этот момент что-то происходить. Это лучше, чем пойти в ресторан, чтобы играть на свадьбе. В оркестре — совсем тоска. Музыкальные школы — это своеобразные паучьи банки (смеëтся). Была ещë мысль уехать в Европу, чтобы там выучиться и опять же сесть в камерный оркестр. Там зарплаты в камерном оркестре хватало бы на то, чтобы жить нормально. Здесь так не прокатит.

— Хорошо. Совершим скачок обратно к «Малине». Вы чувствуете свою какую-то сибирскость, красноярскость? Чувствуете ли, что вы глашатаи города? По крайней мере, я слышал в песнях чëткое упоминание: Красный Яр и…

— Это не мой текст. Это песня группы «Безразницы», в которой я некоторое время играла.

— То есть ты так же свободно могла бы писать свои песни во Владивостоке, Питере, Минске?

— Думаю, да.

— Ты упомянула группу «Безразницы»…

— Да, так она и называлась. Знаешь как название образовалось? СМС-переписка: «А как группа называться будет? — Без разницы. — Это название? — Да».

— Разных проектов у тебя было много?

— Достаточно много, если считать со школьных времëн и не забывать все микропроекты.

— Вы с какими-то группами красноярскими дружите? Ну, вы кому-то импонируете, кто-то вам нравится, всë такое прочее…

— (смеëтся) Ну, у нас есть «Гоблины», с которыми мы не дружим, но мы их знаем. А они нас нет. Они ни разу, кстати, не были на наших концертах. Ещё есть группа «Галия». Мы очень разные, но целевая аудитория в городе сопоставима у нас. Я очень мало знаю сейчас красноярских групп…

— То есть вы не в тусовке?

— Я попытаюсь корректно формулировать. В общем, у нас сейчас много новых групп появилось, и я их не знаю. Я их даже не слышала, но судя по тому, что хлопцы говаривают, есть группы хорошие. Может быть, с ними стоит дружить. Мне очень нравится минусинская группа «Живая вода». Они всë хотят, чтобы я с ними чего-нибудь пела, но мы слишком в разных местах.

Фото: Евгения Иголкина

Фото: Евгения Иголкина

— Помнишь первый концерт, на котором ты побывала?

— Моя сестра старше меня на десять лет. Конечно же меня оставляли с ней. Мама работает, папа где-то есть, но отдельно. Сестра очень долго была мне мамазаменителем. Таскала меня с собой везде. На первом рок-концерте я была лет в шесть: какое-то ДК, много шума, мало света, что-то мигает. Самые ранние воспоминания это прогулки по набережной с босоногими людьми в джинсах и жизнь на столбах в домике рядом со зверинцем. Была квартира на Предмостной, на двери которой был нарисован огромный глаз. Это был «глазок», через него смотрели на внешний мир. Были странные и весëлые люди в квартирах без мебели, зато с книгами. Хипари, которые делали костюмы и ходили потанцевать в них на улицу Мира, музыканты, которые играли там же, безумные художники. Все они были очень деятельные. У них все время происходило что-то прекрасное и безумное. Потом были и другие тусовки, конечно, но они не были про музыку.

— Ты чувствуешь преемственность какую-нибудь?

— С теми? Даже не знаю. Наверное, да, если в целом так посмотреть на мою квартиру, на образ жизни…

— Расскажи о своих кумирах в детстве и сейчас.

— Как-то очень сильно различается: классическая музыка и… В общем, всë, чему меня учили, и чем я жила очень долго. Потому что ты меня спрашиваешь про кумиров в детстве, а я вспоминаю всяких Перельманов, которые Паганини играют, и такая сижу и думаю: «А я вообще когда-нибудь так смогу?» Знаешь, я не фанатею. Я не слушала группу «Кино». Мне кажется, чтобы быть кумиром, ориентиром, надо быть вообще идеальным. Я стала постарше и начала слушать Pink Floyd. Был Науменко, «Аукцыон», Арефьева, Умка, «Ноль»… Кажется, всë. Мне даже БГ был долгое время очень «не».

— А когда перестал быть «не»?

— Знаешь, пару лет назад стал более-менее, а до этого было какое-то отторжение. Я даже обосновать никак не могу это отторжение, оно просто было и всë. Я поняла, что там и тексты, и музыка, и целая эпоха, но — нет. Очень долго хотела сходить на концерт Умки, потом она наконец приехала в Красноярск, и первое, что она сказала на концерте после второй, кажется, песни: «Вот говорил мне Торин лет 17 назад: поезжай в Красноярск будет круто. Я приехала в Красноярск, и правда круто. Только долго что-то ехала». Очень долго хотела, чтобы приехала Арефьева. Она приехала — и больше я на еë концерты не хожу. Потому что у меня не совпали еë песни с еë манерой поведения. С Умкой же мы обнимались, да. Сейчас из музыкантов, на которых я могла бы ориентироваться… Я вообще не могу назвать какую-то группу. Есть группы, у которых есть определëнная манера пения. Есть группы, у которых есть определëнное звучание в той или иной песне. Например, у The Dresden Dolls иногда очень интересные решения для некоторых песен есть. Так что по кусочкам, как мозаику, я могу сложить образ идеального музыканта, но целиком такого я не встречала.

— Красноярск — комфортный город для проживания группы?

— (смеëтся) Нет. Ни по каким параметрам.

— То есть ваша концертная деятельность вас не устраивает?

— Наша концертная деятельность в том числе упирается в то, что у нас нет помещения, в котором мы могли бы комфортно выступать. Просто в городе в принципе нет такого помещения. То есть они как бы есть, но такие места находятся в глубочайшей запинде, вмещают 200 человек, и там есть бар. Либо место находится в центре, но вмещает 70 человек — впритык. И там есть бар, да.

— Бар — это обязательное условие для вас?

— Да.

— Почему?

— Потому что так смешнее. У нас не тот формат музыки, чтобы в театре где-то играть…

Автор: Юлия Липовка

Автор: Юлия Липовка

— А если бы вам предложили написать музыку для театра? Или для фильма.

— Я бы с удовольствием написала музыку для фильма или театральной постановки, у меня что-то такое проскакивает иногда. Но это опять же не та музыка, что мы сейчас с «Малиной» играем. Разве что пара песен, которые атмосферные самые: арфу добавить, и вот тебе сказочка такая. В общем, нам нужно, чтобы было место, где попрыгать, место, где выпить, и вообще чтобы было место, куда поместиться, поставить аппаратуру. Как-то всë плохо с помещениями. Грустно, плакать хочется.

— Гастроли были у вас?

— Мы ездили на «Мир Сибири». Нас взяли на малую сцену, после концерта я сказала: «Ах, хорошо!» И мы расползлись на отпуск.

— А на сколько альбомов песен у тебя хватит?

— Из тех, что меня устраивают как материал, над которым можно поработать — на два альбома есть. Если прямо вот совсем представить альбом такой, который мне будет нравиться-нравиться — на один.

— Каковы же ваши дальнейшие планы?

— Это гадкий вопрос (смеëтся). Я не знаю, какие у меня планы на дальнейшую жизнь, а ты меня про группу спрашиваешь. У меня момент в жизни, когда я остановилась, смотрю вокруг: а что происходит, скажите? Но если чисто технически подойти к этому вопросу, то у нас до весны должны произойти три концерта. Один, например, с группой «Галия». Они нам предлагали, но пока ничего конкретного не произошло. Но произойдëт, наверное. И я хочу, чтобы этим летом группа неистово поездила по фестивалям: «Мир Сибири», «Устуу-Хурээ», «Вотэтно», Baikal-Live. И можно ещë куда-нибудь попасть, потому что зазор по времени между фестивалями большой.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About