Create post

Паяцы в Геликоне

Интерполированные ноты — вечная тема для оперных дискуссий. Вроде как композитор их не писал, значит никто их петь и не обязан. С другой стороны, кто может — поет обязательно и производит нужный эффект. Многие презрительно называют соревнования в произвольных высотах «спортом, не имеющим отношения к искусству». Я не пытаюсь украсть у этой точки зрения право на существование, но, простите, оперный театр всегда был и «спортом» тоже, это неотъемлемая вековая традиция, и если есть певцы, готовые взять все вставные ноты, при этом хорошо их взять, то почему публика должна ставить на один уровень с ними певцов, на это не способных? Одно дело — прочтение текста. Другое дело — околотекстовая культура: без неё текст существовать не может, но она, в то же время, в самом тексте не отображается.

Ну, пусть это спорт, но что плохого-то, если публика с замиранием сердца ждет высокую ноту, переживает за певца (справится или не справится), и вот, долгожданный момент настает, оркестр подводит к кульминации и гудит как бешеный, певец/певица встает в угрожающую позу и берет вершину штурмом? И ведь здесь еще ничего не заканчивается, певец/певица может эту ноту не додержать и случайно сорвать, и тогда все было зря. Время словно расширяется и счет идет не на секунды, а на мельчайшие доли секунды, каждую из которых публика пребывает вместе с певцом в колоссальном напряжении. Но вот, пришло время с этой ноты уйти, и если все прошло отлично, то певец может спокойно допевать какие-то менее существенные такты партитуры, а публика расслабленно и удовлетворенно выдохнуть: свершилось. И наоборот. Что может быть ужаснее, когда твой любимый певец внезапно срывает ноту, не допев её до конца и оставив гудящий оркестр в глупом положении, или изначально её взять не в силах и издает какой-то кратковременный птичий визг? Хуже может быть, когда певец даже не попытался взять эти ноты, ибо «композитор ведь их не писал, а я его чту».

Необязательно брать высокие ноты, скажут вам, главное — музыка, нуждающаяся в хорошем исполнении. Следующий шаг — необязательно петь хорошо, музыка, такая великая, сама за себя все скажет. Главное — эмоции. Затем: петь вообще не обязательно. Достаточно выйти на сцену и изобразить душевные муки, а музыку можно и на пианино наиграть, она такая гениальная, что ничего без оркестра и певцов не потеряет. И, наконец, зачем вообще музыку исполнять? Можно же демонстрировать публике первоисточник, оригинал, партитуру крупным планом, вот уж «воля композитора» par excellence. А исполнение неизменно музыку «снижает», так что лучше уж так… писать музыку — вот искусство, а исполнять её — спорт, недостойный поистине интеллигентного и глубоко мыслящего человека. А умные музыковеды будут строчить нам об этом книжки.

Не все вставные ноты в «Паяцах» были пропущены, некоторые прозвучали, в Прологе, например. Ну не исключительный ля-бемоль, так хотя бы, соль порадовала, с весьма утонченным призвуком сиплости, но очень мощная! (Так же прозвучала вся партия Тонио в дальнейшем, исполнитель — Алексей Дедов).

Одним словом. Может быть, у меня какое-то перевернутое восприятие вокального искусства, но я не представляю себе оперу без вокального мастерства, а один из важнейших его параметров — покорение звуковых вершин.

Что касается мастерства, проявленного в остальных частях оперы, то тут есть несколько наблюдений.

1) Может, я чего-то не понимаю в оперном искусстве и, так и быть, рассматриваю его как спорт, но мне всегда особое удовольствие доставляли не только «громкие» высокие ноты, но и «тихие». Гудеть в высоком регистре могут многие, но спеть на piano так, чтобы было слышно, чтобы оркестр замер и зал вслушивался в тончайшую голосовую «нить» — на такое способно меньшее число вокалистов. Почти не было в «Паяцах» этого piano, все пели практически одним звуком и на одной громкости. Про еще более изысканные crescendo и diminuendo на взятом звуке я вообще молчу, такое, видимо, лишь великие певцы могут. Периодические переходы на хрипящий «шёпот» не столько «раскрашивали» палитру вокальных «красок», сколько заставляли усомниться в наличии исполнительского вкуса.

2) «Почти» и «практически» я употребил, думая об исполнительнице Недды (Ольга Толкмит), она, пожалуй, пела «живее» всех, и тембрами играла (особенно в финальной «комедии»), и на pianissimo во фразе Tutto scordiam… ушла.

3) Слушая Канио (Виталий Серебряков), я поймал себя на мысли, что не понимаю, где у теноров проходит граница между fortissimo и откровенным музыкальным ором. Хотя, надо признать, этакая экспрессия слушается здесь вполне органично, почему бы не поорать, если есть чем? В арии — на самой знаменитой фразе — выразительность тоже зашкаливает, но складывается чувство, что тенору хотелось побыстрее её завершить. И уж действительно, столь избитая фраза, чем быстрее пройдет, тем лучше.

4) Зато совершенно проходная реплика Беппе (Василий Ефимов) E tu batti la cassa, Tonio перенаполнена смыслом необычайно, она сочетает «благородным» звуком протянутые ноты с ядовитым шипением и вмещает в себя презрение такого масштаба, будто в одном слове вокалиста сконцентрировалась вся многолетняя ненависть советско-российского населения к американцам. Партия Беппе слишком тесна для темперамента вокалиста и весь вечер трещала по швам.

Таким образом, зрители могут увидеть и услышать то, что называется «смещением акцентов». Сюда же добавлю, что очень удивился, когда Недда запела Aspide! Va. — Ti sei svelato ormai… таким звуком, словно признается в любви. Но потом певица, видимо, опомнилась и исправилась, лишив меня надежды на знакомство с новой гениальной музыкальной трактовкой персонажа.

5) Мне все казалось, что певцы не дотягивают до выразительности, во всяком случае до той степени, которую я ожидал увидеть и услышать. Но появление на сцене Сильвио (Константин Бржинский) заставило меня полностью пересмотреть отношение к другим солистам. Вот уж не знаю где можно найти более аморфного и скучного артиста (партия Сильвио, впрочем, тоже не «блещет»). После него все остальные показались гениями!

И действительно, если не придираться ко всему подряд, то и поют они, пусть не идеально, но и не плохо, более того, даже хорошо! И двигаются они прекрасно, и актерских способностей отнюдь не лишены. Недда так вообще хулахуп крутит и одновременно поет в «комедии», как тут не восхищаться?

Оркестр тоже играл отлично, дирижёр (Евгений Бражник) ведет спектакль великолепно, кстати, без купюр. В том же Геликоне я слышал певцов, даже в подметки не годящихся солистам нынешних «Паяцев» и оркестр, помню, бывало, играл заметно «менее лучше». Так что зря я придираюсь к мелочам, всё отлично!

***

По мысли режиссёра (Дмитрий Белянушкин), получившего возможность поставить этот спектакль в Геликоне в качестве награды за победу на конкурсе Нано-опера, действие перенесено в репетиционный класс. Все артисты как бы репетируют свои роли, за ними как бы следит (сценический) режиссер, он им как бы показывает действия, а в конце артисты, видимо, как бы заигрались и устроили настоящую трагедию, после чего недоглядевший за степенью разогревания страсти режиссёр как бы «охорошел».

Уверен, опера «Паяцы» дает широкий простор для экспериментирования с пространствами и подобная концепция сама по себе не провальна, а «как бы» я здесь ставлю, потому что идея адекватного воплощения не получила. Вот убрать этого немого (сценического) режиссёра — и был бы прекрасный, современный, яркий, живой спектакль (сценографы, костюмеры и другие участники постановочной группы — Александр Арефьев, Мария Чернышева, Дамир Исмагилов, Ксения Лисанская — сработали великолепно). Режиссер сценический здесь лишний и иногда мешает. Режиссер реальный, хоть я и написал о нём несколько иначе пару лет назад, сейчас произвел впечатление замечательное, очень талантливый молодой человек! Но… Когда сценический режиссер берет Недду под руку во время её арии и проводит из глубины сцены на авансцену, типа открывает в ней неизведанные просторы её необычайно богатого всякими духовностями персонажа, а в дуэте с Сильвио повторяет то же самое — это не гениальное открытие молодой режиссуры, это даже не ученичество.

***

Начался спектакль с «акции» в высшей степени странной. На сцену вышла женщина, села за фортепиано, сыграла самую знаменитую фразу Паяца и только потом началась опера. Недоумение исчезает только в антракте: в фойе зрителей встречает очень приятная женщина, объясняющая, что пианистка — одна из первых концертмейстеров театра (Наталья Арутюнова) и что с «Паяцами» театр связывает получение статуса «государственного» (1993). «Паяцев» же исполняли тогда под открытым небом в том самом дворе, где теперь закрытый зрительный зал. Желание слушать оперу на улице пришло к москвичам, по словам той же дамы, как раз после перестройки, когда они узнали, что в Вероне есть Арена, а в Риме — термы Каракаллы.

Одним словом, были в спектакле слабые моменты («никакое» интермеццо, тема сценического режиссёра не раскрыта, какая-то невнятность с Сильвио и Тонио в финале и т.д.) но были и если не заоблачно интересные, то вполне качественные места, поэтому в целом впечатление от постановки осталось приятное.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About