Предисловие редактора «Сноски»:

Вторым текстом в коллекции становится обновлённая специально для проекта глава из учебника Бернарда Шталя «Как понять международную политику», посвящённая российско‑украинскому конфликту. В этом разделе автор и его соавторки прослеживают трансформацию внешней политики России, анализируют причины и динамику войны против Украины, а также обсуждают, как меняется внешнеполитическая идентичность РФ. Этот текст представляет собой прикладной инструмент для более глубокого понимания современных политических процессов, логики решений российских властей и их последствий для региональной и глобальной безопасности.

В соавторстве с Дороте Мёлле, Евой Ригер и Саломе Беккер 

История российско-украинского конфликта после 2013 года содержит целый ряд политических аспектов для возможного анализа: дипломатия, интервенция, политика добрососедства ЕС, теория демократического мира. Мы рассмотрим данный конфликт с точки зрения внешнеполитической трансформации, исходя из того, что внешняя политика РФ останется крайне важным фактором международных отношений. Основной вопрос, поставленный в данной главе, звучит следующим образом: Как можно оценить изменение российской внешней политики в целом и поведение России в конфликте с Украиной — в частности?

Введение

Илл. 1: Обломки сбитого самолета Malaysia Airlines MH-17

17 июля 2014 года весь мир был потрясен гибелью 298 пассажиров и членов экипажа рейса MH17 авиакомпании Malaysia Airlines. Самолёт, следовавший из Амстердама в Куала-Лумпур, разбился над территорией Украины. Представители Украины обвинили в произошедшем Россию, заявив, что самолёт был сбит сепаратистами из Донбасса. Министерство иностранных дел России незамедлительно отвергло эти обвинения и возложило ответственность на украинские ВВС. Для выяснения всех обстоятельств происшествия была создана Объединенная следственная группа (Joint Investigation Team, JIT) под руководством Нидерландов. В октябре 2015 года, примерно через год после авиакатастрофы, Совет безопасности Нидерландов представил заключительный отчёт. На основании анализа более 1000 фрагментов обломков, интернет-страниц, телефонных разговоров и опросов свидетелей было установлено, что самолёт был поражён ракетой 9М38М1 зенитного ракетного комплекса «Бук» российского производства. Полученные данные также указывали на то, что такой комплекс «Бук» вместе с ракетой был переброшен из России на восток Украины всего за несколько часов до запуска ракеты. Согласно докладу JIT, опубликованному в сентябре 2016 года, выстрел был произведен в районе населенного пункта Первомайский, который в то время контролировался сепаратистами. Ранее к тем же выводам пришла независимая команда расследователей Bellingcat, опубликовавшая обширный материал на основании открытых источников. Сотрудники Bellingcat не смогли однозначно установить, кто именно сбил самолёт — сепаратисты или российская армия, но отметили, что обучение управлению подобными системами вооружения длится не менее полугода. Кроме того, по оценке Bellingcat, переброска зенитной бригады осуществляется исключительно по решению военного руководства на высоком уровне, что указывает на причастность высокопоставленных российских военных. Сведения о таких причастных лицах, установленных Bellingcat, были переданы международной следственной группе. В ноябре 2022 года нидерландский суд заочно признал двух граждан России и одного гражданина Украины виновными в убийстве 298 человек. В Москве этот приговор назвали «скандальным» и выдать осуждённых отказались. В мае 2025 года Международная организация гражданской авиации, являющаяся учреждением ООН, удовлетворила иски Австралии и Нидерландов, признав, что Россия несёт ответственность за крушение малайзийского пассажирского самолёта, выполнявшего рейс MH17 над восточной Украиной (ICAO, 2025). 

Описание: Российско-украинский конфликт

Предыстория

И Украина, и Россия, считают своей предшественницей историческую Киевскую Русь (IX–XIII вв.). Это государство было завоевано Монгольской империей Чингисхана и прекратило свое существование, а его территория впоследствии оказалась разделена между Османской, Российской, Австрийской и Германской империями, а также польско-литовской Речью Посполитой (Alexander/Stökl 2009: 34, 102 и далее, 107). Восстание казаков против правительства Речи Посполитой в 1648 году привело к установлению власти Гетманщины и стало ключевым нарративом украинского национализма XIX–XX веков (Kappeler 2014: 28, 65 и далее, 70, 91–97). Уже в 1654 году была заключена уния с московскими царями, что положило начало тесной связи российской и украинской истории и сделало Украину на следующие двести лет частью Российского царства. Попытка отделиться от России и создать Украинскую Народную Республику в 1917 году провалилась, и Украина вошла в состав Советского Союза. При Сталине изъятие зерна в 1932–1933 годах привело к массовому голоду (Голодомору), унёсшему жизни от трех до четырех миллионов украинцев. Украинская культура в СССР частично признавалась (периоды русификации и украинизации в истории СССР чередовались), но украинское национальное движение большевиками систематически подавлялось. В результате Перестройки и распада СССР в 1991 году Украина мирным путём обрела независимость и суверенитет (Alexander/Stökl 2009: 585 и далее, 644 и далее, 752 и далее; Kappeler 2014: 232, 252).

После провозглашения независимости Украина в том же году вступила в Содружество Независимых Государств (СНГ), однако была против углубления интеграции в рамках этого объединения, поскольку её внешняя политика была в равной степени ориентирована как на Россию, так и на Запад. Стремительное обретение Украиной суверенитета стало неожиданностью для России, поскольку «украинский вопрос» там связывался с новым поиском собственной национальной идентичности (Kappeler 2014: 253, 274–277, 280 и далее). В это же время возник спор о статусе Крыма, население которого на референдуме с небольшим перевесом высказалось за независимость Украины, хотя основным языком общения здесь был русский. Украинско-российские соглашения подтверждали статус Крыма как автономной республики в составе Украины, а также регулировали параметры раздела советского Черноморского флота и аренду Россией военно-морской базы в Севастополе (ibid., 268, 276). В Будапештском меморандуме (см. ниже, п. 4) Украина отказалась от части советского ядерного оружия, а Россия в свою очередь гарантировала Украине её автономию.
После Оранжевой революции 2004 года Украина все более активно сотрудничала ЕС и НАТО. Созданное в 1997 году совместно с Грузией, Азербайджаном и Молдовой неформальное объединение государств ГУАМ после 2006 года предполагалось преобразовать в международную организацию, приверженную демократии и экономическому развитию (Deutsche Welle, 24.5.2006). Следуя примеру бывших советских республик Балтии, Украина также проявила интерес к членству в НАТО. Однако в 2008 году на саммите НАТО в Бухаресте членство Украины в этой организации было отклонено по настоянию Германии и Франции, несмотря на поддержку со стороны администрации Буша. По мере нарастания напряжённости в отношениях с Киевом Россия использовала зависимость Украины от российского природного газа для политического давления (Kappeler 2014: 264, 306–310). При президенте Януковиче двусторонние отношения улучшились, поскольку он отказался от любых планов на членство в НАТО и проводил более дружественную политику по отношению к России, чем его предшественник Ющенко. В частности, был продлён договор об аренде базы российского Черноморского флота, а Россия в свою очередь снизила цены на газ. Однако стремление Украины заключить Соглашение об ассоциации с ЕС вызвало недовольство и давление со стороны российского правительства, для которого более предпочтительным было её вступление в общий таможенный/Евразийский союз (ibid., 310–313, 334–337).

Революция на Майдане

21 ноября 2013 года украинское правительство приняло решение не подписывать Соглашение об ассоциации с ЕС, после чего начались стихийные протесты студентов и гражданских объединений, сконцентрировавшиеся на центральной площади Киева (Майдане). Украинское государство отреагировало на так называемый Евромайдан с помощью полиции и ужесточения законодательства. Ситуация обострилась в середине февраля 2014 года, когда на площади от выстрелов снайперов погибли 100 человек при до сих пор не выясненных обстоятельствах. При посредничестве министров иностранных дел Германии, Франции и Польши был согласован компромисс, предусматривавший организованный переход власти с досрочными президентскими выборами, конституционными изменениями и участием оппозиции. На следующий день (22.02.2014) парламент принял решение о возвращении к Конституции 2004 года (отмененной президентом Януковичем) и об отстранении президента, после чего Янукович сначала бежал на восток страны, затем в Россию.

Крымский кризис

Три дня спустя в Крыму пророссийские активисты потребовали провести референдум об отделении региона от Украины. 27–28 февраля хорошо подготовленные военнослужащие в форме без знаков различия («зелёные человечки») блокировали украинские государственные учреждения и военные объекты на полуострове. 1 марта Совет Федерации РФ дал разрешение на применение российских войск в Крыму, а 2 марта «зелёные человечки» потребовали от украинских военнослужащих перейти на сторону России. В ответ Европейский парламент принял резолюцию, напомнив России о её обязательствах соблюдать территориальную целостность Украины. Международное сообщество также осудило действия России в Крыму. Президент Путин, изначально отрицавший российскую принадлежность «зелёных человечков», позднее признал, что это были военнослужащие российских спецподразделений, направленные для обеспечения безопасности во время референдума (Guardian, 17.12.2015). 6 марта парламент Крыма обратился с просьбой о приёме в состав Российской Федерации, после чего 16 марта на полуострове состоялся референдум о выходе из состава Украины (96,77% проголосовавших высказались «за»). На следующий день местный парламент сначала провозгласил независимость, а затем подал заявление о присоединении к Российской Федерации, — которое и состоялось 20 марта. Западные государства в соответствии с международным правом квалифицировали это как аннексию и осудили как нарушение Устава ООН, Будапештского меморандума, двусторонних соглашений между Украиной и Россией и принципов ОБСЕ, закреплённых в Парижской хартии (см. ниже, п. 4). США и ЕС ввели широкий спектр санкций (Stahl et al., 2016: 538–539), в частности исключив Россию из G8.

Война на востоке Украины

Вслед за аннексией Крыма требования об отделении распространились на восток Украины. 12 мая Луганская и Донецкая области заявили об отделении от Украины и объявили о создании «Новороссии». Ранее в этих регионах вооружённые пророссийские сепаратисты захватили ряд административных зданий, а между проевропейскими и пророссийскими демонстрантами произошли столкновения с применением насилия. При этом Россия неоднократно обвинялась в поддержке и организации данных восстаний силами своих спецслужб (FAZ, 09.04.2014). В ходе боёв на востоке Украины восемь наблюдателей ОБСЕ были захвачены в заложники сепаратистами в Славянске. В августе 2014 года Александр Захарченко, премьер-министр самопровозглашённой Донецкой Народной Республики, официально заявил, что на стороне сепаратистов воевали 3–4 тысячи россиян, в том числе многочисленные военные, приехавшие во время своих отпусков. По словам Захарченко, который впоследствии был убит (28.08.2014), поддержка со стороны российских бойцов стала одной из решающих причин, по которым украинские войска терпят поражения.

Несмотря на достигнутую при посредничестве Германии и Франции договоренность о прекращении огня (30.06.2014), бои между ВСУ и добровольческими формированиями, с одной стороны, и сепаратистами и действующими неофициально российскими подразделениями — с другой, лишь усилились. Пассажирский самолёт Malaysia Airlines был поражён российской зенитной ракетой над территорией Украины; все 298 пассажиров и членов экипажа погибли (см. Введение). 5 сентября в ходе дальнейших переговоров было вновь заключено перемирие, однако и оно не соблюдалось. Наступательные операции сепаратистов при поддержке российских подразделений стабилизировали линию фронта в пользу отделившихся регионов. Согласованное 9 декабря перемирие (Минск-1) продлилось недолго. В ходе последующих переговоров (Минск-2) стороны вновь договорились о прекращении огня (12.02.2015), однако в последующие месяцы перемирие неоднократно нарушалось локальными перестрелками. По данным ООН, к началу февраля 2020 года в ходе боёв погибло около 13 000 человек (Südwestrundfunk 2020).

Полномасштабное вторжение России

Весной 2021 года Российская Федерация начала стягивать войска к границе с Украиной, в том числе в Беларуси. При этом российское руководство отвергало предположения о подготовке военного нападения на Украину (Kiely/Farley 2022). Попытки Совета Безопасности ООН добиться деэскалации успеха не имели. В конце 2021 года МИД России опубликовал перечень требований в качестве основы для переговоров с США и НАТО. Он предусматривал установление российской зоны влияния в Восточной Европе и Центральной Азии, пересмотр итогов расширения НАТО на восток, отказ от размещения западных войск и ядерного оружия, а также гарантию, что Украина никогда не станет членом НАТО (Masters 2022). США, ЕС и НАТО расценили эти предложения как заведомо неприемлемые (non-starter), поскольку их реализация означала бы возврат к дипломатии сверхдержав времён холодной войны и ограничение суверенитета государств (в частности ограничение свободы выбора союзов).

За несколько дней до полномасштабного вторжения Россия признала независимость (частично) оккупированных Луганской и Донецкой областей, тем самым нарушив договорённости «Минска-2» и обязательства в рамках ОБСЕ. В качестве обоснования начатых военных действий Путин указал необходимость «демилитаризовать» и «денацифицировать» Украину (Osborn/Nikolskaya Polina, 24 февраля 2022).

Первый этап: неудавшаяся атака на западе и оккупация территорий на востоке Украины

24 февраля 2022 года началось полномасштабное военное наступление на Украину, которому предшествовало обращение Путина с объявлением о «специальной военной операции». 

Илл. 2. Полномасштабное вторжение России в феврале 2022 года

Российские войска вели наступление с четырёх направлений: из Беларуси — на Киев, с юга России — на Харьков, из Донбасса — на запад и из Крыма — на север, в сторону Одессы. На востоке российским соединениям удалось сформировать непрерывный сухопутный коридор от Донбасса до Крыма, хотя бои подчас были крайне тяжёлыми: например, портовый город Мариуполь удалось взять лишь после длительной осады. Однако быстрый захват столицы провалился, а попытки российского спецназа занять ключевые пункты управления и свергнуть правительство оказались неудачными. Украинская же армия с помощью точечных ударов по разрозненным российским частям (которые наносились с применением турецких беспилотников) смогла отбросить противника, вынудив его отойти на севере за границы Украины, в Беларусь и Россию. Запугивая западные государства российский президент рассуждал о возможном применении ядерного оружия, хотя в текущих условиях его использование было нецелесообразно (Kimball 2022).

Осенью 2022 года Украина перешла в контрнаступление и вернула значительные территории в районе Харькова на северо-востоке и Херсона на юге — западный берег Днепра. Чтобы не оказаться в окружении, российские войска были вынуждены в спешке отступить и оставить захваченные районы под Харьковом. Когда в марте 2022 года темпы вторжения замедлились, Россия всё активнее применяла ракеты большой дальности и бомбардировала инфраструктуру и гражданские объекты, включая больницы. Украина приступила к точечной ликвидации российских генералов и представителей ближайшего окружения Путина. Летом 2022 года основные боевые действия сосредоточились на востоке и юге Украины, что привело к разрушениям в ряде портовых городов и всё больше затрудняло экспорт продовольствия через Чёрное море (Center for Preventive Action 2025).

После массового убийства в Буче, где подразделения российской армии уничтожали безоружное гражданское население, стало очевидно, что российское военное руководство допускает совершение военных преступлений и преступлений против человечности. В связи с этим Украина подала в Международный суд ООН иск против России о нарушении международного права (Walker 2025). В марте 2023 года Международный уголовный суд (МУС) выдал ордер на арест президента России и одной из российских чиновниц. Официальное обвинение: военные преступления в форме незаконной депортации детей с оккупированных территорий Украины в Российскую Федерацию (International Criminal Court 2025). Данный ордер означает, что около 125 государств-участников Римского статута МУС обязаны арестовать российского президента и передать его в Гаагу, если его удастся задержать.

Второй этап: позиционная война на истощение

В сентябре 2022 года в России началась частичная мобилизация, после чего в феврале 2023 года свежие подразделения были направлены в Донбасс. Россия подчеркнула свои претензии на Луганскую, Донецкую, Херсонскую и Запорожскую области, аннексировав их; с точки зрения Москвы они теперь являются частью Российской Федерации. Примечательно, что часть этих территорий до сих пор остаётся под контролем Украины. После того как в феврале 2023 года Путин заявил о намерении до марта взять Донбасс, развернулась многомесячная и крайне кровопролитная осада Бахмута. При активном участии подразделений ЧВК «Вагнер» под руководством Евгения Пригожина этот город удалось взять в мае. Контрнаступление Украины, начатое в июне на востоке (в Донецкой области) и на юге (в направлении Запорожья), не увенчалось успехом, поскольку за это время Россия смогла укрепить свои оборонительные рубежи. С ноября 2023 года, несмотря на тактическое продвижение сторон на считанные метры, на поле боя установилась патовая ситуация (Center for Preventive Action 2025). 

Илл. 3: Ход военных действий в 2022–2025 гг.

Второй этап войны к середине 2025 года характеризовался следующими чертами:

• патовая ситуация на восточном фронте: безуспешные украинские наступления и незначительные тактические продвижения России (проникновение небольших сил ВС РФ сквозь линию обороны, тактическое отступление ВСУ при угрозе окружения) (Bailey et al., 24.2.2022);
• внезапные удары Украины по российской территории (Курская операция), которые удалось отразить при поддержке северокорейских подразделений;
• рост значения артиллерии и дронов и относительное снижение роли флота и авиации (России не удаётся завоевать господство в воздухе над Украиной);
• массированные воздушные удары по инфраструктурным и гражданским объектам Украины (БПЛА, авиабомбы, крылатые ракеты);
• точечные удары Украины по российской инфраструктуре (например, по Керченскому мосту), в том числе на территории России, с применением крылатых ракет и операций сил специального назначения;
• заключение прагматических договорённостей между Россией и Украиной при международном посредничестве (Турция, Катар) об обмене пленными и об экспорте зерна.

На этом этапе проявляется превосходство оборонительных средств (например, мин) над наступательными (например, танками). Наступательные действия сопряжены с большими потерями, высоким износом техники и истощением личного состава. По данным CSIS (2025), потери России на фронте составили почти миллион человек, потери Украины — около 400 000. В связи с вышесказанным многие аналитики считают данный этап войной на истощение, в которой обе стороны стараются наращивать оборонную промышленность и добиваться дополнительной поддержки от своих союзников. Кроме того, из-за высокого спроса на специальные боеприпасы война становится чрезвычайно дорогостоящей. России с трудом удается конвертировать превосходство своего военно-промышленного комплекса в успехи на фронте, но и поражение ей не грозит. Масштабные удары России по гражданским целям в Украине военного значения не имеют и расцениваются как политический сигнал для запугивания и демонстрации своего доминирования, призванный убедить украинское руководство и население в том, что дальнейшее сопротивление якобы не имеет смысла.

Политические последствия и итоги войны 

В международном сообществе российско-украинская война однозначно воспринимается как неправомерная: после того как Россия заблокировала голосование в Совете Безопасности ООН, 2 марта 2022 года на Генеральной Ассамблее ООН 141 из 193 государств поддержали резолюцию, осуждающую российское вторжение (35 воздержались, 10 проголосовали против). Впоследствии западные государства ввели дополнительные политические санкции против России: её исключили из Совета Европы, приостановили действие Акта Россия—НАТО, сократили импорт российского газа и нефти (включая остановку Nord Stream 1 и 2), заморозили российские активы и начали поставлять Украине вооружения — в первую очередь из США, Великобритании, Польши, Турции, Чехии, Канады, Франции, стран Балтии и Германии.

Помимо собственно боевых действий на фронте против целей России направлены ещё четыре фактора. Во-первых, серьезная недооценка президента Украины Владимира Зеленского, бывшего комика и актёра. Сейчас он играет «главную роль в своей жизни», и ему удаётся не только поддерживать дух сопротивления среди соотечественников, но и проводить беспрецедентную кампанию публичной дипломатии. Многочисленные визиты в разные страны мира, выступления в национальных парламентах, участие в мероприятиях международных организаций и продвижение украинской позиции как в социальных сетях, так и в традиционных СМИ способствуют укреплению международной солидарности с Украиной.

Во-вторых, поддержка военного курса Путина со стороны россиян вызывает сомнения. Тысячи молодых мужчин уклонились от призыва в рамках частичной мобилизации и в спешке покинули страну. Российские власти постарались компенсировать недовольство населения щедрыми денежными выплатами участникам СВО и семьям погибших, благодаря чему запись контрактников на фронт не прекращается. Некоторые олигархи позволяли себе критические замечания, но перестали высказываться после таинственной гибели некоторых из них вследствие падения с высоты. Серьёзное смятение в российском силовом аппарате вызвал мятеж так называемых вагнеровцев в 2023 году (Dörfler 2025). ЧВК «Вагнер» была по сути нелегальным наёмническим формированием и действовала с 2017 года, изначально главным образом в Ливии, Сирии, Мозамбике и Центральноафриканской Республике (Barabanov, 27.2.2022). ЧВК «Вагнер» комплектовалась из российских наёмников, иностранцев (в первую очередь из упомянутых африканских государств) и заключённых, которые таким образом выкупали свою свободу. Постепенно эта группа превратилась в небольшую самодостаточную экосистему, выполнявшую функции российского прокси-инструмента в военной, политической и экономической сферах (Jacobsen/Larsen, 2024, с. 6–7). Руководитель ЧВК «Вагнер» Евгений Пригожин набрал большое количество бойцов для штурма Бахмута, но после взятия города счёл, что его действия не были оценены по заслугам. Он поднял мятеж и, захватив в июне 2023 года Ростов-на-Дону, двинулся на Москву. Этот «марш справедливости» закончился столь же стремительно, как начался, а через два месяца Пригожин погиб в загадочной авиакатастрофе. С тех пор ЧВК «Вагнер» последовательно расформировывалась и переходила под контроль Путина. В Африке данная структура получила новое название — «Африканский корпус». 

В-третьих, эта война привела к политическому и военному укреплению НАТО вследствие присоедения Финляндия и Швеция, отказавшаяся от своей 200-летней, в целом весьма успешной политики нейтралитета. Теперь впервые в истории североевропейские страны образуют единый оборонительный альянс вместе со странами Балтии. Кроме того, такие государства НАТО, как США, Дания, Испания, Франция, Германия и Нидерланды, наращивают военное присутствие в Восточной Европе, чтобы защитить восточную границу НАТО от возможного нападения России в будущем. Последовала реакция и со стороны Европейского союза, который предоставил Украине, Грузии и Молдавии перспективу членства — это решение ЕС откладывал в течение последних двадцати лет.

В-четвёртых, Москве пришлось смириться с существенной потерей политического влияния, поскольку задействовав свои вооружённые силы в Украине она оказалась неспособна защитить и поддержать своих союзников. Когда в 2023 году Азербайджан, игнорируя российских «миротворцев», взял под контроль населённый армянами Нагорный Карабах, Армения обнаружила, что покровительство России больше не действует. Армянская дипломатия переориентировалась на Турцию, Китай и Европейский союз. Когда в декабре 2024 года повстанческая группировка HTS из Идлиба атаковала Алеппо, режим Асада рухнул, как карточный домик, похоронив под собой и российское влияние в данном регионе.

С другой стороны, есть и процессы, укрепившие позиции России в этой войне. Например, ни одно государство не направило свои войска на оборону Украины, хотя такая возможность предусмотрена 51-й статьей Устава ООН. Путину же, напротив, удалось привлечь северокорейские подразделения, которые с огромными потерями воевали в Курской области (потеряв около 5 000 из 15 000 военнослужащих; см. Deutsche Welle, 2025). Беларусь позволила российским войскам наступать на Киев со своей территории (хотя собственных войск для российской кампании не предоставила). Многие государства Глобального Юга (например, Пакистан, Камбоджа, Азербайджан, Руанда), а также Ватикан, осуждают нападение, но не считают, что вся ответственность лежит исключительно на России. В результате ни одна страна Ближнего Востока (включая Израиль и Турцию), Африки или Латинской Америки не присоединилась к санкционному режиму Запада (Dück/Stahl 2025: 3). Несмотря на давление Запада, такие региональные организации, как Африканский союз, МЕРКОСУР, Сообщество латиноамериканских и карибских государств и АСЕАН, сохранили преимущественно нейтральную позицию. Страны БРИКС (Бразилия, Индия, Китай, ЮАР) продолжают сближение с Россией, в обход санкций торгуя российскими нефтью и газом (Jankowicz, 2024; The Economic Times, 2025; Reuters, 2025). Торговые связи с Россией сохраняют и западные, в том числе немецкие компании, использующие различные обходные схемы, например, через страны Центральной Азии. Международные каналы российского влияния и «гибридной субъектности» (hybrid actorness; McLarren/Stahl, 2025): Russia Today и подобные медиа, русская диаспора, государственные концерны (например, «Газпром»), Православная церковь и популистская идеология РФ в целом — хотя и пострадали с началом войны, но по-прежнему остаются весомым пророссийским фактором в западных обществах.

Анализ: Изменение российской внешней политики 

Аналитическая модель внешнеполитической трансформации

Затронутые в предыдущей описательной части характеристики преемственности и трансформации внешней политики стран являются очень распространенным вопросом внешнеполитических исследований. При этом такую преемственность или трансформацию можно диагностировать на различных уровнях. В большинстве подходов анализ касается как минимум тех аспектов (см. схему ниже):

1) внешнеполитические средства и инструменты (внешнеполитическое поведение);
2) среднесрочные политические цели (уровень целей);
3) мотивы действий (например, власть, выгода, идентичность).

Данная градация позволяет подробно анализировать изменения во внешней политике страны. На основании такого анализа можно определить, является ли данный конфликт лишь неким отклонением в поведении при общем сохранении прежних целей и мотивов России или же он отражает глубокую трансформацию самих мотивов. Однако вопрос о мотивах можно рассматривать только с опорой на ту или иную теорию (см. пункт 5). Поэтому данная модель служит прежде всего концептуально-аналитическим ориентиром и помогает сформулировать, из чего мы исходим, когда говорим об «изменении российской внешней политики»?

Илл. 4: Изменение внешней политики 

Применение модели к российской внешней политике

Чтобы ответить на вопрос, изменилась ли российская внешняя политика, необходимо исследовать все три уровня модели. Прежде всего следует выяснить, какую линию поведения продемонстрировала Россия в ходе украинского кризиса.

Внешнеполитическое поведение

Анализируя внешнюю политику государства, прежде всего можно рассмотреть применяемые инструменты и наблюдаемые политические практики (policies) в определённый период — то есть оценить внешнеполитическое поведение. Под внешнеполитическим поведением понимается любая попытка государства воздействовать на своё окружение. Это включает, с одной стороны, дипломатические средства, с другой — инструменты военной силы. Возможны и сочетания: так, поведение России в украинском кризисе с 2014 года западные политики, советники и военные эксперты характеризовали аналитическим термином гибридная война (Racz, 2015). Под этим понимается одновременное применение регулярных и нерегулярных способов ведения войны, террористических и тайных операций, а также скрытой пропаганды с использованием «правдоподобного отрицания» (plausible deniability) (Asmussen et al., 2015). Например, Россия систематически нарушала воздушное пространство НАТО (2015), предпринимала попытки вмешательства в выборы в ряде западных стран, санкционировала убийства диссидентов (см., например, дело Скрипалей в 2018 году) и совершала массовые военные преступления в Сирии, нанося бомбардировки по пекарням, больницам, школам и детским садам (2015–2019 гг.). Помимо открытых военных действий на поле боя, гибридная война предполагает воздействие на общественное мнение и население противника, на внутреннюю и на международную аудиторию. В научной дискуссии широко оспаривается новизна гибридной войны как структурного явления (Ehrhart, 2016). Тем не менее уже сам факт всё более частого применения этого понятия к российской внешней политике в украинском кризисе указывает на наличие определенных изменений на уровне поведения.

Ещё одним важным аспектом анализа трансформации поведения служат так называемые диады, то есть двусторонние отношения между отдельными государствами. Здесь логично будет подробнее рассмотреть, например, российско-американские, российско-украинские или российско-немецкие отношения последних лет: какие конфликты возникали между государствами, как они были урегулированы и каким образом меняли характер двусторонних связей? Внешнеполитические решения в период правления Б. Ельцина (1991–1999 гг.) трактовались на Западе как действия, направленные на сотрудничество: расформирование СССР; согласование с Украиной ядерного вопроса в Будапештском меморандуме (см. ниже); подписание Основополагающего акта Россия–НАТО; обязательство в рамках ОБСЕ вывести оставшиеся российские войска из Республики Молдова и из Грузии. В первые годы президенства В. Путина и Д. Медведева преемственность данного курса в целом сохранялась (проявление солидарности после терактов 11 сентября, стремление к вступлению в ВТО, работа в Совете Россия–НАТО). Вместе с тем ужесточение российской позиции на переговорах по Косово в 2005–2007 гг. было воспринято как индикатор разворота к более конфронтационной политике в отношении Запада.

Ещё одним важным аспектом при оценке внешнеполитического поведения является соблюдение международного права. Например, можно изучить соблюдение правовых норм Россией в предыдущих конфликтах. Одним из таких конфликтов является война в Грузии в 2008 году: поскольку российское вмешательство здесь последовало в ответ на атаку со стороны Грузии, согласно преобладающей международно-правовой трактовке в этом случае Россия действовала правомерно. Теперь рассмотрим правовые нормы, регулирующие взаимодействие России с Крымом и восточной Украиной. Очевидными ориентирами здесь являются принципы Устава ООН и Хельсинкского Заключительного акта СБСЕ (вновь подтверждённые в Парижской хартии ОБСЕ в 1990 году):

Ст. 2 п. 4 Устава ООН: 

Все Члены Организации Объединенных Наций воздерживаются в их международных отношениях от угрозы силой или ее применения как против территориальной неприкосновенности, или политической независимости любого государства, так и каким-либо другим образом, несовместимым с Целями Объединенных Наций.

Принципы ОБСЕ, закрепленные в Хельсинкском заключительном акте 1975 года: 

Государства-участники будут уважать территориальную целостность каждого из государств-участников. В соответствии с этим они будут воздерживаться от любых действий, несовместимых с целями и принципами Устава Организации Объединенных Наций, против территориальной целостности, политической независимости или единства любого государства-участника и, в частности, от любых таких действий, представляющих собой применение силы или угрозу силой. Государства-участники будут, равным образом, воздерживаться от того, чтобы превращать территорию друг друга в объект военной оккупации или других прямых или косвенных мер применения силы в нарушение международного права или в объект приобретения с помощью таких мер или угрозы их осуществления. Никакая оккупация или приобретение такого рода не будет признаваться законной. (OSCE 1975)

Практически все независимые эксперты по международному праву сходятся во мнении, что в случае Крыма обе вышеприведенные правовые нормы были Россией нарушены. По сравнению с предыдущими конфликтами такое пренебрежение международным правом представляет собой новую модель российского поведения. В отношении территориальных границ Украины Россия нарушила также и Будапештский меморандум 1994 года:

Российская Федерация, Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии и Соединенные Штаты Америки подтверждают свое обязательство (…) уважать независимость, суверенитет и существующие границы Украины. Российская Федерация, Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии и Соединенные Штаты Америки подтверждают свое обязательство воздерживаться от угрозы силой или ее применения против территориальной целостности или политической независимости Украины, и что никакие их вооружения никогда не будут применены против Украины, кроме как в целях самообороны или каким-либо иным образом в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций. (CfR 05.12.1994)

Будапештский меморандум был призван урегулировать вопрос вывода ядерных вооружений с территории Украины после окончания холодной войны. Украина согласилась передать всё ядерное оружие России при условии, что Россия, Соединённое Королевство и США гарантируют территориальную целостность Украины.

Ордер МУС на арест Владимира Путина, исключение России из Совета Европы после 26-летнего членства (Council of Europe 2025a) и объявление об учреждении Специального трибунала по преступлению агрессии России против Украины (Council of Europe 2025b) свидетельствуют о резком изменении поведения России в отношении международного права.

Таким образом исследование первого аналитического уровня выявило весомые признаки изменения внешнеполитического поведения Российской Федерации под руководством Владимира Путина после 2008 года. Однако, будучи элементом оперативной политики, то или иное поведение государства, как правило, является реакцией на конкретные политические события и потому мало что говорит о принципиальных основах внешней политики страны. Чтобы утверждать о трансформации внешней политики в долгосрочной перспективе, необходимо проанализировать внешнеполитические цели.

Внешнеполитические цели 

Внешнеполитические цели государства, как правило, задаются и разрабатываются на несколько лет вперед и потому являются более устойчивыми, чем внешнеполитическое поведение. В связи с этим далее следует проверить, проявляется ли в конфликте с Украиной изменение внешнеполитических целей России. Внешнеполитические цели могут быть сформулированы в рамках основополагающих правительственных документов — например, в концепции внешней политики, стратегии национальной безопасности или военной доктрине (de Haas 2010: 15 и далее). Помимо этого цели озвучиваются ведущими должностными лицами в программных выступлениях по вопросам внешней политики. Приведённые ниже цитаты из выступлений Владимира Путина в Бундестаге ФРГ в 2001 году и на Мюнхенской конференции по безопасности в 2007 году наглядно иллюстрируют трансформацию внешнеполитических целей.

Под воздействием законов развития информационного общества тоталитарная идеология сталинского типа уже больше не могла противостоять идеям свободы и демократии. Дух этих идей овладевал умами подавляющего большинства российских граждан. Именно политический выбор российского народа позволил тогдашнему руководству СССР принять решения, которые в конечном итоге и привели к сносу Берлинской стены. Именно этот выбор многократно расширил границы европейского гуманизма и позволяет нам утверждать, что уже никому и никогда не удастся развернуть Россию в прошлое. 

…конечно, мы находимся в начале пути построения демократического общества и рыночной экономики. На этом пути есть преграды и препятствия, которые нам нужно преодолеть. Однако, если отрешиться от объективных проблем и проявляющейся иногда собственной неискушенности, мы увидим, как бьется могучее, живое сердце России. И это сердце открыто для подлинного сотрудничества и партнерства.

В приведенной выше речи 2001 года Путин заявляет о приверженности построению в России демократии и либеральной рыночной экономики. Кроме того, он говорит об открытости к западным странам и готовности к всестороннему сотрудничеству. Спустя неполные шесть лет на Мюнхенской конференции по безопасности Путин вновь выступил с речью, которая привлекла большое внимание резкими критическими высказываниями. Приведённые ниже фрагменты демонстрируют резкую перемену его отношения к Западу:

Однако что же такое однополярный мир? (…) [2] это один центр власти, один центр силы, один центр принятия решения. Это мир одного хозяина, одного суверена. И это в конечном итоге губительно не только для всех, кто находится в рамках этой системы, но и для самого суверена, потому что разрушает его изнутри. И это ничего общего не имеет, конечно, с демократией. (…) [3] Кстати говоря, Россию, нас, постоянно учат демократии. Но те, кто нас учит, сами почему‑то учиться не очень хотят.

[4] Мы видим все большее пренебрежение основополагающими принципами международного права. Больше того, отдельные нормы, да, по сути, чуть ли не вся система права одного государства, прежде всего, конечно, Соединенных Штатов, перешагнула свои национальные границы во всех сферах: и в экономике, и в политике, и в гуманитарной сфере — и навязывается другим государствам. Ну кому это понравится? Кому это понравится?

[5a] ОБСЕ пытаются превратить в вульгарный инструмент обеспечения внешнеполитических интересов одной или группы стран в отношении других стран. (…) Согласно основополагающим документам в гуманитарной сфере ОБСЕ призвана оказывать странам-членам по их просьбе содействие в соблюдении международных норм в области прав человека. (…) Но вовсе это не означает вмешательство во внутренние дела других стран, тем более навязывания этим государствам того, как они должны жить и развиваться.

В этой речи отчётливо звучит критика Путина в адрес Запада и требований проводить в России демократические реформы. По словам Путина, Запад, и прежде всего США, инструментализируют демократические ценности с целью сохранения однополярного миропорядка. Одним из таких инструментов западного контроля и запугивания в отношении России он называет ОБСЕ. Это сильно отличается и от заявлений 2001 года, и от положений Парижской хартии (OSZE 1990). Запад теперь рассматривается не как партнёр по сотрудничеству, а как угроза российскому суверенитету.

Сформулированные в конце 2021 года программные положения МИД России (см. выше) также свидетельствуют о том, что нынешние российские цели отличаются и от внешней политики времён Ельцина, и от содержания речи Путина в Бундестаге. Теперь российский президент стремится возродить биполярную систему времён холодной войны: вести переговоры только с США «на равных», закрепить сферы влияния и буферные зоны, отказать малым государствам в праве на самоопределение, а значит и в свободном выборе союзов. Трансформация основополагающих целей в сфере безопасности дополняется изменениями в оборонной области, а именно — пересмотром военной доктрины. 

Илл. 5: Изменения в военной доктрине России 

Изменившееся восприятие Россией своего места в мире соответствует её новым военным стратегиям. Доктрина 2013 года, сформулированная начальником Генерального штаба В. В. Герасимовым, обозначила новые внешнеполитические цели России, вошедшие в военную стратегию России (декабрь 2014 года). В этой доктрине описан планируемый порядок действий России в военной сфере (см. илл. 5 выше). На первом этапе российско-украинской войны армия пыталась претворить эти принципы в жизнь, однако потерпела неудачу, столкнувшись с украинской обороной (которой удалось изменить традиционные линии фронта). Как бы то ни было, новая стратегия ведения войны (см. описание «гибридной войны» выше), трансформация военной доктрины и радикально изменившаяся риторика Путина являются аргументами в пользу предположения о смене внешнеполитических целей.

Внешнеполитические мотивы (власть, выгода, идентичность)

Как проследить эволюцию российской внешней политики в ходе украинского кризиса? Исследование изменения политики на более фундаментальном уровне мотивов осуществляется с помощью различных теоретических подходов. Например, ранее мы уже обсуждали три уровня анализа по Уолтцу (Waltz 1959):

Илл. 6: Уровни анализа для объяснения украинского конфликта 

Многие наблюдатели, оценивающие российскую внешнюю политику, называют Путина мастером «тактики», который хорошо умеет воспользоваться ситуацией. Такой подход first image (см. выше) очень часто используется в СМИ и в политической риторике: войны рассматриваются как результат решений отдельных лиц. Соответственно, принципиально важно выяснить, что думает лицо, принимающее решения, и что им движет (напр., Eltchaninoff 2017). Все прочие международные факторы в таком подходе «проецируются» на одного человека, — отсюда, например, такие характеристики Путина, как aggrieved statesman, frustrated imperialist или skittish autocrat (Short 2022). Подход first image интуитивно представляется очень убедительным (в том числе ввиду фактически неограниченной власти президента в современной России), однако такое объяснение во многих аспектах оказывается недостаточным. Во-первых, сложно обосновать изменение политики в течение одного срока полномочий: приходится углубляться в индивидуально-психологический анализ личности (почему между 2001 и 2007 годом изменились личные внешнеполитические установки Путина?). Во-вторых, встаёт вопрос о лояльности: почему решение политика поддерживают элиты (спецслужбы, военные, олигархи, церковь, партия), несмотря на то, что это явно грозит им потерей влияния и активов? 

Многие историки, публицисты и аналитики будучи представителями политического реализма, который доминировал в эпоху холодной войны, предпочитают трактовки в логике third image (см. Введение). Войны объясняются через динамику международной системы, то есть через отношения между государствами (см. илл. выше). Соответственно война в Украине понимается как протест России против однополярного мироустройства (против США) в связи с тем, что НАТО всё ближе продвигалось к российским границам (т. н. расширение НАТО на восток), представляя угрозу для России как великой державы. Таким образом война в Украине предстает как борьба США и России за расширение сфер влияния (Mearsheimer 2014). Однако и трактовки third image вызывают серьёзную критику. Они не способны объяснить, почему государства сопоставимой силы проводят столь разную внешнюю политику (например, Франция и Германия, Россия и Китай), или почему некоторые регионы мира с весьма различными по объему ресурсов государствами длительное время живут без войн (Латинская Америка, Юго-Восточная Азия, Западная и Центральная Европа). С точки зрения third image не ясно, почему Россия в 2022 году не ограничилась постепенным ослаблением Украины и наращиванием собственного влияния в Восточной Европе, на Ближнем Востоке и в Центральной Азии, тем более что США, по-видимому, намеревались сворачивать своё присутствие на Европейском континенте. Российские войска в Украине, Молдове и Грузии фактически уже делали невозможным вступление этих стран и в ЕС, и в НАТО, а сама Россия могла по-прежнему опираться на поддержку многочисленной русской диаспоры. С точки зрения наращивания влияния полномасштабное вторжение было крайне неудачным вариантом (см. выше, п. 2 и далее).

Поскольку подходы first image и third image имеют недостатки, следует рассмотреть и общественный уровень. Анализ общества — это подход second image, и сегодня в научной литературе именно он считается наиболее убедительным объяснением причин международных конфликтов (см. также Введение и пример Второй мировой войны). Общественные характеристики напрямую сказываются на внешней политике государства, и эта логика обратна подходу first image: здесь необходимо понять, выражением каких общественных акторов и идей является фигура Путина? (Kimmage 2018). Первая характеристика общества — это тип режима, то есть демократической или авторитарной является данная политическая система. Такая постановка вопроса исходит из классической гипотезы Иммануила Канта о связи мира и демократии: демократии не ведут войн друг с другом (Small/Singer 1976; Maoz/Russett 1993). В отношении современной России можно сказать, что страна перешла от дефектной демократии и «суперпрезидентализма» эпохи Ельцина в 1990-е годы к авторитарному режиму при Путине, во время правления которого качество демократии в России неуклонно ухудшалось. 

Илл. 7: Ухудшение качества демократии в России

Согласно теории демократического мира, если бы Россия оставалась демократической страной, войны с Украиной, которая тоже является страной с дефектной демократией, не произошло бы, поскольку демократические режимы не воюют между собой. Таким образом война стала возможна в связи с переходом России к автократии. Далее мы рассмотрим вторую часть анализа общества в аспекте second image: внешняя политика РФ является непосредственным отражением российской идентичности.

Объяснение: Дискурсивная теория идентичности (ДТИ)

Вернемся к нашим рассуждениям о модели трансформации внешней политики (см. раздел 3 выше). Мы продемонстрировали, что внешняя политика России существенно изменилась как на уровне поведения, так и на уровне целей. Но являются ли эти изменения устойчивыми, существенными переменами? Ведь если трансформировалась вся внешнеполитическая идентичность России в целом, значит изменение внешнеполитического поведения — это не просто результат тактических расчётов отдельного политика, а вполне ожидаемое проявление национальной идентичности. Поскольку трансформация идентичности носит глубинный характер и является итогом длительного процесса, именно она служит самым весомым индикатором реального изменения внешней политики государства. Анализ идентичности государства всегда осуществляется в рамках определенной теории, позволяющей точно описать данный аспект и сопоставить его с другими. Например, можно применить дискурсивную теорию идентичности (ДТИ), которая будет рассмотрена в следующем разделе.

Теории идентичности относятся к школе социального конструктивизма (см. Введение) и, поскольку исходной точкой анализа здесь служит общество, ДТИ обычно относят к «социетальному социальному конструктивизму» (см. также Larsen 1997; Hansen & Wæver 2002; Stahl & Harnisch 2009). В отличие от реализма и либеральных подходов, где определяющими считаются некие неизменные факторы (например, власть либо расчёт выгоды), социально-конструктивистские теории требуют содержательной предварительной работы по прояснению исходных предпосылок. На первом этапе анализа следует определить, что вообще понимается под идентичностью, то есть «эндогенизировать» данную переменную. В контексте данной главы это означает: описать, из чего складывается российская идентичность? Соответственно ниже будут рассмотрены общие предпосылки и инструментарий дискурсивных теорий идентичности, а затем более подробно представлена теория Теда Хопфа, который в своей работе Social Construction of International Politics. Identities and Foreign Policies, Moscow, 1955 & 1999 (2002) реконструировал российскую идентичность, релевантную для внешней политики. Наконец, эту реконструкцию можно будет сверить с актуальными фактами и применить для анализа военных действий в Украине после 2014 года.

Предпосылки

«Идентичность» понимается как images of individuality and distinctiveness (“selfhood”) held and projected by an actor and formed (and modified over time) through relations with significant “others” (Jepperson et al. 1996: 59). Эти пластичные образы себя и Другого, сложившиеся в ходе общественной истории (особенно под воздействием наиболее экстремальных периодов, таких как войны), отражают то, как данное общество себя видит. Ключевым здесь является всеобщее осознание принадлежности (belonging) к некой группе, территории, цивилизации или культуре. Эта принадлежность выражается через подчеркивание прежде всего национальных характеристик и особенностей, отличающих собственную нацию от других (Nadoll 2003: 172).

Если исходить из того, что политики должны обосновывать и легитимировать свои внешнеполитические решения и при этом сами являются частью того или иного общества, становится очевидно, что внешняя политика общественно обусловлена. Национальная идентичность содержит всю палитру обоснований и оправданий тех или иных решений (reasons for action), косвенно определяющую, что возможно и мыслимо, и, соответственно, что невозможно и немыслимо для политика (Cruz 2000: 277). Так, в России обладание ядерным оружием является результатом общественного консенсуса, тогда как в Германии то же самое представляется немыслимым с учетом опыта национал-социалистической диктатуры. Конструкция внешнеполитической идентичности страны аккумулирует «предельные основания», то есть такие определения данной политической общности, которые не нуждаются в дальнейшем обосновании (например, идея американской исключительности или «Россия — великая держава»). Этой палитрой идентичности пользуются политики и их советники в рамках политического дискурса, связывая различные элементы идентичности с аргументами и рекомендациями по внешней политике.

Как происходит изменение идентичности? Дискурсивные теории идентичности исходят из того, что изменение происходит за счет связующего звена между идентичностью и внешней политикой, которым является дискурс. В демократических обществах политические дискурсы выполняют целый ряд функций (March/Olsen 1995: 45, 66): они формируют поле политической дискуссии, трактуя события, обосновывая и легитимируя действия, интерпретируя (и пересматривая) историческую память, конструируя и трансформируя идентичность. В дискурсе складывается всеобщее представление о разумном, вырабатывается понимание «здравого смысла» (common sense), разделяемого значительной частью населения. Дискурсивный анализ может показать, как общество структурирует и ограничивает спектр политических возможностей, вследствие чего лица, принимающие решения, признают «уместными» или обоснованными лишь некоторые, строго определенные варианты (Westlind 1996: 116). Учитывая, что государства прежде всего ориентированы на внутреннюю повестку, как правило именно крупные внешнеполитические события (например, войны) становятся источником дискурса, который либо подтверждает, либо меняет национальную идентичность. Таким образом, трансформация внешней политики реализуется дискурсивно, но затем нуждается в подтверждении, по крайней мере постфактум.

Илл. 8: Модель дискурсивной теории идентичности 

Аргументы не возникают из ниоткуда: они опираются на другие аргументы, доказавшие свою состоятельность в прошлом, и чем сильнее обоснование связано с идентичностью, тем выше его шансы на успех. Удачные аргументы пользуются доверием и перенимаются. Схожие аргументы можно группировать, т. е. объединять по определённым признакам в т. н. «дискурсивные формации» по Фуко и Ларсену (1997) (Stahl/Harnisch 2009: 41–48). Дискурсивная формация объединяет одну или несколько моделей аргументации, обуславливающих ту или иную идентичность, а значит служащих ориентиром и оправданием для действий определённой группы носителей данного дискурса (Nadoll 2003: 176). Таким образом дискурсивные формации структурируют дискурсы прежде всего по ключевым аргументам, а не по главными акторам (Hansen 2006: 52). Например, с помощью дискурсивных формаций можно описать разные политические партии и движения в соответствии с их внешнеполитической ориентацией — особенно там, где партийный ландшафт плохо отражает внешнеполитические традиции страны (например, в Германии в рамках одной политической партии могут быть представлены весьма разные взгляды на Россию и США). Дискурсивная формация представляет собой модель идентичности, соответствующую традиционной линии аргументации страны в ее внешней политике (например, изоляционизм в США или пацифизм в Германии). В рамках дискурсивной формации элементы идентичности связываются с имеющейся моделью аргументации и соответствующими рекомендациями относительно реальных действий, благодаря чему данная формация приобретает стабильность во времени и укореняется в общественных институтах. 

 В плюралистическом обществе любая дискурсивная формация постоянно конкурирует с другими (Hopf 2002: 1). Во время политического кризиса или неудач во внешней политике доминирующие дискурсивные формации, как правило, подвергаются сомнению (contestation). Это может привести к расколу или наоборот, к объединению формаций путем формулирования сходных рекомендаций (дискурсивная коалиция). Изменение дискурсивных формаций неизбежно влечет за собой перераспределение власти из-за ослабления или усиления тех или иных линий аргументации и соответственно политиков, которые их представляют. 

Какую же концепцию изменения идентичности можно предложить? Говорить об изменении идентичности мы можем в случае, когда формируется новая дискурсивная коалиция или возникает новая дискурсивная формация. Для наглядности можно представить четыре комбинации изменений идентичности и поведения:

Илл. 9: Изменение поведения и идентичности

С помощью дискурсивного анализа идентичности можно оценить вероятность изменения поведения. Например, если решение правительства предпринять определенные шаги во внешней политике не вызывало споров, маловероятно, что в сходной ситуации в будущем правительство поступит иначе. Впрочем даже если определенный внешнеполитический шаг стал предметом острой внутриполитической борьбы, это не означает неизбежных перемен в поведении. Изменение поведения вероятно лишь после того, как поменяется соотношение сил дискурсивных формаций в пользу аргументов за изменение. Смещения дискурсивных формаций могут иметь различные причины: самый простой случай — смена правительства, если «к власти» приходит иная дискурсивная формация. Кроме того возможны перемены внутри правящей партии или изменения общественных настроений. В целом с точки зрения дискурсивной теории можно утверждать следующее. Изменение поведения возможно, если прежнее внешнеполитическое решение было предметом спора (contestation). Изменение вероятно, если поменялось соотношение различных дискурсивных формаций. Помимо смены правительства в литературе выделяются ещё два фактора, способных вызвать изменения идентичности: существенные события и воспринимаемое поведение партнёров, прежде всего великих держав (Stahl 2003: 376–377). Существенными считаются такие международные события, которые воспринимаются как кризисные, обладают серьезными последствиями и меняют представления о международной среде, о характере конфликта или о собственных возможностях (Breuning 2007: 79).

Когда определенной группе носителей дискурса удаётся утвердить в обществе свои аргументационные модели, она достигает дискурсивной гегемонии. Дискурсивная гегемония позволяет схожим образом обосновывать и тем самым легитимировать оперативную внешнеполитическую деятельность и последующие шаги. Доминирующий дискурс (в идеальном случае) совпадает с общим опытом, и поэтому его окружает «ореол нормальности» (Bach 1999: 50). Кроме того, он становится источником аргументов и ресурсов для интерпретации прошлого и тем самым влияет на историческую политику и политику памяти.

Национальная идентичность России во внешней политике 

Определяющими для внешней политики считаются следующие элементы российской идентичности (Lo 2003: 27, 101, 104; Malinova 2013: 82; Taras 2013: 2ff.; Zevelev 2016: 1-2): Россия как часть Запада, Россия как империя, Россия как часть Европы, Россия как особая и самобытная страна, Россия как великая держава, Россия как цивилизация. При этом особенно сильным является самовосприятие России как великой державы, поскольку: Russia’s identity is a realist identity (Kropatcheva 2010: 155).

Тед Хопф (2002: 33–37) в своем исследовании на материале литературных произведений, прессы, докладов, учебников и мемуаров политических деятелей выделяет три дискурсивные формации, релевантные для российской внешней политики с 1955 по 1999 годы: New Western Russian (NWR), Liberal Essentialists (LE) и New Soviet Russian (NSR). Согласно Хопфу, после распада СССР большим влиянием обладала дискурсивная формация NWR. Её ключевым элементом было отмежевание от советского прошлого, а многие аргументационные модели исходили из ориентации на Запад. Восприятие Запада в данном дискурсе объединяло в себе и США, и Европу. Укрепление страны предполагалось за счёт либерализации и демократизации (Hopf 2002: 214 и далее). Еще одним существенным аргументом данного дискурса было утверждение, что обладание ядерным оружием и важная роль в международных организациях позволяют России общаться на равных с представителями международного сообщества. Эти аргументы были особенно распространены в период президентства Ельцина. Представители двух других дискурсивных формаций резко критиковали сторонников NWR, поскольку, с их точки зрения, валютный кризис 1998 года, война в Косово 1999 года и расширение НАТО свидетельствовали о том, что Запад пользуется слабостью России.

Илл. 10: Дискурсивные формации России по Хопфу

Дискурсивная формация New Soviet Russian была представлена в политическом дискурсе еще в советское время. Здесь Россия описывается как естественный противовес США и НАТО, а остальные страны Европы считаются вассалами США (Hopf 2002: 215 и далее). Безопасность России и её статус великой державы обеспечиваются не демократизацией и либерализацией, а ядерным оружием, наращиванием вооружений и геополитическими притязаниями. Соответственно, единственно разумная стратегия в сфере безопасности заключается в «балансировании» (balancing). Кроме того, данный дискурс предполагает наличие естественных связей с русскими за пределами России и с братскими славянскими государствами, такими как Беларусь или Сербия, а военное вмешательство ради их защиты признаётся само собой разумеющимся. Согласно этому дискурсу возобновление холодной войны — лишь логическое следствие названных аргументов, а в идеальном случае следует стремиться к восстановлению СССР (ibid., 217). Критики, однако, возражали, что подобные установки обращены в прошлое, ведь СССР, как известно, оказался нежизнеспособным из-за экономической неэффективности.

Наконец, третья дискурсивная формация, в некоторой степени объединяющая элементы первых двух, стала доминировать в конце 1990-х годов. Речь идет о Liberal Essentialists (Hopf 2002: 217 и далее): Simply put, the NWR wanted to become the West; the NSR wanted to resist the West, and the LE wanted the West to let Russia be Russia (ibid., 217). Дискурс LE исходит из уникальности российской идентичности, требующей особого пути в экономике, культуре и политике. Именно эта неповторимая самобытность — гарантированная ядерным оружием и международными нормами территориальной целостности и суверенитета — обеспечивает России роль великой державы. При этом Россия не обязана становиться политическим противовесом США, поэтому в балансировании нет нужды. Однако если эта особость России окажется под угрозой, её, по логике LE, следует отстаивать средствами «политики великих держав» (great power politics). В данном дискурсе Европа вполне может быть партнёром, поскольку Европа и США воспринимаются как разные акторы.

Согласно Хопфу к 1999 году в российском внешнеполитическом дискурсе доминировала дискурсивная формация LE; при этом аргументы NSR еще встречались, а доводов NWR почти не осталось.

Применение теории: Изменение российской идентичности в конфликте с Украиной

Анализ идентичности по состоянию на 1999 год сам по себе не позволяет сделать выводы о ее возможном изменении в ходе украинского кризиса, но благодаря исследованиям о присоединении Крыма к России (Bocharova 2015) у нас есть и более новые данные. Дискурсивный анализ обоснований российской политики в отношении Крыма показал, что дискурсивная формация Liberal Essentialists (LE) продолжает однозначно доминировать в дискурсе, причем по сравнению с 1999 годом даже усилила свои позиции (ibid., 46–74). Присоединение Крыма (в западной трактовке — аннексия) легитимируется следующими доводами: Украина как часть постсоветского пространства представляет для России стратегический интерес и должна оставаться внеблоковым государством Европы; союз Украины с Западом — это попытка США воспрепятствовать переходу к многополярному мировому порядку и, следовательно, противоречит легитимным интересам России; поэтому единственно разумной реакцией для борьбы с западным доминированием остаётся balancing. Наконец, еще один ключевой пункт данной аргументации — это обязанность защищать русских за рубежом, в том числе в Крыму и в Украине.

Дискурсивная формация NWR в публичной дискуссии 2014 года почти не фигурирует — разве что в виде оппозиционной критики в адрес «смены режима» (regime change) при Путине и приписываемых новой власти имперских амбиций (ibid., 32–35). Дискурсивная формация NSR с 1999 года также ослабла, однако поддерживает рекомендации LE и оперативную политику в отношении Украины. Представители данной формации считают, что объединение всех русских и братских славянских народов, угроза вступления Украины в НАТО и агрессивная односторонняя внешняя политика США являются аргументами в пользу проведения активной внешней политики на украинском направлении и присоединения Крыма к Российской Федерации (ibid., 35–46).

В рамках данной главы невозможно провести исчерпывающий дискурс-анализ российской элиты за последнее десятилетие, тем более что такую работу существенно осложняет переход России к авторитарному режиму. Однако анализ риторики высокопоставленных лиц дает основания предполагать, что все компоненты дискурсивной формации LE и далее усилились и приобрели более резкие формы, тем самым отграничиваясь от NWR. Министр иностранных дел России Сергей Лавров в статье 2016 года о российской внешней политике пишет, как США позиционируют себя в качестве «глобального лидера» (global leader) и делают остальной Запад зависимым от своих решений. При этом он подчеркивает, что США предают собственные ценности и вмешиваются в дела других суверенных государств, чтобы сохранять свое доминирующее положение в мире (Radin/Reach 2017: 33–34). Говоря словами Владимира Путина:

Вообще складывается впечатление, что практически везде, во многих регионах мира, куда Запад приходит устанавливать свой порядок, по итогам остаются кровавые, незаживающие раны, язвы международного терроризма и экстремизма. Всё, о чём сказал, это наиболее вопиющие, но далеко не единственные примеры пренебрежения международным правом. (…) В этом ряду и обещания нашей стране не расширять ни на один дюйм НАТО на восток. Повторю — обманули, а выражаясь народным языком, просто кинули. 

Здесь становится очевидно, что риторика главы государства по сравнению с уже и так предельно отчетливыми формулировками мюнхенской речи 2007 года ещё более ужесточилась. Поведение США и западных стран, по его оценке, угрожает многополярному миру, к которому стремится Россия. Причём угроза эта простирается и дальше: вмешательство Запада непосредственно угрожает «русскому миру», то есть якобы легитимной российской сфере влияния, основанной на общности культуры, религии и языка. Если во времена Ельцина говорили о «соотечественниках за рубежом», то в эпоху Путина ближнее зарубежье переосмысляется как «русский мир», характеризуемый через понятие «русской цивилизации» (Zevelev 2016: 12–16). Этот русский мир не имеет четкого территориального определения, но точно простирается за пределы России через Беларусь, Молдову, Центральную Азию и Балканы до Польши, включая Украину (Radin/Reach 2017: 10–11). Кроме того, Путин неизменно подчёркивал, что в его понимании уникальность России заключается в сочетании сильного государства и мощной цивилизации (Linde 2016). По своему содержанию концепты «российской уникальности» и «настоящей России» (Russian uniqueness, the real Russia, см. выше в описании дискура LE) становятся всё более антизападными; русская цивилизация теперь трактуется как «евразийская» и антилиберальная (Laruelle 2016). Чем именно российские ценности отличаются от прочих европейских, остаётся неясным, за исключением высмеивания, например прав ЛГБТ. Неизменно в пример приводятся традиционные, духовные, моральные и христианские ценности, а также выраженное историческое сознание (Frear/Mazepus 2021). 

Polianskii (2024) исследует вопрос, почему основные события развернулись именно в Украине, тогда как в поле зрения российского руководства столь же легко могли оказаться Казахстан или Грузия. В статье 2021 года Путин подробно излагает длительную историю и общность России и Украины. Он обращается к XII веку, чтобы показать, что «русские и украинцы — один народ, единое целое» (Putin 2021). По его мнению, именно Запад пытается рассорить Украину и Россию, чтобы укрепить гегемонию США (и Европы):

Шаг за шагом Украину втягивали в опасную геополитическую игру, цель которой — превратить Украину в барьер между Европой и Россией, в плацдарм против России. Неизбежно пришло время, когда концепция «Украина — не Россия» уже не устраивала. Потребовалась «анти-Россия», с чем мы никогда не смиримся. (ibid.)

Таким образом, именно Украина, по Путину, стала ареной борьбы за мировой порядок: с одной стороны — агрессивный, двуличный Запад, с другой — русский мир. При этом, в его представлении, следует учитывать и цивилизационный распад Украины:

Прежде всего — это создание в украинском обществе атмосферы страха, агрессивная риторика, потакание неонацистам, милитаризация страны. Наряду с этим — не просто полная зависимость, а прямое внешнее управление, включая надзор иностранных советников за украинскими органами власти, спецслужбами и вооружёнными силами, военное «освоение» территории Украины, развёртывание инфраструктуры НАТО. Не случайно, что упомянутый скандальный закон о «коренных народах» принимался под прикрытием масштабных натовских учений на Украине. (ibid.)

Этот антизападный дискурс поддерживается ключевыми представителями российской элиты — такими, как министр иностранных дел Сергей Лавров (Lavrov 2016) и бывший президент Дмитрий Медведев. Внешнеполитическая риторика последнего претерпела резкое изменение по сравнению с периодом его президентства, начавшегося в 2008 году: если ранее Медведев добивался сближения с Западом и Кремниевой долиной, то теперь он заявляет, что ненавидит США и однозначно считает Украину частью России (Walker 2022; Dickinson 2024). Расширение НАТО на восток, вторжение США в Ирак в 2003 году вопреки международному праву и революция на Майдане, отстранившая от власти демократически избранного пророссийского президента Виктора Януковича являются существенными событиями, которые в риторике российских руководителей переосмысливаются и свидетельствуют о якобы двуличной политике Запада и несправедливом отношении к России. Поэтому следуя такой логике представляется разумным освободить Украину от этих тёмных сил и «денацифицировать» её.

Таким образом, можно констатировать, что тенденции 1990-х годов в последующие два десятилетия лишь усилились. Доминирование дискурсивной формации LE продолжало нарастать. При этом возросла значимость элементов идентичности «великая держава», «империя», «самостоятельная страна» и «цивилизация». Их наполнение антизападными и антиевропейскими ценностями сопровождалось ослаблением элемента «Россия — часть Европы» и теперь уже полностью исчезнувшего представления «Россия — часть Запада». Исчезновение этих элементов из дискурса повлекло к тому, что дискурсивная формация NWR стала абсолютно нерелевантной: её коалиция с LE, характерная для 1990-х, давно распалась. Напротив, усиление антизападной риторики в аргументации LE привело к её сближению с дискурсивной формацией NSR. Эта новая дискурсивная коалиция представляет собой уже вполне существенное изменение идентичности.

Илл. 11: Применение модели

На основании проведённого анализа риторики можно выдвинуть правдоподобную аналитическую гипотезу: в результате полномасштабного вторжения в Украину дискурсивная коалиция LE–NSR превратилась в новую дискурсивную формацию; NSR фактически растворилась в расширенной LE. Эту новую, гибридную формацию можно обозначить как New Imperialist Russia. Под imperialist здесь понимаются некоторые признаки империй — неясность границ, этническое ядро цивилизации и ожидание привилегированных возможностей внешнеполитического поведения. Одной из черт последнего является нивелирование принципа равенства государств: их суверенитет должен подчиняться имперскому притязанию на верховенство. Отметим, что в дискурсивном плане Россия фактически отказывается от базового принципа Вестфальской системы государств (1648) — суверенитета государств как основы международного порядка. New Imperialist Russia можно считать либо новой дискурсивной коалицией, либо объединенной дискурсивной формацией, в любом случае ее гегемония очевидна, что говорит о догоняющем изменении (см. илл. 9 и 10 выше): российское руководство в украинском кризисе действовало в пределах возможностей, уже заданных идентичностью. Если бы это изменение идентичности было хрупким и неустойчивым, мы наблюдали бы больший протест или оспаривание (contestation) со стороны элит и общества. Следовательно, приходится констатировать редкий с аналитической и исторической точек зрения случай существенного и устойчивого изменения российской внешней политики: в поведении, целях и внешнеполитической идентичности.

Прогноз

Идентичность, подразумевающая расширенные рамки (возможности) для собственных внешнеполитических действий, позволяет России проводить активную, в том числе силовую, политику — вплоть до нарушения международного права. Поскольку теперь внешнеполитической целью является восстановление имперской России, границы которой не определены и ориентируются в лучшем случае на исторические прецеденты и на наличие «соотечественников за рубежом», вполне обоснованно, что соседние с Россией страны чувствуют угрозу. Если это изменение внешней политики будет поддержано внутри России одобрением элит и населения, а за ее пределами — признанием новых границ либо молчаливым согласием с методами гибридной войны, то можно предположить повторение украинской стратегии. Возобновление Россией крупномасштабных военных действий в среднесрочной перспективе маловероятно из-за больших потерь в войне против Украины. Однако это не исключает возможности ведения Россией гибридной войны с целью включения в свою империю других государств и регионов. Новая империя предполагает стремление к гегемонии и подчинению западных европейских государств. Вероятным следствием станут затяжные конфликты в Восточной Европе и Центральной Азии.

Оценка

Дискурсивная теория идентичности позволяет проанализировать изменения во внешней политике государств — но лишь ретроспективно. Данная теория не устанавливает причинно-следственных связей, а формулирует выводы и помогает понять проблемные места с точки зрения дискурса (discursive faultlines). Вместе с тем она даёт ориентиры для того, чтобы на уровне национального государства — то есть в логике second image — выявить общественную полемику и сдвиги, связанные с внешнеполитическим курсом. Дальнейшее применение полученных результатов, предполагает допущение, что внешняя политика зависит от общественной поддержки. В случае России одни критики данного подхода сочтут изменения в элите малозначимыми и предпочтут анализ первого уровня (first image), сводя всю внешнюю политику к фигуре Владимира Путина. Другие найдут более убедительным объяснение третьего уровня (third image), согласно которому Россия демонстрирует «нормальное поведение великой державы» и ожидаемо ориентируется на силовую политику. Последствия для оценки внешнеполитических изменений в таком случае очень существенными: если война в Украине — лишь продукт решений Путина и его ближайших сторонников, то после его смерти расклад во внешней политике полностью поменяется. Если же внешнюю политику определяет текущая российская идентичность, то Путин — лишь «управляющий», и его уход не изменит агрессивного курса. Угрозу зоне влияния России (согласно объяснению третьего уровня) можно было бы снять, если Украина пойдет на территориальные уступки, Запад согласится с самоограничением, а также если между Россией и Западом будет создана буферная зона из нейтральных государств и надёжные договорные механизмы (как было, например, с договором «2+4» об объединении Германии). Если же Россия — все-таки не «обычная великая держава», а некая имперская сила (как предполагает вышеприведенный анализ), то подобные политические решения не приведут к стабильности. Ведь в этом случае уступки лишь укрепят Россию, которая воспримет их как пустые подарки Запада, — и продолжит курс на подчинение себе других стран.

Рекомендации

Теория идентичности не дает прямых рекомендаций для практической политики. Однако с её помощью можно провести оценку наиболее распространённых вариантов  политического действия. В качестве примера разберем варианты действий западноевропейских государств:

Политика признания

Запад, и прежде всего ЕС, может попытаться улучшить отношения с Россией поводя политику признания, чтобы в среднесрочной перспективе вновь вернуть Россию в число партнёров (элементами такой политики будут признание присоединения Крыма, уступка востока Украины, снятие санкций). Данная стратегия будет попыткой умиротворить «уязвлённую российскую идентичность». Недостаток такой политики в том, что она закрепит изменившуюся идентичность России, поскольку докажет успешность новой российской линии поведения в отношении слабого Запада.

Реальная политика (Realpolitik)

Западная Европа может попытаться сочетать политику сдерживания, формирования альянсов и переговоров. Первое будет означать военное усиление НАТО и её восточных членов; второе — активную работу с союзниками, например поддержку государств Центральной Азии; наконец, в ходе переговоров можно увязать уступки по Крыму и востоку Украины с встречными уступками России (например, по Молдове и Южной Осетии). Такой подход на некоторое время сохранит статус-кво, однако в долгосрочной перспективе Россия может интерпретировать это как сигнал к дальнейшему усилению российской внешней политики для достижения своих целей.

Защита миропорядка 

Защита существующего мирового порядка, прежде всего норм международного права, в краткосрочной перспективе может привести к обострению конфликта с Россией. Элементами такой политики являются, например, поставки оружия и энергоресурсов Украине, изоляция и исключение России из международных институтов, ужесточение экономических санкций и долгосрочная корректировка энергетической политики ЕС. Подобный курс в краткосрочной перспективе связан с высокими издержками, но он позволяет ожидать, что только так российская внешняя политика сможет «потерпеть поражение на уровне идентичности», что создаст условия для изменения идентичности в России. Однако следует иметь в виду, что точный вектор воздействия идентичности всегда неясен до конца: например, указанные меры в России могут трактоваться не как защита мирового порядка, а как нападение на Россию.

Вопросы для упражнений

1. По мнению ряда наблюдателей, украинский кризис сопровождался «информационной войной», в которой уже невозможно определить, какая из сторон права. Найдите в интернете и социальных сетях информацию по спорным событиям: об использовании снайперов в Киеве, о беспорядках в Одессе, об участии российских войск в столкновениях на Донбассе в 2014 году, о военных преступлениях в Буче и т. п. Продумайте и обсудите, каким версиям и почему вы доверяете. Какие выводы на основании этого можно сделать относительно освещения событий в сфере международных отношений?
2. Изучите в интернете материалы о внешнеполитической идентичности США. Опираясь на дискурсивную теорию идентичности обсудите, при каких условиях смена президента США (после Трампа) может изменить внешнюю политику страны. Как это отразится на российско-украинском конфликте?
3. Практическое задание: Проанализируйте украинский кризис с помощью различных подходов теоретических школ, описанных во Введении. Затем критически сопоставьте эти теории. Объясните, почему революционная и критическая теоретические школы не способны сформулировать практические политические рекомендации.

Документальный фильм по теме: «Зима в огне: Борьба Украины за свободу» (2015), реж. Евгений Афинеевский

События вокруг Евромайдана в Киеве в 2013–2014 годах глазами участников протестов. Изначально мирное противостояние протестующих и силовых структур постепенно обостряется и приводит к насильственным столкновениям, унесшим жизни более ста человек.

Исследование российской идентичности:

Hopf, Ted (2002): Social Construction of International Politics, Identities & Foreign Policies, Moscow, 1955 & 1999. Ithaka und London: Cornell University Press, в частности см. с. 211–257.

Список литературы:

Alexander, Manfred/Stökl, Günther (2009): Russische Geschichte — Von den Anfängen bis zur Gegenwart. Alfred Kröner Verlag.

Asmussen, Jan/Stefan Hansen/Jan Meiser (2015): Hybride Kriegsführung — eine neue Herausforderung? Kieler Analysen zur Sicherheitspolitik Nr. 43. ISPK.

Bach, Jonathan P.G. (1999): Between Sovereignty and Integration. German Foreign Policy and National Identity after 1989. St. Martin’s Press/Nomos.

Bailey, Dominic/Hills, Mike/Sargeant, Paul/Clayton, Chris/Wardell, Kady/Costa, Camilla/Bryson, Mark et al. (2022): Ukraine in maps: Tracking the war with Russia. BBC News, 24.02. URL: https://www.bbc.com/news/articles/c0l0k4389g2o [06.08.2025].

Barabanov, Ilya (2022): Ukraine conflict: How Russia forged closer ties with Africa. BBC News, 27.02. URL: https://www.bbc.com/news/world-africa-60506765 [12.08.2025].

Bellingcat (2016): MH17. The Open Source Investigation. Two years later, by and for citizen investigative journalists. URL: https://www.bellingcat.com/wp-content/uploads/2016/07/mh17-two-years-later.pdf [05.01.2017].

Blickle, Paul/Grefe-huge, Carla/Venohr, Sascha (2022): Lage in der Ukraine: In diesen Regionen wird gekämpft. DIE ZEIT, 25.02. URL: https://www.zeit.de/politik/ausland/2022-02/ukraine-karte-russland-angriff-militaer-truppenbewegungen [08.06.2025].

Bocharova, Olga (2015): Russian Foreign Policy Discourse on the Crimean Crisis. Universität Passau (неопубликованная дипломная работа). 

Bundeszentrale für Politische Bildung (BpB) (2014): Analyse: Die Maidan-Revolution in der Ukraine — Gewaltloser Widerstand in gewaltgeladener Situation. URL: https://www.bpb.de/themen/europa/ukraine-analysen/181536/analyse-die-maidan-revolution-in-der-ukraine-gewaltloser-widerstand-in-gewaltgeladener-situation/ [13.12.2016].

Breuning, Marijke (2007): Foreign Policy Analysis. A comparative Introduction. Palgrave Macmillan.

Center for Preventive Action (2025): War in Ukraine. Global Conflict Tracker. URL: https://www.cfr.org/global-conflict-tracker/conflict/conflict-ukraine [08.06.2025].

Chehabi, Houchang E./Linz, Juan J. (ed.) (1998): Sultanistic regimes. JHU Press.

Council of Europe (2022): Opinion 300 (2022): Consequences of the Russian Federation’s aggression against Ukraine. Council of Europe, 15.03. URL: Council of Europe (2025): GT-TRIBUNAL — Special Tribunal for the Crime of Aggression against Ukraine. In Committee of Ministers. URL: https://www.coe.int/en/web/cm/gt-tribunal [10.10.2025].

Council of Foreign Relations (05.12.1994): Budapest Memorandums on Security Assurances. URL: http://www.cfr.org/nonproliferation-arms-control-and-disarmament/budapest-memorandums-security- assurances-1994/p32484 [20.01.2017].

Cruz, Consuelo (2000): Identity and Persuasion. How Nations Remember Their Pasts and Make Their Futures. World Politics 52(2), 275–312.

de Haas, Marcel (2010): Russia’s Foreign and Security Policy in the 21st Century. Putin, Medvedev and beyond. Contemporary Security Studies. Routledge.

Deutsche Welle (DW) (2023): Nordkorea versteckt den Ukraine-Krieg nicht mehr. Deutsche Welle, 30. Oktober. URL: https://www.dw.com/de/nordkorea-versteckt-den-ukraine-krieg-nicht-mehr/a-73765844.

Deutsche Welle (9.3.2020): MH17-Absturz: Was man über den Strafprozess wissen muss. URL: https://www.dw.com/de/worum-es-im-mh17-strafprozess-geht/g-52633305

Dickinson, Peter (2024): ‘Ukraine is Russia’: Medvedev reveals imperial ambitions fuelling invasion. URL: https://www.atlanticcouncil.org/blogs/ukrainealert/ukraine-is-russia-medvedev-reveals-imperial-ambitions-fueling-invasion [17.08.2025].

Dörfler, Thomas (2025): The Wagner Group, Yevgeny Prigozhin, and PMC–State Relations in Russian Foreign Policy: Explaining the Enlistment of Private Military Companies During the Ukraine War. Politische Vierteljahresschrift 66, 189–211. URL: https://doi.org/10.1007/s11615-024-00559-6.

Dück, Elena/Stahl, Bernhard (2025): Introduction: The Russia-Ukraine War as a Formative Event in Global Security Policy? Special Issue. Politische Vierteljahresschrift, 66 (1), https://doi.org/10.1007/s11615-025-00603-z.

Economic Times (2025): Export boost from Russia’s pipeline deal with China likely a decade away. URL: https://economictimes.indiatimes.com/news/international/world-news/export-boost-from-russias-pipeline-deal-with-china-likely-a-decade-away/articleshow/124370785.cms [17.10.2025].

Ehrhart, Hans-Georg (2016): Unkonventioneller und hybrider Krieg in der Ukraine: zum Formenwandel des Krieges als Herausforderung für Politik und Wissenschaft. Zeitschrift für Außen- und Sicherheitspolitik, 9, 223–241.

FAZ (09.04.2014): Kerry: Moskau stiftet Chaos. URL: http://www.faz.net/aktuell/politik/aus- land/aussenminister-kerry-verschaerft-in-ukraine-krise-ton-gegenueber-moskau-12886996.html [14.12.2016]

Frear, Matthew/Mazepus, Honorata (2021): Security, Civilisation and Modernisation: Continuity and Change in the Russian Foreign Policy Discourse. Europe-Asia Studies, 73 (7), 1215-1235. DOI: 10.1080/09668136.2020.1843601.

Gerasimov, Valery (27.02.2013): The Value of Science Is in the Foresight: New Challenges Demand Rethinking the Forms and Methods of Carrying out Combat Operations [translated by Robert Carlson]. Military-Industrial Kurier. URL: http://usacac.army.mil       /CAC2/MilitaryReview/Archives/English/MilitaryReview_20160228_art008.pdf [20.01.2017].

Guardian (17.12.2015): Putin admits Russian military presence in Ukraine for first time. URL: https://www.theguardian.com/world/2015/dec/17/vladimir-putin-admits-russian-military-presence- ukraine [12.01.2017].

Hansen, Lene (2006): Security as Practice. Discourse Analysis and the Bosnian War. Routledge.

Hansen, Lene/Wæver, Ole (Hg.) (2002): European Integration and National Identity. The Challenge of the Nordic States, London/New York: Routledge

International Civil Aviation Organization (ICAO) (2025): ICAO Council vote on Flight MH17 case. https://www.icao.int/news/icao-council-vote-flight-mh17-case [9.9.2025]

International Criminal Court (2025): Ukraine. URL: https://www.icc-cpi.int/situations/ukraine [08.06.2025].

Jacobsen, Katja L./Larsen, Karen P. (2024): Wagner Group Flows: A Two‐Fold Challenge to Liberal Intervention and Liberal Order. Politics and Governance (PaG), 12. DOI: 10.17645/pag.i375.

Jankowicz, Mia (2024): A European nation cut ties with Gazprom, saying it won’t be 'blackmailed' by Russia. Business Insider, 13.12.24. URL: https://www.businessinsider.com/omv-austria-europe-gas-supply-russia-gazprom-been-cut-2024-12 [10.10.2025].

Jepperson, Ronald/Wendt, Alexander/Katzenstein, Peter J. (1996): Norms, Identity, and Culture in National Security. In Katzenstein, Peter J. (ed.): The Culture of National Security. New York: Columbia University Press, 33–75.

Joint Investigation Team (28.09.2016): Flight MH17 was shot down by a BUK missile from a farmland near Pervomaiskyi. Openbaar Ministerie, onderwerpen. URL: https://www.om.nl/onder- werpen/mh17-crash/@96068/jit-flight-mh17-shot/ [05.01.2017].

Kappeler, Andreas (2014): Kleine Geschichte der Ukraine. C.H. Beck.

Kiely, Eugene & Farley, Robert (24.02.2022): Russian Rhetoric Ahead of Attack Against Ukraine: Deny, Deflect, Mislead". FactCheck.org. [27.02.2022].

Kimball, Daryl G. (2022): No Viable ‘Nuclear Option’ for Russia in Ukraine; Arms Control Association. URL: https://www.armscontrol.org/act/2022-10/focus/no-viable-nuclear-option-russia-ukraine [25.09.2025].

Kimmage, Michael (2018): The People’s Authoritarian: How Russian Society Created Putin. Foreign Affairs 97(4), 176–82. http://www.jstor.org/stable/44822225.

Kropatcheva, Elena (2010): Russia’s Ukraine policy against the background of Russian-Western competition. Demokratie, Sicherheit, Frieden. Vol. 201. Nomos.

Larsen, Henrik (1997): Foreign policy and discourse analysis: France, Britain and Europe. London: Routledge.

Laruelle, Marlène (2016): Russia as an Anti-Liberal European Civilization. In Kolstø, P. & Blakkisrud, H. (eds) The New Russian Nationalism: Imperialism, Ethnicity and Authoritarianism 2000–2015, Edinburgh University Press, 275–297.

Lavrov, Sergey (2016): Russia’s Foreign Policy: Historical Background. URL: http://www.mid.ru/en/foreign_policy/news/-/asset_publisher/cKNonkJE [17.08.2025].

Linde, Fabian (2016): State Civilisation: The Statist Core of Vladimir Putin’s Civilisational Discourse and Its Implications for Russian Foreign Policy. Politics in Central Europe, 12(1), DOI: 10.1515/pce-2016-0002.

Lo, Bobo (2003): Vladimir Putin and the evolution of Russian foreign policy. The Royal Institute of International Affairs/Blackwell Publishing. 

Malinova, Olga (2013): Russia and ‘the West’ in the 2000s. Redefining Russian identity in public official discourse. In: Tars, Ray (ed.): Russia’s identity in international relations. Images, perceptions, misperceptions. Routledge, 73–90.

Maoz, Zeev/Russett, Bruce (1993): Normative and Structural Causes of Democratic Peace 1946-1986. American Political Science Review, 87(3), 624–638.

March, James G./Olsen, Johan P. (1995): Democratic Governance. Free Press.

Masters, Jonathan (2022): Why NATO Has Become a Flash Point With Russia in Ukraine. Council on Foreign Relations (CFR). URL: https://www.cfr.org/backgrounder/why-nato-has-become-flash-point-russia-ukraine

McLarren, Katharina/Stahl, Bernhard (2025): How States Punch above Their Weight: Introducing Hybrid Actorness as Expanded Foreign Policy. Foreign Policy Analysis, 21(1), URL: 11/2024, https://doi.org/10.1093/fpa/orae031

Mearsheimer, John (2014): Why the Ukraine Crisis Is the West’s Fault. Foreign Affairs. URL: https://www.foreignaffairs.com/articles/russia-fsu/2014-08-18/why-ukraine-crisis-west-s-fault.

Medick-Krakau, Monika (1999): Außenpolitischer Wandel: Diskussionsstand — Erklärungsansätze — Zwischenergebnisse. In Medick-Krakau, M. (ed.): Außenpolitischer Wandel in theoretischer und vergleichender Perspektive: Die USA und die Bundesrepublik Deutschland. Nomos, 3–32.

Osbron, Andrew/Nikolskaya, Polina (2022): Russia’s Putin authorises 'special military operation' against Ukraine. Reuters Media, 24.02.22. URL: https://www.reuters.com/world/europe/russias-putin-authorises-military-operations-donbass-domestic-media-2022-02-24 [06.08.2025].

OSZE (1975): Schlussakte von Helsinki 1975. URL: https://www.osce.org/de/mc/39503? download=true [20.01.2017].

OSZE (1990): Charta von Paris für ein Neues Europa. URL: https://pace.coe.int/en/files/29885/html [16.9.2025].

Peters, Anne (2014): Das Völkerrecht der Gebietsreferenden: Das Beispiel der Ukraine 1991-2014 (The International Law of Territorial Referendums: The Example of Ukraine 1991-2014). Osteuropa (special issue: Zerreißprobe: Die Ukraine: Konflikt, Krise, Krieg) 64, 5-6. Max Planck Institute for Comparative Public Law and International Law, 101–133.

Polianskii, Mikhail (2024): Russian Foreign Policy Research and War in Ukraine. Communist and Post-Communist Studies, 57 (2), 156–172. DOI: 10.1525/cpcs.2024.2112378.

Putin, Vladimir (2007): Speech and the Following Discussion at the Munich Conference on Security Policy. February 10, 2007, 01:38. Munich. URL: http://en.kremlin.ru/events/president/ transcripts/24034 [16.01.2017].

Putin, Vladimir (2021): Article by Vladimir Putin ‘On the Historical Unity of Russians and Ukrainians’. URL: http://en.kremlin.ru/events/president/news/66181 [17.08.2025].

Putin, Vladimir (2022): Address by the President of the Russian Federation. URL: http://en.kremlin.ru/events/president/news/67843 [17.08.2025].

Putin, Wladimir (2001): Wortprotokoll der Rede Wladimir Putins im Deutschen Bundestag am 25.09.2001. Simultanübersetzung. URL: https://www.bundestag.de/parlament/geschichte/ gastredner/putin/putin_wort/244966 [31.10.2016].

Racz, Andras (2015): Russia‘s Hybrid War in Ukraine: Breaking the Enemy’s Ability to Resist. The Finish Institute of International Affairs, 57–67. URL: http://www.fiia.fi/en/publication/514/ russia_s_hybrid_war_in_ukraine [20.01.2017].

Radin, Andrew/Reach, Clint (2017): Russian Views of the International Order. RAND Corporation. URL: https://www.rand.org/pubs/research_reports/RR1826.html. [17.08.2025].

Reuters (2024): Putin fordert größere Rolle der BRICS im globalen Energiemarkt. 23.09.24. URL: https://www.reuters.com/business/energy/russias-putin-seeks-greater-role-brics-global-energy-dialogue-2024-09-23/ [17.09.2025].

Sachartschenko, Alexander (28.08.2014): Interview mit Alexander Sachartschenko in Sputnik News. URL: https://de.sputniknews.com/politik/20140828269409865-Donezker-Premier-Blutsbrder-aus-Russland-kmpfen-in-unseren/ [16.12.2016].

Short, Philip (2022): ‘Did it have to come to this? ’ three images of Vladimir Putin’s attitudes toward Ukraine. Henry Holt and Company.

Small, Melvin/Singer, David (1976): The war-proness of democratic regimes. Jerusalem Journal of International Relations 1(4), 50–69.

Stahl, Bernhard (2003): Auswertung: Identitäten und Diskurse im analytischen Vergleich. In: Joerißen, Britta/Stahl, Bernhard (ed.): Europäische Außenpolitik und nationale Identität. Vergleichende Diskurs- und Verhaltensstudien zu Dänemark, Deutschland, Frankreich, Griechenland, Italien und den Niederlanden. LIT, 382–404.

Stahl, Bernhard/Harnisch, Sebastian (2009): Nationale Identitäten und Außenpolitiken: Erkenntnisse, Desiderate und neue Wege in der Diskursforschung. In Stahl, B./Harnisch, S. (eds.): Vergleichende Außenpolitikforschung und nationale Identitäten. Die Europäische Union im Kosovo-Konflikt (1996-2008). Nomos, 31–58.

Stahl, Bernhard/Lucke, Robin/Felfeli, Anna (2016): Comeback of the transatlantic security community? Comparative securitisation in the Crimea crisis. In East European Politics, 32(4), 525–546. URL: http://dx.doi.org/10.1080/21599165.2016.1231670 [20.01.2017]. 

Südwestrundfunk (12.02.2020): Fünf Jahre Minsker Friedensplan: Eskalation gestoppt, aber Ukraine-Konflikt bleibt ungelöst. URL: https://www.swr.de/swraktuell/minsker-abkommen-100.html [01.06.2020]

Taras, Ray (2013): The power of images and the images of power: past and present identity in Russia’s international relations. In Taras, Ray (ed.): Russia’s identity in international relations. Images, perceptions, misperceptions. Routledge, 1–10.

UN: UN-Charta. URL: http://www.unric.org/de/charta [20.01.2017].

Venedig Kommission (2014): Meinungspapier der Venedig Kommission, Opinion no. 762/2014. Europarat. URL: https://www.venice.coe.int/webforms/documents/?pdf=CDL-AD(2014)002-e [10.01.2017].

Walker, Nigel (2025): Conflict in Ukraine: A timeline (current conflict, 2022-present). URL: https://researchbriefings.files.parliament.uk/documents/CBP-9847/CBP-9847.pdf [08.06.2025].

Walker, Shaun (2022): ‘I hate them’: Dmitry Medvedev’s journey from liberal to anti-western hawk. The Guardian, 1.08.22. URL: https://www.theguardian.com/world/2022/aug/01/dmitry-medvedev-journey-liberal-anti-west-hawk-russia [17.08.2025].

Westlind, Dennis (1996): The Politics of Popular Identity. Lund University Press.

ZEIT Online (09.02.2015): Chronologie: Die Ukraine — von der Regierungskrise zum Krieg. URL: https://www.zeit.de/news/2015-02/06/konflikte-chronologie-die-ukraine---von-der-regierungskrise-zum-krieg-06141804 [16.12.2016]. 

Zevelev, Igor (2016): Russian National Identity and Foreign Policy. Center for Strategic and International Studies (CSIS). URL: https://csis-website-prod.s3.amazonaws.com/s3fs-public/publication/161208_Zevelev_RussianNationalIdentity_Web.pdf.