Чувства, оскорбленные знанием
Далеко на севере завелась привычка ссылаться на пещерный патернализм очередных оскорбленных. Но все гораздо универсальней!
Если на севере самыми оскорбленными считаются слои, поднятые на щит духовности и самобытности, то западнее по карте в этом аттракционе участвуют все, кому не лень. По всему миру то и дело задевается чья-то чувствительность. Публичные скандалы эпизодически разрывают твиттер, виновник происшествия кается, очередные «Голодные игры» удовлетворенно завершают цикл до новой жертвы.
Безусловность этой почти уже рефлекторной реакции так же указывает, что «по существу» оскорбленным ответить нечего, и речь идет о
Анализ становится избыточным, и важно только то, как ты подгоняешь решение проблемы под собственные эмоции.
В некотором царстве попытки суммировать имеющуюся картину не идут дальше жалоб на засилье политкорректности в праволиберальных бложьих закутках. Между тем, нам интересна природа самоотграничительного жеста оскорбленного.
Попытку порассуждать об этом делает, в частности, преподаватель Эвдард Шлоссер. В своей популярной записи он ссылается на формулировку Адольфа Рида-мл о «политике личного переживания», при которой личное выходит на первый план в сравнении с общим анализом. Анализ становится избыточным, и важно только то, как ты подгоняешь решение проблемы под собственные эмоции.
Жаль, что логика подозрения, заложенная в данной записи, детерминировала ее по самые гланды, и попытка анализа пала, сокрушаемая необходимостью сгруппироваться перед нападением консерваторов. Но демон назвал имя — «личное переживание», и при всей своей инфантильности и теоретической бесперспективности этот демон становится новым проклятием публичной среды.
«Личное переживание» ответит на ваше подлинно личное переживание, и мало не покажется. Приглядитесь, и вы увидите, что среди оскорбленных вас потрясет не очередной запрос в «Спортлото», а серии «харизматических» проектов. С этих страниц с усердием сбрендившего пастора кто-то оскорбленный недооценкой его личного опыта и теорией относительности в придачу задает новую моду рассуждений.
Соблазнительно объявить этот террор оскорбленных новым восстанием масс и способом заткнуть рот интеллектуалам. Или инфантильность. Соблазнительно увидеть в этом усталость от информации и университетского дискурса. Неужели не узнаем мы состава очередной антидиффамационной жижи, в которой потонет настоящий грядущий поэт? Нет, разбираться в сортах нужно непременно.
Возможно, перед нами блистательная агрегация чувства мести за некую гегемонию, стихийного способа регулирования знания и истерического «хочешь высказаться? Спроси сначала у меня».
Но, друзья мои, пафос противостояния не должен обмануть нас в оценке значимости наших потуг. Все, как известно, есть прах, и, если сегодня ты счел иначе, завтра уже накатаешь жалобу на Собчак и станешь примером для других оскорбленных?