Современный балет элитарен не только и не столько потому, что имеет весьма узкий круг сознательных почитателей (и посмотретелей). Скорее, потому, что содержит в основе не легкие сюжеты, плотно обработанные и обставленные хореографическим языком, и не действенную хореографию, обозначающую персонажей образными пластическими движениями. Современный танец хватает идею из эдакого энергетического поля, из воздуха, и эта идея служит импульсом для будущей постановки. Примеров — растущая с каждым годом сокровищница: «Woolf Works» Уэйна МакГрегора на экспериментальные романы Вирджинии Вульф, как желание передать хореографией не содержание, но впечатление от книги; «Place» Матса Эка, как тема дорогих сердцу воспоминаний, и так далее. Выходит, что подобного рода вещицы подразумевают наличие у зрителя определенной доли чувственного и интеллектуального опыта. Эти же постановки, как правило, служат предметом для наибольшего числа вопросов категории «Что хотели сказать?», и они же в большинстве своём совершенно оправданно не имеют на эти вопросы ответов.

Какие-то продукты такого творчества вызывают у смотрящих согласный резонанс, а некоторые из идей так и не доходят до массового сознания, оставаясь непонятыми. В любом случае, те постановки, которые могут дать пищу для ума и сердца, а не только для глаз и ушей, и имеют в фундаменте мысль, пусть не проговорённую, но обязанную быть хореографически вытканной, находят отклик у публики гораздо чаще.

Один из таких балетов — «Shoot the moon» (2006) Пола Лайтфута и Соль Леон на вторую часть Тирольского концерта Филипа Гласса. Как само собой разумеющееся постановщики имели в виду, что с азами истории кинематографа на момент просмотра «Стреляй в луну» все знакомы, хотя, положа руку на сердце, здесь это знакомство не так уж важно. Одна из идей хореографов такова: балет — искусство с ограниченными (как ни странно, в хорошем смысле слова) возможностями, в чем оно очень схоже с искусством немого кино. Потому и назвали свой балет с аллюзией на «Путешествие на луну» Жоржа Мельеса — первый научно-фантастический фильм (1902 года). Собственно, слово «луна» — вот будто бы и все сходство между фильмом и балетом, однако Соль Леон сравнивает немое кино со своего рода хореографическим стилем, поскольку актеры в нем могут полагаться только на выразительность языка своего тела. Мы же, зрители, читаем здесь вдобавок экспрессионистические мотивы: танцовщики передают нам не впечатление от некого состояния, а само это состояние.

Перед нами — комната, в ней двое: самобытные и самостоятельные настолько, что, даже взаимодействуя, не смотрят друг другу в глаза. Создаётся впечатление, что один момент их жизни на наших глазах раскладывается на атомы и раскрывается в широчайшем спектре, так, что мы буквально осязаем время, которое мгновенное перестает быть чем-то конкретным и воспринимается теперь на ином уровне. Мы здесь выступаем не сторонними наблюдателями, а дегустаторами жизни танцующей пары. Мы об этом не знаем, но у нас есть совсем немного времени, чтобы привыкнуть к ним: в момент зарождения и формирования у нас внутреннего отклика комната закрывается. Мы не устанем тут, лелея своё переживание, нам уже открыта другая комната.

Здесь тоже двое, до такой степени созависимых, что они готовы смешать её импульсивный до истеричности хаос с его структурированной чёткостью. Получается весьма напряжённое зрелище — им слишком много нужно сказать друг другу: одной пластики, пусть даже такой — ослепляюще громкой — не хватает, поэтому они застревают в межпланетном пространстве: это уже не речь, но еще не танец.

В третьей комнате — мужчина, почти адекватный, почти стабильный, но он не выдерживает и издаёт гортанный звук, неожиданный для нас, повидавших за последние 20 минут немало тщетных попыток звуковоспроизведения.

А затем прежде замедленное время ускоряется, и мы, наблюдавшие то, что скрыто от человеческого глаза, внезапно начинаем терять из виду то, что обычно заметно. Стены стираются, сцена резко становится подобием космического челнока, не надеющегося на удачную стыковку. Вот тут особо чувствительным было бы кстати сойти с ума, но музыка Гласса, утвердительная и устойчивая даже в самых глобально-микроскопичных пассажах, широким уверенным движением восходящей гаммы, привычной слуху, уравнивает чаши весов мирового баланса.

«Shoot the moon» — удовольствие особого рода, которое не поддастся ни единому порыву структурировать его, обозначить, занести в конкретную графу сюжетов и расписать персонажей по именам и ролям. Чтобы получить эмоциональный ресурс от просмотра (а это ли не главная цель всего искусства в мире?), всё, что здесь нужно сделать наблюдателю — попробовать почувствовать происходящее, поискать созвучное в себе.

Иметь зрительский багаж, а с ним и возможность сопоставить увиденное, сравнить и осмыслить — всегда кстати. «Shoot the moon» — тот случай, когда зритель, будучи чутким и вдумчивым, сам решит, что имел в виду хореограф, и не ошибется.