90-е. Новосибирск. Аляповато одетые люди на фоне мрачных серых зданий советской эпохи. Бойкая торговля прямо на улице. Рекламные плакаты и афиши, нарисованные от руки. Разнообразная музыка, звучащая из отрытых окон квартир, автомобилей, ларьков… На самом деле так выглядел любой город на постсоветском пространстве. Как же разглядеть лица необщее выражение, услышать «тот самый» голос? Можно смотреть в архивах подшивки газет и журналов, искать на «Ютубе» местные программы передач тех лет, или скачивать на «Рутрекере» какие-нибудь «документальные фото Энска». Но есть ещë музыка. И есть те люди, которые знают местную музыкальную реальность, с легкостью путешествуют по этому ландшафту, сами являются его творцами и хранителями. С начала 90-х годов одним из таких хранителей в нашем городе является Николай Иванов — человек, знающий, наверное, всех музыкантов Новосибирска. В беседе также принимал участие Андрей Бессонов.

— Как всë начиналось между тобой и музыкой?

— Всë было очень просто, по-тупому. У меня есть старший брат, он был меломаном. Когда мне было 6 или 7 лет, папа подарил ему катушечный магнитофон «Маяк-203» и первые две записи: «Don’t Be Fooled by the Name» Geordie и «Machine Head» Deep Purple. Ты понимаешь, для меня, мальчика, это была очень «вкусная» музыка. Я смотрел на мир глазами брата-меломана, он притаскивал различные записи и по состоянию на 1982 год у меня была фонотека порядка 120 катушек, это было очень много.

— Брат играл на чëм-нибудь?

— Брат играл немного на гитаре. Когда мне было лет 12, он мне показал пару аккордов, и дальше я сам пошёл. Мне ещё мама говорила, что у меня вкус был с детства сформирован: у нас была здоровенная радиола с гибкими пластинками «Кругозор», и у меня был к ним безлимитный доступ, я их находил, ставил, слушал. Я считаю, что это и есть музыкальное образование, реальное. В музыкальную школу не ходил, Бог миловал.

Брата отдали на баян, и он его тихо возненавидел. Меня не отдали в музыкальную школу, и у меня была гитара. Потом у меня был темброблок за 25 рублей, который на акустическую гитару вешается, я его загонял в микрофонный вход магнитофона, давал гармоник, гейна… Вот такая у меня была в 6-7 классе развлекуха.

— А ты концерты посещал уже?

— Я рос в Барнауле, и там в то время концертов не было. Нет, там разве что в Горпарке играли на танцах пацаны.

— А «Территория», что ли, была позже?

— «Территория» прошла мимо, а потом, когда я приехал в Новосибирск и поступил в НЭТИ, я купил первую гитару. «Орфеус Пловдив», с фендеровская головой, колки с одной стороны. Я купил еë на первом курсе за гигантские деньги у одного первомайского фарцовщика. За 80 рублей, две стипендии. Полное говно, а не гитара. Неудачная инвестиция.

— Ты тогда играл для себя или уже была группа?

— Опыт игры в группе был у меня ещë до армии, но не особо серьëзный. После армии уже поигрывал… Потом в магазине «Культтовары» на Ватутина, 21 я купил бас-гитару «Экшн 2001» (Musima Action Bass 2001), аналог джаз-баса (Fender Jazz Bass) за 300 рублей. На чëрном рынке такая стоила полторы тыщи. Увидел за триста, занял денег, купил. Но на бас-гитаре я тогда играть так и не начал, хотя первый порыв случился в 1991 году, когда я съездил на десятый фестиваль Ленинградского рок-клуба. Я там был прямо огорошен, ошарашен, вдохновлен или растоптан, я так до конца и не понял. В Новосибирск приехал с твëрдым пониманием, что вот он путь, надо идти так.

— Получается, в Новосибирске ты не попадал на местные фестивали?

— Нет, попадал

— Но там ничего так не вставляло?

— Нет. Я на них был как зритель, как музыкант не попадал. В 1987 году приезжал «Наутилус», это было здорово. Приехали как-то «Телевизор» с «Присутствием», это было где-то на Пединституте. Борзыкин играл на маленькой ПСС-ке, то выступление «Телевизора» надо было видеть! Сейчас ничего подобного рядом нет. У них не было бас-гитары, на каком-то аналоговом синтезаторе игрались басовые линии, волновая гитара без переусиления, и барабанщик был хороший очень.

— А сибирский панк наш?

— Меня не втыкал панк совершенно, «Город ДИТ» вот нравился мне. Шоу нравилось, звук не нравился. Звук всегда был катастрофически говëнный, хорошего звука практически никогда не было… Хотя, помнится в 1982-83 году брат привез мне из НЭТИ в Барнаул записи «Ломбарда», где играл Бугаец, и эти записи были хорошего качества, я был тогда поражëн. Я помню первые песни Юрия Наумова и «Проходного двора», которые вы, наверное, и не помните уже:

Солнце светит, но не греет

И закончился май мой

И вот теперь я в ноябре…

Такие страшные песни. Но они очень характерные, постановочные, сценографичные.

— И вот после 1991 года ты решил, что пора выступать.

— Мы сначала сели в ресторан «Дубрава» и через месяц я понял, что это совсем не то, что было нам нужно. Но у нас скопилось какое-то количество аппаратуры, и мне дирекция студгородка отдала помещение, в котором я потом прозависал лет пять, или четыре, а потом там получился клуб «888».

— Так ты организатор этого клуба?

— Я предтеча, скажем так. Организатор, безусловно, Казаринов. У меня никогда не было бизнес-хватки. Но там у меня много кто переиграл: Женя Каргаполов, Валера Фомин, Андрей Ефремов…

— Ну, а сам-то ты играл, выступал уже?

— Да, играл, у меня была замечательная группа «Увачи». Индеец, Теркин, я, Аргунчик. У меня тогда была бас-гитара интересная по типу «Пресижн» (Fender Precision Bass), два датчика в шахматном порядке. Прибалтийский самопал, но хороший самопал, классный. Тогда как раз «Red Hot Chili Peppers» покорили весь мир, и я прямо до синего пальца с них лепил. Мы дали всего два концерта и стали открытием года по чьим-то там версиям. К нам стали приходить с телевидения. Тогда у меня была самая золотая пора. С общаги меня уже попёрли, и я жил на точке. Вот точка, вот он я: мой матрас, мои магнитофоны, барабаны, комбики. Приходили люди, репетировали, платили то ли пять рублей в час, то ли пятнадцать, я уже не помню. Мне бы в голову не пришло деньги брать. Пришло Теркину который тогда со мной жил, он сказал: «А чего это оне фсе, пусть деньги дают!» И они стали давать деньги, и я думаю: о, копейка какая-то. А до этого я знаешь, откуда деньги брал? Бутылки сдавал. Неделя рок-н-ролльных репетиций — два мешка бутылок, можно идти сдавать.

В 1991 году у меня с Пашей Петровым и Лëшей Дерием была группа «Поцарапанный воздух». Потом «поцарапанный» отпало само собой, и я отпал. Группа стала называться «Воздух» и играла качественный фьюжн уже без меня. Паша Петров довольно быстро уехал…

— А записи оставались хоть-какие-то?

— Где-то есть.

— У кого?

— Можно задать Лëхе Грачеву вопрос, есть ли записи.

— Как ты познакомился с группой «Йод»?

— В «Кобре» на концерте я их увидел. Потом делал им звук. Я тогда не как поэт-музыкант выступал по большей части, а скорее как звукоинженер. Но к этой работе я относился творчески: вклинивался и перекорëживал музыку очень сильно, оставляя свой неизгладимый след на ней. У меня был в использовании процессор «Венец», очень странный, в нем можно было sf-фильтр так настроить, что он субгармонику какую-то даëт, ловишь частоту с глубиной… Помнится, записывал Бугайца, Фомина и Каргаполова, которые для меня были тогда недосягаемыми звëздами. Они пришли, играют, я всë включил, настроил… И вот они играют, а я ловлю, издеваюсь над звуком постоянно, участвую в процессе полновесно, как член состава, они же этого не слышат. А потом они слушают запись, Бугаец смотрит на Каргаполова и говорит: Женя, это квартет, а не трио (смеëтся).

— Расскажи про «Оркестр Савой». Как ты туда попал?

— Они без меня образовались в 1996-97 году. Был такой Рауль Семенов, барабанщик-педагог. Он воспитывал группу «Иверень», это происходило во втором корпусе НГТУ в 606 аудитории, на шестом этаже. Там вообще была воронья слободка, было штук пять точек в разных концах…

— Там же Селиванов в своë время репетировал?

— Мало того, он там и повесился. И «Калинов мост» репетировал в 605 аудитории, «Злые языки» в 626. Короче, когда «888» только открылись, я впервые увидел там «Савой». Меня сильно удивило, что у нас такие группы бывают, интересно они играли. И потом, когда я про них постоянно размышлял, то понял, что средняя группа с хорошим барабанщиком — это хорошая группа. Рауль очень долго дрюкал Лешу Суровяка, Сашу Волчкова, Ваню Кривцова. Ваня Кривцов сейчас играет в «Сибирском Диксиленде», у Леши Суровяка сейчас группа «Иволга». Саша у него был барабанщиком, но любил выпить. Саша же был и барабанщиком «Савоя». Поэтому они звучали очень фирменно. Обычно весь советский говнорок как локомотив на квадратных колëсах, а там круглые колëса, они едут…

— А до этого были в Новосибирске группы, которые тебе нравились?

— Ну, я был несколько раз на «Калиновом Мосте», и они мне сначала очень нравились. Но потом они уехали в Москву и что-то изменилось. Есть такая легенда, что когда Стас Намин их уже выкупил, выписал из провинции в Москву, он пригласил тогда ещë живого Фрэнка Заппу посмотреть на них, на «Калинов Мост». А у Димы Ревякина уже была первая волна звëздной болезни и с Васей Смоленцевым у него были первые рамсы. Он Васю уволил, а Бугайца выписал как матëрого мэтра. И вот заходит Фрэнк Заппа на репетицию, и они играют. От «Моста» в той музыке немного осталось, а больше стало от «Ломбарда». Музыкально Бугаец был крупнее Ревякина на тот момент. Заппа посмотрел, послушал, подошëл, пожал Бугайцу руку, а на Диму не посмотрел. Конечно, Дима закусился. Ещë мне нравилась группа «Закрытое предприятие», я пару раз на их концерте сильно отдуплял.

— Что можешь сказать о группе «Бомж»?

— Не нравились мне никогда. В них эпатажа было больше, чем музыки. Была вот интересная группа «Пëтр третий». Они красиво играли. Марк Рассадин был.

— А поэтическая составляющая тебя интересовала?

— Чтобы вокал и поэзия сочетались, бывает крайне редко. Вот у Андрюхи (сидящего рядом Андрея Бессонова), кстати, с рифмообразованием всë хорошо, с вокалом всë хорошо, музыка неплохая, но вот вектор мне не близок.

— Что можешь рассказать про Наталью Чумакову?

— Давай сразу про всех, кто играл в последнем составе «Гражданской Обороны» и кого я знал. Они угорали по Летову сильно. Пашка Перетолчин слушал много музыки. Очень разной музыки, я такой не слышал никогда и нигде. Они даже аппарат себе какой-то купили, хотели выступать, потом в Москву уехали, разок, другой, потом совсем уехали. Совсем уехали и как-то прилепились к Летову. Пашка всегда был такой… Он чëтко знал, чего он хочет, и играли они интересно. Правда, очень часто неслушабельно, на мой взгляд. Мне никогда не нравились ни Летов, ни Янка, потому что та музыка, которую я слышал… Кликушеская какая-то, что ли. Кликают беду. Фокусируют внимание на негативных аспектах бытия. Это они и делали, очень активно. Возможно, они объективно отражали реальность, которая их окружала. Но мне кажется, что если тебя в этом мире что-то не устраивает, то к чему делать то, что делал Летов? Он просто орал: вот жопа-жопа-жопа, ужас, воняет, уааа! Нормально было бы сказать: а вон там цветы, и там гораздо интереснее, а про жопу даже не упоминать. Чтобы цветы в медиапространстве разрастались и жопу вытесняли. Зеланд про это говорит в «Трансерфинге реальности».

— Ты веришь в трансерфинг реальности? (Андрей)

— А чего в него верить — он работает!

— А были в Новосибирске группы, которые про эти условные «цветы» пели?

— У «Летописи юга» это могло быть, но у Коли был к этому свой подход, хотя я всегда с удовольствием с ним играю. «Колесница счастья», что-то в них есть мистическое…

— А Сергей Трачук как тебе как гитарист?

— Знаю я Серëжу Трачука. Мы играли вместе некоторое время. Он отличный гитарист, у него острый кадык, глубокое погружение в музыку, он очень нравится девочкам. Приходят девочки в коротких юбках, садятся в первые ряды, чтобы смотреть, как Серëжа играет… Сухарь его звал Торчуком, потому что он Торчук тот ещë на самом деле. Сухарь, конечно, был тоже кадр, но как-то мы с ним находили общий язык, у нас была группа, называлась «Кататься ночью»…

— А есть записи?

— Где-то есть.

— Мне нравится, как ты относишься к записи (смеëтся). Ты помнишь, во скольких группах переиграл?

— Я на сороковой сбился.

— Что тебя влекло постоянно играть в разных группах, почему ты не выбрал группу под себя, не устаканился? С «Савоем» ты же долго играл.

— У меня, наверное, нет какого-то уважения к своему «я», желания возделывать свой огород и строить свой дом, и поэтому если меня приглашает поиграть группа, я играю.

— И находится время?

— И находится время, потому что я всë тот же ушлëпок, у которого ни дома, ни семьи. Кстати, вспомнил: записи «Кататься ночью» «в контакте» лежат. В 2002 году, когда у меня появился компьютер, я сам записал одну их песню. Мне было совершенно по фигу на студии, на оборудование, я в себя верил. Был микрофон МКЕ-9 и карта SB Live. Тут барабанный рифф с «Touch and Go» — «Would you go to bed with me»… (включает песню «Весна на нашей улице»).

— Ну, это про цветы, понятно.

— Денис потом писал свои песни, они совсем другие, он считает, что это его «бренд». Ну, пусть он так считает… Эту песню играли в 1998 году, записал я еë в 2002. Можно ещё посмотреть, что тут за оцифровка с кассеты. Был как-то концерт в «пятерке», в Академгородке и Валера Фомин стоит бухонький и мне говорит: «Ничего себе пацаны месят!» А я ему: «Это мои пацаны, я их воспитывал». Сам я как раз из этой группы только ушëл. Мы крепко играли, настолько крепко играли, что у Дениса наступила звëздная болезнь, он стал нас всех посылать. Мне это было не по нутру, и я ушëл в «Лукича».

— Ты гастролировал по России-матушке?

— Да.

— Не было желания уехать в Москву, осесть там, самому заболеть «звëздной болезнью»?

— Не было. Наверное, я ленив, надо быть готовым себя преодолеть, потому что Москва это жесткое место. Там некомфортно, сначала очень некомфортно, надо очень много-много раз через себя переступить.

— Ты контактировал с бердской сценой? С «Раздетой до крови» и прочими?

— Я с «Кубой» тусил. Ещë мне была интересна группа «Культурный бункер», они тоже мрачные. Ещë была группа «Гетто». Это силища. Шульц, он мощный. «Гетто» и «Культурный бункер» это бердская школа. На фестивалях, которые Нагорный устраивал («Море внутри»), мне понравилась группа «Атомная подводная лодка» и Анна «Шмендра» Ширяева. Настолько сильно понравилась, что я подумал, что если к Аньке каоссиляторы приделать хорошо, и что-то минималистичное (флейту и контрабас), то это будет дорогой проект, вкусный, потому что Анька играет ритмично, поëт здорово…

— То есть ты Крыса и Шмендру, ранние её вещи не слышал?

— Слышал. Слышал ранние вещи, но не воспринял.

— А как тебе Сват? У Свата очень много песен не про жопу, скажем так. Расскажи о нëм и барнаульской сцене.

— Свата, как ни странно, только недавно открыл для себя. Прикольный раздолбай, у него есть потенциал, «Люблю я, Обь, твою муть» — красивая песня… «Дядя Го» был чересчур заумный, на мой взгляд. Илья Усатюк — профессиональный музыкант, у него две группы: «Лос Бакерос» и молодой состав «Лос Бакерос» (смеëтся). В какой-то момент он стал играть на бокалах и стал ездить по миру, везде был: в Норвегии, в Сингапуре… Он открыл для себя эту тему: это экзотично, и никакой подзвучки не надо. Когда я работал с Профессором в «Профкоме» (агентство праздников), у него была ориентировка на самых дорогих артистов и клиентов. Заплатить артисту 15 тысяч за 5 минут это было нормально. Приехал Усатюк, поиграл на бокалах и получил 15 тысяч — нормально?

Один из новосибирских музыкантов, Женя Рузавин, больше известный как «Ричи» (он играл со «Злыми языками»), однажды пришел ко мне, маленько отмороженный. Хотел купить аналоговый синтезатор. «Ритм» или «Поливокс». А у меня был как раз «Поливокс», и с ним особо никто не мог справиться. Я говорю: «Вот, смотри, отдам тебе, если ты с ним справишься, потому что машина серьëзная». Он: «Можно попробовать?» Я вышел покурить и сказал, что через десять минут приду, а он за это время должен с ним совладать. Так и получилось, он справился. Он был хваткий. И стал играть с «Поливоксом», потом он купил ПСС-ку (имеется в виду синтезатор Yamaha PSS-51), но ПСС-ку он выкинул потому что это вообще не то, что «Поливокс». Очень многое о нëм говорит тот факт, что когда он приехал сюда из Магадана поступать, он уже тогда, в 17 лет, знал, что его группа будет называться «Panda’s Dream». Она так и называется теперь. Он не играет ни с кем, потому что ни от кого не хочет зависеть. Играть в группе — это всë кидалово, это ненадëжно, он с «Языками» этого хлебнул: этот слился, этот забухал… И вот он в одного делает музыку, и у него уже много альбомов издано на двух лейблах. Один лейбл итальянский, один новозеландский, он с ними как-то договорился.

— Он базируется в Новосибирске?

— Он базировался в Новосибирске, а сейчас где только не живëт. У него уже нормальный доход, именно доход от продажи треков.

— А у тебя не возникало желания записать англоязычную песню, пробиться на западную аудиторию?

— Ты не понимаешь, видимо, какая это пропасть.

— А как тебе группа «Аеrophonics», которые в Москву уехали?

— Егор Севостьянов большинство денег заработал как ви-джей, как музыканты они не сильно-то были популярны, но сейчас они хорошо играют. Егор интересный, группа интересная. Синтипоп это называется? У них вектор есть, но немного хиловат, на мой взгляд. А играют они качественно, делают хорошо, один из успешных проектов. Второй успешный проект — «Nuclear Losь»… Но это всë же не «Depeche Mode». Хотя «Nuclear Losь» очень интересные ребята. Но поскольку концептуально фундамент «Лося» за Антоном Трубицей, а он сейчас занимается другими делами, выходит, что от первоначального состава «Nuclear Losь» ничего же не осталось. Они остались вдвоëм. У них нормально получается: два борда с миди-контроллерами, все дела. Но они много играют лоу-фая, и их концепцию можно описать так: «Вам не нравится? Да вы не догоняете!» Это им мешает.

Вот у Юрия Наумова несмотря ни на что, в самом начале ещё была какая-то «фирменность». Но его тяготят жанровые ограничение. Это «рок». И «рок» для него — это как заглушка на мотоцикле, чтобы слишком большую скорость не развивал. Я считаю, если бы еë не было, то он был бы не «рок», он был бы вообще! Ещë в стародавние времена меня так накрывало от его текстов, такая поэзия, превосходная.

— Депрессовая же кстати.

— Депрессовая, но вместе с тем такая ясная, понятная. Я же тебе хотел «Panda’s Dream» поставить. Может это не самая популярная музыка, но знаешь, это для детских студий анимационного кино, такие треки приличные.

— А у тебя был такой опыт, что ты делал что-то для фильмов, или для продажи?

— У меня вот какая штука: моë эго опухшее не даëт мне быть успешным человеком. Вот с этой песней, «Весна на нашей улице», я прошëлся по всем радиостанциям и меня везде отфутболили, сказали: неформат, пацан, да и херово записано. Я что-то тогда сильно разобиделся и перестал что-либо делать вообще. Да и ленив я к тому же. И пожрать люблю.

(подумав, объясняет)

Представляешь, чтобы группа зазвучала хорошо, нужно, чтобы была целая инфраструктура. Чтобы в зале стоял звукоинженер, который знает, как это всë звучит, желательно, свой, и аппарат хорошо бы свой, да и свет желательно нормальный. И фотограф чтобы был, и тот, кто будет обзоры в интернете писать и размещать… В общем, много людей. И тот, кто это всë просчитывает с самого начала, тот молодец, у него дело двигается, тот получает ликвидный продукт.

— У тебя был такой опыт?

— Конечно. «Караоке-Бэнд».

— А «Оркестр Савой»?

— (Задумывается) Знаешь, я так скажу: люблю я музыку этой группы. Репетировать надо больше.

— Не кажется ли тебе, что в Новосибирске в 90-х панка было много, а хорошей музыки мало?

— Панк… что понимать под панком? «Sex Pistols» тоже панк, и, если разобраться, «The Cure» вот пост-панк и Билли Айдол тоже панк. А сибирский панк я к музыке не отношу, это скорее социальные концепции, мне не близкие.

— Ты играл с группой «Африка», с Вячеславом Лощиловым, расскажи как это начиналось? Или ты пришëл, когда они уже играли?

— Нет, я на старте был. Не то чтобы совсем на старте… В 1996 году меня позвали.

— До Москвы?

— До Москвы.

— А потом ты с ними уезжал?

— Нет, я в Москву с ними не ездил. Здесь поиграли с ними. Мне что нравилось: у Славы есть хватка, он чëтко знает, что ему надо, и тогда мы репетировали как профессиональная группа. Утром вставали, туда-сюда, и часов в 11-12 на репетицию. Поскольку дневное время как правило на точках свободное, нас день вполне устраивал, мы там месились до пяти, и так 4-5 дней в неделю. Мы играли крепко. Это подход профессиональной группы. Мне Рома Войтенко, барабанщик, сказал: Коля, да мы не играем музыку, мы зарабатываем деньги, мы профессиональная группа.

— Что-то знаешь о том, как они поехали в Москву?

— У Славы была историческая встреча с Димой Ревякиным, после которой у него что-то щëлкнуло в голове. У Славы был ещë директором Мансур Сафиуллин, у которого сейчас «Ягода-концерт», он тогда здорово организовывал всë. В то далëкое время нам случалось выступать на одной сцене с группами «Воскресенье», «Два самолета», «The Young Gods». Мансур умел как-то это дело подгадать и поставить нас на разогрев к звëздам. Ну, а потом всë сложилось у Славы, потому что если стремишься к чему-то целенаправленно, всë складывается.

— А ты организовывал какой-нибудь фестиваль который сам тебе нравился?

— Мне нравилась концепция фестиваля «Чистофест», я сам его организовывал. Но мне не хватило тогда понимания что оргкомитет должен быть большой. В одного ты всë не вывезешь, надо расширять штат, а большой штат — это большие деньги. Когда я просил на проведение фестиваля на нужды себе 50-100 тысяч рублей, мне этого хватало. А бюджет хорошего фестиваля — это несколько миллионов. Чтобы была хорошая реклама. Чтобы висел хороший свет, чтобы были статьи, которые накрывают информационным потоком город, медиаплан должен быть, должна быть поддержка. У меня была поддержка в виде «Приправыча», но потом я сам зажался, почувствовал, что я не отбиваю бабки. Мне стало просто стыдно просить деньги на следующий фестиваль. Я не могу создать команду, мне не хватает сил. Для того чтобы создать хорошую команду нужно просить не 100 тысяч рублей, а 500. А мне совесть не позволяет просить, я считаю что овчинка выделки не стоит. А на 100 тысяч рублей хорошо не сделаешь.

— Ты вообще общался с спонсорами помимо «Приправыча»?

— У Позднякова были друзья, которые в юности прорвались по бизнесу. И если для музыкантов сумма в 15 тысяч была неподъëмной, для них это была сумма пропоя за один вечер. Крайний раз я работал со спонсором в Малайзии, Миша Белорус достал пресс денег и спросил: «Сколько тебе надо Колян?» Я сказал: «Михайло, ты бизнесмен, они тебе нужнее, я возьму, сколько ты дашь, и буду счастлив». Он говорит: «Скромный ты, Колян…» И дал мне 50 долларов. Но я считаю, что хорошо спел одну песню (смеëтся).

— То есть если ты соберёшься писать альбом, ты будешь его писать сам, или тебе есть, к кому обратиться? (смеëтся).

— Я нахожусь сейчас в такой точке видения бытия, что мне записать альбом не главное. Мне надо победить некий «дизэйбл», и тогда всë будет хорошо. Вот если у тебя в груди будет жить любовь к женщине, к дому, к своему ребенку, ты будешь хотеть, чтобы у них всë было хорошо, ты будешь рыть рогом, чтобы у них всë было хорошо, ты будешь хорошо зарабатывать.

— Ага. Но рок-н-ролл-то кончится.

— Да не факт. И рок-н-ролл можно хорошо играть. Клубная деятельность в чëм заключается? Ты приходишь в клуб и говоришь: четверг. Вход мой, бар ваш. Они говорят: окей. Всë. В субботу и пятницу это не прокатит, в субботу и пятницу у них и так всë хорошо. И если ты готов прийти в четверг, своими силами нагнуть народ, чтобы пришла толпа, то ура. Более того, у нас в городе существует «n» площадок: «НИИКуДА», «Арт-Паб», «Агарта», «Бродячая собака», «Арена», в конце-концов «Максимилианс», «501», «Harat’s pub», их существует, их много. И тебе лишь надо собрать вокруг себя ребят, создать вокруг себя информационную шумиху, но для меня это всë сейчас не самое главное. Мне нравилось играть на гитаре, и до сих пор нравится, я ухожу в какую-то иную реальность, мыслительный процесс отключается. А когда начинаешь думать, думать, договариваться… Вот, допустим, ты сейчас собираешь информацию, хочешь написать статью. На каком языке надо написать? Надо написать на том языке, который будет понятен тем людям, которых ты хотел бы видеть на концерте. Вот хотел бы ты видеть аудиторию группы «Путти» на своëм концерте? Я бы не хотел. Потому что это не очень симпатичные мне, не очень платежеспособные люди, которым надо петь про хер с жопой, а у меня и песен таких-то нет. А я бы хотел, чтобы это были какие-то дорогие люди. Но «бы» мешает. Ко мне сейчас обратился человек, представляешь, в центре, на Октябрьской, где «Музыкальный Арсенал», в подвальчике роскошный совершенно кабак, роскошный! С белым роялем настроенным, пустой. Недорого, бери. Но нет денег у народа, никто не берет. А я хотел знаешь, что там сделать? Допустим, договориться с Димой Карповым и Женей Фоминым. Дима играет на белом рояле, а Женя на контрабасе, и какая-нибудь девочка приходит, поëт. Но не судьба пока.