30 ноября и 1 декабря в Москве прошел фестиваль самоорганизаций — финальное мероприятие двухгодичного совместного проекта Гёте-Института в Москве и ММОМА «Формы художественной жизни». В течение двух лет различные независимые художественные пространства Германии разрабатывали и представляли свои программы — в соответствии с принципами своей работы и на основе диалога с коллегами из России. Но на итоговом фестивале основным фокусом стали не вопросы выставочной стратегии и практики, а непосредственно проблемы, связанные с самим форматом работы самоорганизаций во всем их многообразии.

Мы публикуем эссе сотрудника институции Сергея Бабкина, который координировал работу всего проекта и курировал фестиваль, написанное по его следам в частности и двухлетней работы с самоорганизациями в целом. В нем он рефлексирует свой опыт и неоднозначный статус, рассуждает о сложной динамике взаимодействия между институциями и самоорганизациями и приходит к выводу, что безразличие, а не гостеприимство — необходимое условие пересборки этого взаимодействия и подлинного союзничества участников.

Текст подготовлен в рамках сотрудничества с Гете-Институтом в Москве.

О «Формах художественной жизни»

Первая выставка программы «Формы художественной жизни» открылась в декабре 2017 года посреди стройки, которая должна была превратить здание ММОМА в Ермолаевском переулке в образовательный центр музея. Тогда мы с куратором программы Анной Журбой и кураторами первой выставки, Деннисом Бжеком и Моргейн Шефер из кёльнского художественного пространства Simultanhalle, бегали между пятью этажами корпуса по пожарной лестнице, покрытой толстым слоем строительной пыли, спотыкались о справедливо раздраженных уборщиц и до трех часов ночи сажали лаванду в коробки художницы Алекс Хайльброн, пока она занималась своими делами. Так мы проявляли гостеприимство.

В качестве координатора я работал над выставками еще трех немецких художественных пространств — D21 из Лейпцига, District и Spektrum из Берлина. Последнего из них больше нет, District к 2019 году сменило юридический статус, в D21 новый художественный руководитель, в Simultanhalle кураторский коллектив почти полностью сменился. К кому мы проявляли гостеприимство? Если к инициативам, то неясно, что от него осталось и возможно ли обратное гостеприимство спустя годы после закрытия проектов. Если к отдельным людям, то непонятно, какова была роль бюрократического процесса в развитии межчеловеческих отношений и не были ли они лишь своего рода аффектом документооборота.

В 2019 году мы решили устроить фестиваль самоорганизаций и пригласить тех, кого не успели позвать раньше, кого кураторы из Германии не встретили во время ресерч-трипов, в конце концов тех, у кого нет своего пространства. Я хотел, чтобы участвовало больше инициатив с постсоветского пространства, и так сместить геополитический баланс хотя бы номинально. И поскольку из–за сложной динамики отношений внутри рабочей группы я из статуса консультанта перешел в положение куратора фестиваля, большинство участников с территории бывших советских республик были отобраны мной, а остальные — по рекомендациям других участников. Фестиваль прошел, программа завершилась.

Это небольшое эссе о работе сотрудника институции над проектами, в которых участвуют самоорганизации. Самоорганизации при этом понимаются как коллективы, умозрительные сборки у меня в голове, и — отдельные люди. Это эссе пишется уставшими руками и уставшей головой: после проведенных на фестивале выходных отгулы взять не удалось из–за необходимости работать над другими проектами. В тексте я бы хотел отстраниться от надоевших разговоров об отношениях институции и самоорганизаций, о присвоении институцией чужого символического капитала, о том, что самоорганизация — это тоже как бы институция, а институция — это тоже как бы самоорганизация. Я постараюсь сосредоточиться именно на своем статусе институционального работника и том, как через труд в этой странной ситуации сотрудничества с самоорганизованными инициативами, существующими якобы в параллельном мире, можно понять, как гостеприимство иногда все душит, а безразличие — спасает. В этом эссе будут ссылки только на собственный опыт, герметичный в границах «Форм художественной жизни», знания и дружеские связи, которые он принес в мою жизнь.

О гостеприимстве

Гостеприимство институции регламентировано, но гибко. Оно ограничено бюджетом проекта, но расширяется за счет внутренних ресурсов музея. Гостеприимство проявляется через документы, оно записано в волонтерских договорах и договорах о разработке концепции мероприятия и, конечно, в несчетном количестве имейлов, в которых сотрудник институции и представитель самоорганизации тестируют друг друга на гибкость.

Гостеприимство сотрудника институции в отношении представителя самоорганизации всегда окрашено виной. Она проявлена в интонациях деловых писем и благостных скайп-колов. Она связана с неопределенностью его собственного статуса как наемного сотрудника: он вроде и в более завидном экономическом положении, но политически — в каком-то странном.

Его труд оплачивается на регулярной основе. Труд человека по ту сторону джимейла — скорее всего нет. Это положение воспитывает во многих сотрудниках институций странное принятие статуса кво: мол, оплата труда приглашенных художников и кураторов и не то чтобы обязательна. Ведь, с одной стороны, они привыкли к этому, с другой, если они делают что-то на территории музея, их труд уже автоматически оплачен строчкой в резюме. А строчка в резюме оплачена трудом представителя самоорганизации и сотрудника институции. А труд представителя самоорганизации оплачен строчкой в резюме. И так далее, пока все резюме и музеи не потеряют смысл. К счастью, в «Формах художественной жизни» весь труд хоть как-то, но оплачивался.

Труд сотрудника институции оплачивается, но это труд не только механический и не только интеллектуальный: как координаторский, так и кураторский. Самоорганизации требуют сильной эмоциональной инвестиции с его стороны. Вот это самое настоящее гостеприимство. Пока институция работает как фон из предустановленных правил использования площадок, реестра имеющейся в наличии техники, формализованной в неудобной базе данных коллекции произведений и плотной сети бюрократических действий, на нем постепенно начинают проявляться сотрудники, которые испытывают противодействие с обеих сторон. Чтобы эффективно выполнить роль буфера между ригидностью и открытостью институции и открытостью и ригидностью самоорганизации, нужно научиться жонглировать аффектами, отточить деловое письмо как литературный жанр, с помощью которого разные по содержанию и эмоциональной окраске сообщения можно посылать одновременно разным людям.

Нужно помочь гостю продраться через кошмар институционального гостеприимства. Ведь оно вообще-то может все испортить. В нем институция может проявить свои худшие черты: перераспределив бюджет с продакшена на кейтеринг, например, или задавив требованиями, какие именно документы нужно прислать для оформления разных мелочей. Более того, институция в своем гостеприимстве может взять на себя задачу определить куратора или художника как таковых. Официальное письмо от музея в консульство России в Германии должно содержать объяснение, почему приглашенный музеем человек ценен как субъект культурных связей. И агентом этого странного гостеприимства будет сотрудник, который и составит такое письмо, и соберет все документы, и в ночи будет требовать объяснить, какие все–таки нужно для инсталляции купить растения, потому что Москва не Лос-Анджелес и в декабре их достать сложно.

Если бы сотрудник институции работал с “established artist / curator”, то весь этот труд остался бы незаметен как проявление бюрократического алгоритма, а неврозы сотрудника в нем бы так и растворились. Участниками самоорганизаций же его аффективный труд по сопровождению через тернии гостеприимства может быть оценен адекватнее. Объектами гостеприимства становятся люди, чье положение как производителей искусства зависит во многом и от отношений, в которых личное и профессиональное размыты окончательно. И сотрудник как-то быстро становится своим в самоорганизации, а его труд как будто больше начинают уважать снаружи, чем изнутри институции, где то, чем он занимается, считают трудоемкой и нелепой забавой.

О безразличии

У описанного выше гостеприимства есть довольно опасный аспект, тесно связанный с властным положением институции в поле искусства. Представитель институции в процессе подготовки проекта обнаруживает себя в позиции, в которой возможна апелляция к его мнению как внешней аргументации в процессах, происходящих внутри самоорганизации. С одной стороны, это вполне стандартная кураторская задача, выполнение которой необходимо для соблюдения предполагаемой целостности институционального проекта. С другой же, нельзя забывать и о задаче вовремя выполнить кульбит с исчезновением, растворением его фигуры как кураторской и институциональной.

Такое положение требует от сотрудника институции воспитать в себе то, что я бы назвал стратегическим безразличием. Это умение вовремя пустить все на самотек, временно притвориться бессильным: как будто одновременно и задавленным бюрократизированной волей институции, на которую он трудится, и открытым к любым лабораторным экспериментам в рамках условий, которые предоставила институция и ему как куратору, и приглашенным им представителям самоорганизаций. Именно в момент проявления безразличия часто и настраивается по-настоящему рабочая связь между институциональным куратором или координатором и гостем из самоорганизации, который и должен проявить свой голос.

Через безразличие проявляется доверие и уважение. Через безразличие сотрудник институции попускается, прерывает проявления институциональной власти. Важно в какой-то момент сказать себе: «Они талантливые художники и кураторы, они справятся сами». На территории проекта так хотя бы ненадолго, но утверждается равенство в возможностях производства смыслов. Так устанавливается союзничество: все занимаются одним важным делом. Включается некий синергетический закон: программа становится целостной, когда институция определила подвижный фрейм, самоорганизации оперируют внутри него, но одновременно его и расшатывают, а представитель институции помогает этому фрейму не разболтаться окончательно — за счет установленного доверия.

А часто самый ценный момент — когда безразличие включают все. Формальные изводы гостеприимства еще не преодолены: какие-то бюрократические процессы еще необходимо довести до конца. А воспоминания о подготовке и собственно событии в какой-то момент должны скомкаться в пока еще неразличимую массу хаотичных движений тел и обрывков речи. Безразличие гарантировано усталостью, анализ начнется позже. Только что завершенный опыт нужно на время вытеснить, чтобы настроиться на будущее и закрепить сооруженную коллективность, на этот раз без аффиляций с институциональным. Включаются когнитивные искажения, обеспеченные свежим опытом выполненного институцией продакшена, и в беседах, существующих на грани бесполезного обмена шутками, на самом деле строятся важные планы. Тут закладывается, может, главный результат коммуникации — основания для пересборки.