Снятся ли эротические сны виртуальному телу?

I.

Идентичность человека связана с ощущением себя в границах своего тела.

Это ощущение имеет пространственную локализацию и разворачивается во времени, в котором человек себя осознает в качестве субъекта сознания, переживаний и ощущений.

Физической оболочкой тела выступает кожа.

Именно с коже связан феномен «кожного Я», описанный Дидье Анзьё. Он сообщает, в качестве предварительного вывода относительно функциональности кожного Я — переживание удовольствия возможно лишь в случае целостности оболочки. В ином случае, при наличии на ее поверхности травматических отверстий, разрывов, зияний, энергия желания будет каждый раз при достижении определенного пика сбрасываться в разрыв, сопровождаясь при этом нарастающей тревогой, которая выступает манифестным признаком края такого зияния.

Возбуждение сопровождается не наслаждением в момент разрядки, а эскалацией психологической боли и беспокойства. Поскольку там, где у субъекта должно присутствовать Я (как агент возможности получения наслаждения через разрядку), в том месте начинает присутствовать Оно (как агент запрета, страха и дискомфорта).

Потенциал желания, катектирующий поверхность тела (превращающий тело в машину желания) и не находящий адекватной эрогенной реализации через контакт слизистых оболочек, смещается в зоны разрывов, которые выступают патологическими симулякрами гениталий.

Механистическая метафора, образ желающего автомата, позволяет сместить локализацию субъекта в цифровую среду и рассмотреть его присутствие в сети как проекцию фрагментов идентичности.

Присутствие в качестве элементов виртуального клона отдельных фрагментов, их выбор, зависит от того, насколько эти фрагменты заряжены аутоэротическим (нарциссическим) напряжением.

Речь идет в первую очередь о фантазматическом теле, феномены которого смещаются и реализуются в цифровой среде.

Наибольшее внимание привлекают к себе аккаунты и стримы, близкие по своей интенсивности и содержанию к перверсивным формам.

Чем выше перверсивный потенциал сетевой идентичности и форм ее реализации в цифровой среде, тем выше интенсивность «обрастания» аккаунта объемом подписчиков, которые подтверждают ценность и значимость и, самое важное, подлинность данной формы виртуальной манифестации субъекта.

В свою очередь, это укрепляет легитимность сетевой перверсивной идентичности. Одна из функций такой идентичности в системе сетевых коммуникаций — фантазматическое удовлетворение пользователями собственных запретных фантазий и желаний.

Запретные фантазии и желания пользователей удовлетворяются виртуальным клоном медийной фигуры. В тоже время, объем подписчиков, лайков и комментариев непосредственно констеллирует и укрепляют сетевую личность (виртуальную копию).

В обмене знаками симпатий и антипатий, признания и отвержения, восхваления и унижения, любви и ненависти происходит взаимное подкрепление сетевых субъектов

Степень эротизации сетевой личности, ее отцифрованного тела определяется не потенциалом органического либидо, но объемом подписчиков, комментами и лайками, которые выступают агентами и знаками желания.

Взаимодействие между реальными субъектами опосредовано аккаунтами и цифровыми копиями. Реальный субъект скрыт за маской цифровой идентичности — что формирует его как субъекта перверсивного желания, которое смещается с поверхности кожи на поверхность экрана.

Тонкая пленка реальности переносится в бездну цифрового кода.

Фрагменты идентичности виртуализируются и желание получает цифровой эквивалент, желание отцифровывается, а поверхность тела превращается в поверхность экрана.

II.

В какой среде функционирует сетевая личность и где она локализована?

Фрагменты сетевой личности скреплены цифровым кодом. Тогда как фрагменты реальной личности скреплены смыслом

Собранная композиционная идентичность локализована на серверах и в датацентрах. Функцию комплексированая т.е. сборки фрагментов в целостный образ осуществляют элементы кода, программные оператора и боты.

Сетевая личность обладает фантазматическим телом. В сумме они представляют собой то, что в современной философии получает обозначение как  гиперобъект — т.е. такое явление, которое не имеет четкой пространственной и временной локализации.

Сетевой субъект в качестве гиперобъекта функционирует в пространстве сетевых коммуникаций, имея лишь относительную внепространственную фиксацию в виде уникального и персонализированного ID адреса. Но узнать его и подтвердить свою сетевую идентичность не так просто.

В качестве гиперобъекта сетевой субъект не имеет также временной локальности. Функциональность аккаунта может сохранятся и после смерти субъекта. Субъект в качестве сетевого гиперфеномена может сохранять свою идентичность неопределенно продолжительное время.

В настоящее время функционируют и такие понятия как «цифровое кладбище» и «Фейсбук мертвых».

Исходя из скорости, с которой развивался портал с момента его появления (2004), можно предположить, что с тех пор умерло от 10 до 20 миллионов людей, создавших страницу на Фейсбуке.

Если Фейсбук начнёт терять свои позиции на рынке и не оправится, переломная для него дата — день, когда мёртвых станет больше, чем живых — придётся примерно на 2065 год. Если Фейсбук останется с нами на поколения, переломная дата может наступить — в середине XXII века.

III.

Социальные сети выступают средством биографирования и сохранения памяти.

Хранящиеся на серверах данные не позволяют нам забывать. В 2009 году В. Майер-Шонбергер выпустил книгу «Удалить. Способность забывать как добродетель цифровой эпохи». В ней он в частности отмечает, что процесс забывания крайне важен для нормального функционирования психики человека. Это позволяет нам быть осведомленными о прошлом, но не скованными воспоминаниями, особенно если речь идет о негативных воспоминаниях.

Проблема заключается в том, что сохранившиеся на неопределенно долгое время «идеальные» воспоминания способны создать путаницу и лишить нас способности оставлять прошлое в прошлом. Далекие воспоминания в цифровом мире звучат всегда в настоящем времени, сейчас, в данный момент. Не существует возможности присутствия в сети ретроспективно. Мы не помним наших посещений. И каждый раз, видя содержание аккаунта, мы видим весь объем визуальной, графической, текстуальной информации в настоящем актуальном времени.

В социальных сетях нет как такового прошлого и тем более нет в них будущего. В них есть только постоянно актуальный момент времени, вечное настоящее, актуализируемое каждый раз, как только мы входим в сеть.

Специфика сетевого психоанализа в том, что аккаунт ничего не забывает — он не подвержен эффектам инфантильной амнезии или любым другим абберациям памяти. На серверах сохраняется весь загруженный персонализированный контент, который позволяет получить огромное количество дополнительной информации, как о личности клиента, так и о личности терапевта.

Традиционная абстинетная позиция аналитика невозможна, поскольку персональные данные аккаунта избыточны, а публикации говорят слишком о многом

Ресурс для сохранения цифровой копии личности: http://eterni.me/

IV.

Системная среда в которой флуктуируют коды, визуально манифестированные в виде оболочек фантазматических тел, работает только на поглощение. Рождающееся в теле желание получает подтверждения своей ценности только в момент его переноса (трансдукции) в сеть и оформления его в виде цифрового эквивалента.

Цифровая оболочка аккаунта (фантазматическое сетевое тело) складывается из образов, текстов, звуков, присутствующих в среде социальных сетей.

Субъект является продуктом взаимодействия с другими субъектами. И как утверждал Фейрберн, основная потребность личности — это потребность не в удовлетворении желания (на чем настаивал Фрейд), а в поиске принадлежности, в поиске «хорошего объекта». Любой объект (как хороший, так и плохой) обретается посредством взаимодействия и контакта. Это выступает условием укрепления собственных представлений о себе, собственных желаний, своей телесности, эффектов психологической поверхности, комплексирование Я (формирование эго-кормплекса) и обозначения посредством системы психологических защит внутренних границ между инстанциями психики.

Если коммуникация смещается в сетевую среду, то туда же переносятся, ожидания, фантазии, локализации хороших и плохих объектов. Они интегрируются с теми фрагментами идентичности, которые были перенесены в цифровую среду прежде. Возможность добавлять новые элементы и новые объекты ничем не ограничена, проецировать можно бесконечно долго. Система способна также бесконечно долго поглощать неограниченные объемы проекций.

Оболочка аккаунта, или фантазматическое сетевое тело, сформирована визуальными репрезентатами желания и фантазии, спроецированными и зафиксированными в условных границах собственного аккаунта.

Сетевая личность — это семиотическое содержания аккаунта, замершие в нем значения, характеристики и реплики. Структура персонального аккаунта линейна, но встроена как элемент в более сложно организованный сетевой гипертекст.

Сетевая личность представляет собой функциональную плоскость. В ней отсутствует структурирующий реальность рельеф.

V.

ВЛАСТЬ:ВЛЕЧЕНИЕ

Как отмечает Хорхе Алеман (2019), влечение является темной стороной власти.

Власть, утверждающая диктат закона и манифестированная на уровне отдельного субъекта и культуры в целом, как персональное или коллективное Супер-Эго, подтверждает себя на фоне репрессированного влечение как попытка контроля. Именно влечение выступает питающей средой власти и ее диктата.

Но парадокс этой ситуации в том, что усиление власти до пределов диктата является косвенным свидетельством усиления силы влечения (вожделения), которым оказываются захвачены как отдельные личности, так массы. Сублимировать влечение можно либо в сторону лигитимации социальной агрессии, либо в сторону виртуализации аддикций и желания.

Влечение следует отличать от биологической потребности, и главное отличие заключается в том, что влечение (Trieb) невозможно удовлетворить (в отличие, например, от желания). Влечение не ориентировано к достижению объекта, но оно постоянно циркулирует вокруг него, по контуру неудовлетворенности и в постоянном стремлении к невозможному исчезновению. Лакан отмечает, что цель влечения заключается не в достижении результата, но в следовании по пути огибания влекущего к себе объекта; это следование по круговой траектории, где подлинным источником наслаждения выступает повторяющееся замкнутое на себе движение.

ФАНТАЗМ

Понятие фантазм является одним из центральных в теории Фрейда. Вся психоаналитическая феноменология производна от концепции фантазма.

Фрейд (1919) использует данный термин для обозначения сцены, представленной в воображении, на которой разыгрывается бессознательное желание. Субъект всегда исполняет на этой воображаемой сцене определенную роль, даже в том случае если это выглядит не очевидным — как для него самого, так и для других.

Лакана: фантазм лишен динамичности, он словно застывшая на экране сцена. С точки рения своей функциональности, фантазм выполняет роль защитного механизма, призванного скрыть от сознания кастрированность субъекта (Lacan, 1994, с. 119 — 120).

В фантазме присутствует косвенное указание на дефицитарность, недостаточность, но при этом он дает иллюзию полноты и завершенности, некоторой целостности. И чем интенсивнее такой фантазм, тем более отчетливо он указывает на скрытую в нем бессознательную ущербность и навязчивое желание эту ущербность компенсировать — через усиление мнимого образа и через выстраивание мнимых идентичностей.

Фантазм — это сигнитфикат нарциссической травмы

Сетевые проекции фантазма, перенос сцены, на которой разыгрывается бессознательная драма, в киберпространство — уравнивает динамику сетевого субъекта с динамикой субъекта психотического.

Виртуальная копия — это психотический субъект (в контексте фантазматического смещения) и субъект бреда (в контексте расщепления речи).

Сетевой фантазм выступает основанием другой идентификации и другой (расщепленной) идентичности.

Киберпространство — это всегда пространство расщепленного субъекта. Жак-Ален Миллер пишет, что психотический субъект не совершает ошибочных действий (2017, с. 57). Тоже самое правомерно и в отношение сетевого субъекта, чьи ошибки, в случае достаточной внимательности, исправляются сразу, а технические случайности могут быть тут же или в последующем исправлены с помощью функции редактирования или удаления.

УДОВОЛЬСТВИЕ

Die Lust — фундаментальная сила, побуждающая человеческих существ. Это желание и удовольствие, а также сила, которая движет к наслаждению.

Наслаждение — это центральная категория человеческой реальности, на которую обращает внимание Сержио Бенвенуто: быть человеком — это значит наслаждаться (2016. с. 249). Поскольку призыв к наслаждению исходит от Сверх-Я (наслаждение выступает изнанкой запрета и закона), именно оно толкает нас в аккаунты к возможности легитимного неограниченного наслаждения — во всяком случае к надежде именно на это.

В сети мы надеемся найти подтверждение собственной ценности, целесообразности своих усилий и удовлетворенность для своих фантазий. Я — это источник неудовлетворенности. Сверх-я — это пусковой механизм наслаждения. Оно — это источник желания. Фантазм — это феномен, возникающий на границе Сверх-Я и Оно.

Фантазм структурирует желание и помогает найти способ получения удовольствия

Когда желание не находит цели, оно обнаруживает себя как тревога (Angst). Тревога очерчивает разрыв в оболочке запретов и защит, через которое желание начинает свое движение к объекту для удовлетворения своей фантазматической интенсивности. То, что побуждает к поиску объекта удовольствия обозначается как инстинкт смерти. Именно в таком объекте желание себя исчерпывает и угасает.

Это то, что происходит с желанием в сети, но странность в том, что желание канализируется в виртуальное пространство в поисках объекта, как будто бы находит его, но полноценное удовольствие в этом не обнаруживается. Виртуальный объект не способен полностью поглотить желание субъекта так, что бы это желание иссякло. Возникаем навязчивая (миметическая) потребность компульсивных повторов.

ИНТЕРПАССИВНОСТЬ

Понятие интерпассивности было предложено австрийским философом Робертом Пфаллером. Общее определение связывает его с процессом делегирования удовольствия виртуальной среде или замещающему объекту.

Интерпассивность дает иллюзию причастности к событию или к удовольствию с ним связанному.

Пфаллер: «интерпассивные люди — это те, кто хочет делегировать свои удовольствия или свои потребности» (2011, с. 97).

Для реализации функции делегирования требуются интерпассивные средства (медиумы интерпассивности). В качестве таковых выступают разнообразные агенты, которым функция удовольствия может быть делегирована. Т.е. это те, кто способен (или то, что способно), пережит удовольствие реально или мнимым образом вместо нас. Это могут быть реальные люди или животные. Но, как правило, в качестве медиумов интерпассивности (замещающие агенты наслаждения) выступают медийные средства, медийные фигуры, технические приспособления и объекты-события виртуальной среды.

Интерпассивность ритуализирована и состоит из серии ритуальных действий.

Ритуализированная интерпассивность включает серию действий, предваряющих выход в сеть. Мы готовимся к тому, как будет выглядеть наш клонированный в интернете образ, мы фантазируем думая о том, как нас увидят мнимые зрители, о которых мы ровным счетом ничего не знаем. Мы настраиваем собственную внешность, мы настраиваем освещение, мы настраиваем видеосвязь и проверяем звук, подключаемся и выходим в эфир. Каждый выход в эфир сопровождается серией стереотипных действий, направленных на проверку присутствия мнимых других.

В цифровой среде медиумом нашей интерпассивности выступает наша виртуальная копия. Связь между нами и нашим сетевым аналогом осуществляется не через какие-то коммуникативные каналы, а через способы репрезентации себя в сети.

Если реальный человек, реальный субъект контакта выступает объемом наших проекций, спровоцированных условиями коммуникативного акта, своей биологической, психологической, социальной и культурной функциональностью, то контакт между мной и мнимым другим виртуальной среды смещается в область сетевых проекций.

Мнимый другой взаимодействует не со мной, как с субъектом реального опыта, а с моей сетевой репрезентацией. Но для меня этот мнимый другой также представлен не как реальная оформленная данность, а как флуктуирующий объем знаков, не имеющий стабильной идентичности и, самое главное, ни каким образом не центрированный. Мнимый другой в своем значении собран на матрице нашего персонального Эго, но не имеет собственного организующего центра. Однако ему доступна (или, точнее, он принадлежит ей) безграничная виртуальная среда, в которой может быть накоплено бесконечное количество фрагментов из которых время от времени собирается мнимая целостность, которую мы и наполняем собственными значением и ценностями.

В основе интерпассивности лежит серия иллюзий:

— иллюзия работы,

— иллюзия контакта,

— иллюзия секса,

— иллюзия интеллектуальной деятельности,

— иллюзия собственной необходимости для другого.

Жижек: «общим место стало подчеркивать, что с приходом новых электронных медиа наступил конец пассивному потреблению текстов или произведений искусства: я больше не сижу, просто уставившись в экран, я все чаще взаимодействую с ним, вступаю с ним в диалогические отношения (от выбора программ через участие в дебатах в виртуальном сообществе вплоть до непосредственного влияния на сюжет в так называемых «интерактивных нарративах»)» (2005, с. 18).

Центральной причиной интерпассивности выступает иллюзия собственной необходимости для другого. Это именно то, что заставляет нас совершать бесконечные стримы, заполнять ленту новостей собой, формировать свою внешность, регулярно публиковать сообщения.

Мы делегируем право на удовольствие виртуальным субъектам посредством лайков, смайликов и комментариев

Мы видим в чьих-то публикациях «сказочное бали», лайкаем и как бы приобщаемся к чужому наслаждению. Но как чужое наслаждения, если оно и было, в чем нет никакой уверенности, касается лично нас?

Мы просим поставить плюсик если нас слышат и видят, так словно этот, ничего по сути не значащий знак, приобретает для нас сверхзначимость ключевого стимула, сообщающего нам чье-то присутствие, активность, внимание и заинтересованность, присутствие кого-то с той стороны экрана, где-то там. Но знак присутствия не является подлинным знаком внимания и заинтересованности, важности нас в момент извещения пользователем о характере нашей активности. Поскольку каждый знает, что стрим может быть записан, сообщение сохраняется бесконечно долго. Фактически, прямые эфиры — это форма взаимного делегирования заинтересованности, происходящая между слушателем-зрителем и говорящим. Слушатель сохраняет публикацию, делает ее перепост, тем самым делает сообщение как бы своим, как бы присваивает его себе, но на самом деле он присваивает его не себе, а своему аккаунту, добавляя еще один фрагмент к собственной сетевой идентичности.

Говорящий говорит в пустоту цифровой реальности. Его доносящийся с той стороны голос и образ опосредован кодом и отцифрован, он никого не видит и не слышит, он воспринимает мнимые знаки присутствия, веря в то, что за ними есть реальные люди. Сетевой контакт полностью выстроен на иллюзии взаимного присутствия и на вере в то, что иллюзия — это и есть реальность.

Говорящий, делегирует удовольствие от реального контакта с другим своему виртуальному клону, когда просматривает свои записи и верит в то, что они по-настоящему цени. В то время как их подлинная ценности ограничена рамками нарциссической иллюзии.

Также в киберпространстве агентом нашего наслаждения служит виртуальный другой, публикующий сообщение о своем удовольствии, получаемом в недоступных для нас условиях или обстоятельствах.

Ритуальная фигуративность интерпассивности является разновидностью магического действия (Пфаллер), когда знак принимает на себя всю ценность означаемого (Фрейд), а процесс сигнификации выступает актом делегирования и укрепления сетевой идентичности и магическим актом, направленным в сторону других аккаунтов.

Пфаллер делает любопытное замечание, относительно символической (культурной) дистанции между «дикарем» и «цивилизованным интеллектуалом» — дикарь, совершая магическое действие, осознает его в качестве такового, в то время как «цивилизованный субъект» этого не осознает и воспринимает свое действие как повседневное. В магии вуду символический акт убийства совершается над замещающим объектом, в качестве которого выступает кукла (что и составляет суть симпатической магии). В случае сетевой коммуникации магические действия совершаются в отношение аккаунтов в надежде, что через посредство аккаунта действие достигнет и стоящего за маской аккаунта реального субъекта. Нередко эта уловка срабатывает, на чем собственно и держится вся сетевая коммуникация, частью которой и выступаю эффекты интерпассивности.

В сумме, интерпассивность — это процесс делегирования:

— удоволствия,

— интеллектуальности и знания,

— сексуальности,

— ответственности,

— вины,

— целеустремленности,

— опытности.

Каждая сохраненная ссылка, публикация или видеозапись как бы присваивает нам опыт (и часть жизни) другого. И чем лучше другой способен удовлетворять наши бессознательные желания и потребности, тем больше лайков и комментариев он набирает и тем выше его сетевой рейтинг.

Каждый наш комментарий — это подтверждение функциональности виртуального другого как медиума нашей собственной неочевидности и несостоятельности

СЕТЕВАЯ ПАРАФИЛИЯ

Парафилия новый термин для перверсивности. В качестве ее проявлений выступают формы удовлетворения желания, дополнительные по отношению к стандартным и минимальным.

— Сетевой эксгибиционизм — демонстрация себя, своей доступности, интеллектуальной или визуальной соблазнительности. Демонстрируя себя и свои услуги мы хотели бы чтобы нас тоже захотели. Для этого мы демонстрируем свою повседневность, которая часто выступает изнанкой собственной идентичности. Мы пускаем неограниченное количество потенциальных зрителей (свидетелей) в свою повседневность, в своей быт, мы демонстрируем тело, позы и допускаем комментарии к ним.

— Сетевой вуайеризм — каждый другой получает возможность подсмотреть прямой эфир или содержание аккауната в любое время. Содержание любого аккаунта может быть использовано для сексуальной стимуляции и злоупотребления. Отследить момент подглядывания практически никогда не удается.

VI.

УЖАС ПОСТОЯННОГО ПРИСУТСТВИЯ

Даже если вы не находитесь в сети в активном статусе, для другого вы сохраняете потенциальную доступность.

Если вас нет рядом с человеком в физической реальности — вы для него объективно и физически недоступны. Это также означает, что вы по отношению к нему находитесь в некотором временном и пространственном удалении и, возможно, в изолированности.

Но когда речь заходит о сетевой коммуникации, эффекта отсутствия и недоступности нет, поскольку место физического присутствия заменяется цифровым присутствием. Аккаунт создает иллюзию постоянной доступности. И мы получаем возможность вступить в коммуникацию каждый раз, когда у нас возникает к этому потребность, не зависимо от того, присутствует пользователь активно в сети или нет. Поскольку он может через мгновение обратить внимание на ваше сообщение и оказаться доступным и активным его получателем.

Жижек: «…киберпространство не просто позволяет большинству людей избежать роли пассивных зрителей спектакля, поставленного другими, дает им возможность не только активно участвовать в спектакле, но и устанавливать его правила…» (2005, с. 18).

Наши спроецированные в кибепространство фантазии являются активными игроками на сцене виртуальной реальности

Виртуальная копия как носитель сетевого фантазма связан с реальным субъектом через экран, который является пленкой, разделяющей мнимую реальность от физической. Экран является фантазматическим зеркалом, выполняющим двойную парадоксальную функцию:

— оно поглощает наше желание в пустоту цифрового пространства,

— оно отражает наше желание, тем самым укрепляет нарциссическую идентичность субъекта.

Фантазматический другой — это тот субъект, который флуктуирует на поверхности экрана и в образе которого мы идентифицируем другого реального человека, образ которого замкнут в структуру аккаунта. Мы демонстрируем для него себя, тем самым подтверждая собственную подлинность. Мы привлекаем его взгляд на нас или его способность слышать нас в качестве средства укрепления собственной идентичности.

Глаза и уши другого, представленного в собственной фрагментарной сетевой идентичности, выступают частичными объектами, на которые спроецировано наше желание.

Но если реальные фрагменты телесности другого человека, выполняющие для нас функцию частичных объектов, на которые направлены наши влечения, обладают той степенью плотности, которая способна отразит волну желания и посредством проективной идентификации сигнифицировать для нас удовольствие, то в случае желания, направленного сквозь фантазматическое зеркало в сетевое пространство, оно исчезает в пустоте цифрового мира.

В нем нет той плотности, которая дает нам опыт реального соприкосновения. В нем нет чувствительных оболочек, восприимчивых к потоку возбуждения, нет подлинной циркуляции страсти.

Интимность рассеивается на поверхности экрана, пиксилизируется и растворяется в структуре кода

Экрану как фантазматическому зеркалу неизвестна гиперемия, которая известна нашей коже.

Но мы компульсивно призываем из сетевой пустоты мнимого другого, который как будто бы способен утолить нашу жажду. Мы обозначаем на страничках в соцсетях наш статус, тем самым призывая другого и демонстрируя определенный фрагмент нашей идентичности, который кажется должен его привлечь. И чем больше реакций на данный фрагмент мы собираем, значит именно он и именно в таком оформление оказался наиболее соблазнителен.

Но в киберпространстве нет никого реального — только наши собственные фантомы и проекции, только фантомы и проекции других.

Какого рода отношения возможны между фантомами?

VII.

ОДИНОЧЕСТВО

Ужас постоянного присутствия изнанкой своей имеет тотализацию одиночества. Вероятно, следует говорить о сетевом одиночестве.

С одной стороны, сетевое одиночество — это пустое конституирование субъекта, происходящее через отрицание своего реального существования.

С другой стороны, отчуждение устанавливает некую дистанцию между реальным субъектом опыта и его сетевой личностью. Субъект становится Тем. В отчуждении происходит идентификация субъекта со своим двойником, в данном случае двойником выступает сетевая копия, а функцию зеркала выполняет сетевая среда и формально — экран монитора. Если «Я — это другой» (А. Рембо), то в случае виртуального отчуждения можно перефразировать это высказывание: Я — это моя сетевая копия, мое виртуальное alter-ego.

Из этого следует, что отчуждение себя в пространство сетевых коммуникаций и фрагментарных идентичностей принадлежит порядку воображаемого.

Виртуальный клон — это эффект воображаемого, вся трагедия которого заключается в попытке представить копию в качестве оригинала

И поскольку абсолютной манифестацией воображаемого является психоз, а бред — это крайняя форма отчуждения, сетевая динамика копии разворачивается в пространстве бреда и в ситуации разрывов в последовательностях означающих.

Экстимность (фр. extimite) — предложенное Лаканом понятие, позволяет охарактеризовать момент одновременности присутствия феномена как во вне, так и внутри; это момент совпадения внешнего и внутреннего. И это эффект отчуждения субъекта в своей экспансивности при том, что источник проявления и динамический фактор отчуждения продолжает оставаться внутри (Evans D., 2005).

Экстимность — это версия вытеснения, когда вытесняемое транслируется как во внутрь, так и во вне.

Когда речь заходит о бессознательной динамике сетевой личности — то именно она выступает оболочкой, в которую вытесняется отчуждаемое субъектом содержание себя. Субъект выступает базовым носителем смысла, тогда как сетевой субъект симулирован моментом отчуждения и является суммой отчужденных фрагментов идентичности.

Но в своей базовой данности, неотчуждаемой и присутствующей в реальности физического пространства, субъект переживает не поддающуюся обмену аутоэротическую связь с влечением. Как эффект одиночества, такая аутоэротическая связь окружена аурой мазохистичной навязчивости. Вся драма этой ситуации заключается в невозможности избавиться от себя.

Алеман: «…одиночество [субъекта — А.С.] радикально в том смысле, что ни одна межсубъектная или любовная связь не может полностью отменить это место пустоты или исключенности» (2019, с. 111).

Место пустоты и исключенности — это та виртуальная позиция, которую занимает копия, десубстанционализированная в условии присвоения ей лишенного субъектных оснований языка.

Лишенная субстанции копия описывается на языке шаблонов.

В настоящее время мы можем наблюдать серию подобных, пустотных по сути, шаблонов:

— шаблон счастья,

— шаблон успешности,

— шаблон здоровья,

— шаблон денег,

— шаблон духовного развития,

— шаблон позитивного мышления.

VIII.

ВОПРОСЫ

Какое место занимает развитие чувственности и телесности в формировании содержания собственного аккаунта?

Сотни тысяч подписчиков способствуют ли укреплению собственной идентичности? Способны ли мы проникать под оболочку Я другого, наблюдая за динамикой stories?

И возможен ли виртуализированный сетевой (on-line, кибер-) психоанализ?

Нужен ли для психоанализа реальный телесно данный в восприятии на известном физическом расстоянии от аналитика клиент?

Может ли быть психоанализ аккаунтов?

Как интерпретировать содержание аккаунта субъекта, если искусственный интеллект способен смоделировать любой персональный профиль, в том числе поведение и речь субъекта?

Как в этом случае меняется структура и содержание фантазма?

Присутствует ли элемент эротизма в движениях пальцем по тачпаду или мышке во время on-line консультации?

Следует ли это подвергать супервизорскому разбору или является ли это основанием для собственной консультации?

В случае эротизации on-line контакта (эротизированный перенос/контрперенос) в кого на самом деле влюбляется клиент или терапевт?О ком (или о чем) они фантазируют на самом деле?

Возможно ли испытывать влечение к сетевой личности? Следует ли рассматривать такое влечение в терминах парафилии?

Следует ли вклочить в динамику трансферентных отношений феноменологию виртуальных клонов субъекта?

И возможны ли трансферентные отношения между аккаунтами?

X.

ПРЕДПОСЫЛКИ К СЕТЕВОМУ ПСИХОАНАЛИЗУ

Формально, мы наблюдаем эротизацию субъектных манифестаций пользователей социальных сетей, попытку представить себя в ауре уникальности, легкости, игривости, доступности. Маркирующий знак «консультирую он-лайн», «сижу дома» и прочие, предлагаемые в качестве стигм социальными сетями, указывает на дополнительную степень доступности, либо на условие, предопределяющие новый формат терапевтической коммуникации. Это не знак квалификации, качества или специализации. Это именно сигнал о доступности, по аналогии с гиперемией губ, выступающей сигнальным маркером сексуальной готовности.

Социальная сеть создает эффект постоянного присутствия и постоянной доступности, возможности для клиента в любой момент вступить в значимую для него коммуникацию.

В то же время, психотерапевт потенциально может выступить объектом сексуального злоупотребления и сексуальным стимулом для клиента. Трансферентная динамика в значительной степени эротизируется в среде сетевых коммуникаций.

Дистантный контакт позволяет наполнять психическое и бесконечное цифровое пространство собственными фантазиями.

Пространство социальных сетей и внутреннее пространство души посредством фантазий тесным образом связываются.

УСЛОВИЯ СЕТТИНГА

— терапевтическая коммуникация опосредована наличием виртуальной копии (аккаунта) и сетевой личности терапевта, составленной из фрагментов подлинной (реальной) идентичности,

— коммуникация осуществляется дистантно, возможность физического контакта исключена,

— контакт подвержен дополнительным техническим искажениям, связанным с перебоями в работе интернета,

— контакт допускает дополнительную степень присутствия фантазии, воображения и проекций,

— принципиально трансформируется позиция терапевта — с одной стороны она подчеркивается дистанцией и отсутствием физического контакта, с другой стороны — сетевая копия личности терапевта с точки зрения персональных данных избыточна и находится в постоянном доступе для клиента,

— меняется радикальным образом трансферентная динамика — в нее привносятся эффекты виртуализации эротических фантазий, как со стороны клиента, так и со стороны терапевта, эротизированные форма переноса и контрпереноса обогащаются возможностями параллельной активности вне рамок взаимного контроля (плюс к этому возможность лайков в виде сердечек или комментариев),

— условия сеттинга смещаются в виртуальную среду,

— по мере технического и цифрового развития (искуственный интеллект, эффекты дополнительной реальности) цифровая копия человека будет приобретать все большую автономность, это касается в том числе появления и развития психотерапевтических ботов.

Но концептуализация сетевого психоанализ в настоящее время имеет больше вопросов, нежели ответов.

Главное, что следует учитывать в данном случае — это особую власть, которую приобретает желание в условиях социальных сетей. Желанием наделяется аккаунт, поскольку именно в него желание перенесено. Аккаунт (сетевая копия) выступает объектом (суммой качеств), в который отчуждается желание субъекта.

***

Теперь, что касается вопроса, который обозначен нами в самом начале — снятся ли эротические сны виртуальному телу?

Во всем, что человека окружает, во всех производных и во всем, что человеком создано нет ничего, что прежде не было бы представлено в нем самом, в структуре и содержании его психики и тела.

Внутренняя динамика сновидений имеет структурность и содержательность, есть среда, есть момент проекции, сгущения, фиксации и смещения образа, есть случайность, есть в конечном счете скрытое содержание образа, его фантазматическая оболочка, в которой заключена производная от структуры фантазма сила желания — все это присутствует также и в виртуальной среде.

Поэтому ответ на поставленный выше вопрос — да, несомненно, виртуальному телу снятся виртуальные эротические сны. Но это не наши сны. Мы о них ничего не знаем, либо не идентифицируем онейрические эффекты виртуальной среды как таковые или принадлежащие нам.

Если мы допускаем, что виртуальная среда — это среда функционирования расщепленной копии реального субъекта, а сетевые коммуникации реализуются исключительно в формате бреда, то это дает основания рассматривать всю цифровую реальность как онейрическую.

И последнее… — есть один небольшой нюанс, который также стоит учитывать. Это так называемый утиный тест, направленный на проверку очевидности происходящего.

Суть тестирования реальности в данном случае сводится к фразе: «Если нечто выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то это, вероятно, и есть утка». Мы могли бы в нашем случае перефразировать содержание теста и утвердительно сообщить, что — «когда я вижу нечто, что выглядит как человек, двигается как человек и говорит как человек, вероятно этот и есть человек».

Но если нечто выглядит как человек, является ли это нечто человеком на самом деле?

ССЫЛКИ:

Алеман Х. Об освобождении. Психоанализ и политика. М., 2019.

Анзье Д. Я-Кожа. М., 2011

Бенвенуто С. Перверсии. СПб., 2016.

Жижек С. Интерпассивность. Желание: влечение. Мультикультурализм. СПб., 2005.

Миллер Ж.-А. Введение в клинику лакановского психоанализа. М., 2017.

Пфаллер Р. Жесты исчезновения. Интерпассивность и теория ритуала // Ритуал и спонтанность в психоаналитическом процессе. М., 2011.

Фрейд З. (1919). Ребенка бьют. М., 2006.

Evans D. An Introductory Dictionary of Lacanian Psychoanalysis. L. — N.-Y., 2005.

Lacan J. Le Seminaire. Livre IV. La relation d’objet, 1956–57. Paris, 1994.

Mayer-Schönberger V. Delete: The Virtue of Forgetting in the Digital Age, Princeton University Press, 2009,

Автор публикации: Андрей Старовойтов, 2020