Create post
Литература

УНИКА ЦЮРН КАК ВОПЛОЩЕНИЕ РАСПАДА

Ирина Осень
Yulya Demina
Никита Ро

Деятельность и жизнь целого ряда художников XX в. воплощает в себе идею того, что искусство для них выступало способом существования и средством осмысления себя, мира, происходящих событий. Более того, искусство служило им способом преодоления себя, и чаще всего собственная жизнь претворялось в полотно на котором творилось искусство. Жизнь превращалась в творческий акт, эксперимент, поиск новой формы воплощения и способ выхода за рамки привычного шаблона. Их творчество нередко разворачивалось на грани психопатологии, целый ряд художников переступил эту грань, внеся в свой творческий проект безумие, показав его парадоксальную эстетическую целесообразность.

Искусство становилось способом исследования собственной жизни, ее границ, способом постановки под вопрос социальных запретов и условностей, норм, морали и стереотипов мнимого благополучия. Главным творческим проектом для них была их собственная жизнь, как экзистенциальный эксперимент.

Уника Цюрн (1916 — 1970). По-настоящему трагическая фигура в истории становления европейского маргинального, аутсайдерского искусства, малоизвестная и во многих отношениях непонятая личность. Она была из числа тех, кто формировал атмосферу послевоенного европейского авангарда, мало на что претендуя (например на известность и успех), но выражая себя предельно, через создание странных образов, странных объектов и странных текстов. Все что было создано Уиникой Цюрн — это с одной стороны безуспешные попытки удержать себя на грани безумия, с другой же — выразить внутренний ужас и безысходность предельно, тем самым утвердив свое право на существование, т.е. право на то, чтобы быть воплощением психотической реальности. Чаще всего она ассоциируется с именем Ханса Беллмера, что закономерно, поскольку именно она выступила моделью и музой для его сюрреалистических экспериментов. Но будучи его моделью, она никогда не утрачивала своей самобытности. И последним ее творческих актом стало собственное самоубийство. Тогда как последним признанием Беллмера оказалась его фраза, зафиксированная в качестве эпитафии на их общей могиле: «Моя любовь последует за тобой в Вечность». Беллмер написал ее за пять лет до собственной смерти на похоронном венке для Уники.

Уника Цюрн родилась в Берлине в 1916 году. С детства в ее доме было много экзотических вещей, собранных ее отцом, служившим в Азии и Африке. Их образы глубоко запечатлелись в детском сознании Уники и позже восточные мотивы в искаженном виде неоднократно будут всплывать в ее рисунках и текстах.

С раннего возраста у нее наблюдаются признаки шизофренического расстройства. О них она сообщает в автобиографическом романе «Темная весна» (1967): «Уже в детстве я расщепляюсь на две половины… Насколько я понимаю, во мне недостаточно мужчины и недостаточно женщины, но хватает ровно настолько, чтобы мешало жить». Книга заканчивается описанием неудачной попытки самоубийства, когда 12-летняя Уника выпрыгнула из окна.

Во время воны Уника работает в киноконцерне «УФА», сначала монтажером, потом сценаристом и постановщиком рекламных фильмов. В 1942 году она выходит замуж, рожает двоих детей, однако уже через три года разводится и в скором времени теряет опеку над детьми, которые остаются с отцом.

С Хансом Беллмером, французским сюрреалистом немецкого происхождения У.Ц. знакомится и сближается в 1953 году в Берлине, куда тот приезжает впервые после войны с выставкой и по случаю навещает свою мать. Для него посещение Берлина было знаменательным событием, так как до этого он на протяжении 15 лет жил во Франции; это была вынужденная изоляция, поскольку на родине в конце 30-х годов его скульптуры и в целом творчество было расценено как воплощение «дегенеративного искусства». Беллмер подвергался преследованию, что вынудило его уехать из Германии и поселиться в Париже.

С момента их встречи судьбы Уники и Беллмера переплелись. Сейчас мы можем сказать, что это была роковая встреча, предрешившая события как ее жизни, так и самого Беллмера. Когда они переехали в Париж, ей было 37, Беллмеру — 51. Их полная драматизма связь длилась 17 лет, вплоть до смерти Уник, вопреки алкоголизму Беллмера и вопреки ее собственной болезни.

Уника становится любовницей и моделью Бллмера, и переезжает с ним в Париж, где они живут в стесненных условиях и в крайней нищете. Именно здесь она начинает посещать сюрреалистические кружки и знакомится с Андре Бретоном, Марселем Дюшаном, Анри Мишо, Максом Эрнстом. Она начинает создавать свои известные серии рисунков, сочиняет анаграмматические стихи и позирует Беллмеру.

В 1957 году происходит роковая встреча У.Ц. с известным французским поэтом-сюрреалистом Анри Мишо, что в последствие привело ее к ряду психических кризисов, описанные в ее произведениях. У.Ц. становится невольной жертвой мескалиновых экспериментов Мишо. Сам Мишо впервые испытал действие мескалина в 1954 году. Через два года он выпускает книгу очерков о наркотических эффектах («Убогие чудеса»), иллюстрированную его собственными рисунками. Цель Мишо состояла в попытках растворения границ между реальностью и фантазией, между здравым смыслом и абсурдом, в его стремлении на реализацию права быть другим. Именно в опыте пережитом У.Ц. эта граница исчезает в полной мере, однако ей не удается в отличие от Мишо удержаться на этой грани, инаковость постепенно захватывает ее сознание, стирая границу между реальностью и безумием.

Опыты с мескалином обостряют ее состояния, провоцируя серию новых психотических вспышек. По одной из версий Мишо увлекался магией и изгнанием духов. В последствие он превращается в галлюцинаторное переживание Уники, в ее психотический образ, совпавший с образом, который на переживала в одном из своих ранних детских снов. Мишо как галлюцинация превращается в Жасминового человека из ее детского сна. Позднее она воспроизвела переживания этого периода в одноименном романе.

В 1960 г. она расстается с Беллмером, уезжает в Берлин, и делает при помощи большой дозы хинина очередной аборт (всего их было три). С ней случается первый серьезный кризис, она оказывается сперва в тюрьме, а потом в психиатрической больнице. В клинике Виттенау она стала первым и единственным пациентом, заявившем в приемном покое: «Здесь так хорошо». Тем не менее, вскоре Цюрн попыталась перерезать себе вены осколком бутылки. Амбивалентность ее настроений приводила к тому, что, находясь дома, она мечтала о госпитализации, а возвратившись в клинику, тут же стремилась к выписке.

Особое значение в ее творческой биографии и переживании себя имели аборты. Они наделялись двойным смыслом, и можно допустить, что они давали ей чувство инвертированной целостности. Перверсия переживалась Уникой в отношениях с Беллмером, в его садистичных экспериментах. Тогда как внутреннее насилие инвертировалось в чувство целостности, давало ощущение внутренней динамики, служило символом избавления от бремени чувств и мыслей. Аборты наделялись двумя смыслами: с одной стороны она полагала их способом «освободить место в чреве для оракула, который забирается в живот, диктуя оттуда стихи и прозу». Этот образ указывает на источник ее творчества, который располагался в животе. Автоматическое рисование, вне контроля со стороны разума, спонтанные тексты и стихи, — все это связано с подчиненностью иной воле, которая рождается во чреве, во тьме ее бессознательных, органических глубин.

С другой стороны, избавление от беременности и опустошение себя служило возможностью для максимального сохранения своей репродуктивной сферы для беременности Берлином, городом, с которым она так и не рассталась — «забеременеть Берлином и родить город, разъединенный войной н Западный и Восточный», сделав его снова целостным.

Разделенность Берлина служит подходящей метафорой для схизиса, переживаемого самой Уникой; Берлин — это символ ее души, расщепленной, распадающейся на части, это ее личный фантазм, это воплощение ее фрагментированной сущности.

Этот период она описывает в романе «Жасминовый человек» («Der Mann im Jasmin», 1965).

Негативное прогрессирование состояния привело к дальнейшему разрушению ее личности. Через некоторое время У.Ц. снова решает вернуться в Париж. Перед этим, в доме своих Берлинских друзей она устроила себе продолжительный мастурбационный сеанс, вызвавший частичную потерю зрения и нарушения координации: пытаясь фиксировать взгляд на предмете, она видела лишь его верхнюю часть, а пытаясь встать с кровати, ощущала, как пол встает вертикально, и падала. В Париж она прибыла в инвалидной коляске.

В последующие десять лет кризисы повторяются многократно. Порой она считала, что причиной ее состояний послужил прием мескалина; иногда же она заявляла, что заразилась шизофренией от Беллмера. Ее диссоциативные состояния сменяются затяжными депрессиями. В 1970 году у Беллмера случается инсульт, который делает его практически неподвижным. У.Ц. выбрасывается из окна парижской квартиры, тогда как Беллмер продолжает жить еще пять лет. По завещанию, после своей смерти в 1975 году Ханс Беллмер был похоронен в Париже на кладбище Пер-Лашез рядом с Уникой. Эпитафия на их могиле: «Моя любовь последует за тобой в Вечность».

Чем же было собственное безумие для Уники Цюрн, в контексте ее творчества и жизни. Можно допустить, что сумасшествие было для нее не только болезнью и роком, но и методом, художественной техникой. Словно из тюбика с краской она выдавливала из себя бред, превращая его в фантастические этюды и психотические зарисовки. Непосредственно частью собственной самореализации для У.Ц. было ее участие в творческих экспериментах Беллмера. Ее тело превращалось в «телесный ландшафт», в поверхность, на которой Беллмер создавал рельеф, придавал телу некую искаженную форму, лишавшую его привычных и узнаваемых границ гармонии.

Беллмер экспериментировал с манекенами, создавая из различных их частей фантастические комбинации, акцентируя гениталии, грудь, рот и конечности. Он создавал куклы, используя шарнирные сочленения, что позволяло ему манипулировать их частями и комбинировать различные фигуры. Впервые увидев Унику Беллмер воскликнул: «Вот кукла», что предопределило весь трагизм их отношений, поскольку в образе Уники он увидел сходство с одной из своих кукол. Вероятно, лишь становясь воплощением психотических образов самого Беллмера, Уника исчерпывала свое собственное безумие и преодолевала весь тот ужас распада, который преследовал ее с подросткового возраста. Становясь объектом для манипуляций Беллмера, Унка переставала быть жертвой собственных психотических наваждений. Манекен, кукла, тело Уники — овеществление лишает внутреннего, того избытка образов, которые сталкивают человека с внутренней реальностью и интенсивность напора которых человек не всегда способен выдержать.

В качестве манекена (модель не совсем верное обозначение в данном случае, скорее кукла, подвижная, пассивная, лишенная воли, доступная для манипуляций) она переставала быть воплощение собственных, субъективных качеств, но превращалась в объект, в почти мертвое тело, перетянутое веревками, зафиксированное, символически делимое и расщепленное (или может быть удерживаемо веревками от распада).

Амбивалентный процесс расщепления ее тела и удержания в мнимой целостности, когда поверхность лишается своей естественной формы, грудь дробится на множестве сегментов, живот превращается в череду складок, прорезанных глубокими бороздами, но веревки сковывают и удерживают, делают тело неподвижным ¬– именно такая амбивалентность выступает воплощением любви для Уники. Связывание напоминает смирительную рубашку, удерживающее бьющееся, импульсивное, обезумевшее тело. Мнимое расщепление, удержание и сковывание тела Уники есть акт любви. И главная составляющая этого акта — это удержание тела от распада.

Обращает на себя внимание лицо Уники — всегда застывшее, маскообразное, плотно сжатые губы, фиксированный взгляд. Становление куклой для нее — это символический акт отказа от себя и отказа от необходимости быть собой. Поскольку ее Я, как можно судить из ее прозы и рисунков, это хаос чужеродных абстрактных форм.

Обездвиженность Беллмера после инсульта перечеркнула возможность быть воплощением его идей, и поставила ее перед необходимость предельного возврата к себе, становления собой, что оказалось невыносимым. Самоубийство Уники — фактически это последняя художественная инсталляция Беллмера. Обездвиженность Беллмера — это невозможность собственной обездвиженности и невозможность переживания любви. Поскольку движение, приводит к распаду за которым следует столкновение с ужасом отсутствия себя. Избавление от ужаса — это тотальная остановка или прекращение того, кто испытывает этот ужас.

После того, как у Беллмера случился инсульт, сделавший его практически неподвижным Цюрн покончила с собой, выбросившись с балкона шестого этажа парижской квартиры. Ее самоубийство стало итогом психических кризисов, которые Уника переживала на протяжение последних тридцати лет своей жизни.

На протяжение всего творческого периода У.Ц. была погружена в нюансы своего безумия. Образ Жасминового человека выступал для нее неким компенсирующим, удерживающим фактором. Не случайно этот образ возник после экспериментов с мескалином, который как известно провоцирует галлюцинаторною активность, ввергая сознание в психотическую реальность. В случае У.Ц. можно говорить о ее изначальной предрасположенности и некоторой закономерности того, что именно подобного рода образ был воспроизведен в состоянии наркотического галлюциноза. Жасминовый человек объединял в себе элементы отцовской фигуры, мудрого наставника и любовника, некоего проводника, позволяющего контакт с другим миром, со сферами внутренней реальности. В ее психозе слились воедино, в образе Жасминового человека, три мужских объекта — Беллмер, как любовник, Мишо как поэт и проводник к иному, в запредельное, и отец — как сверхзначимая, но отсутствующая фигура из детства.

«Темная весна»: «Отец первый мужчина, которого она видит в жизни: низкий голос, густые брови, красиво изогнутые над смеющимися черными глазами. Он целует ее; у него колючая борода. Запах сигаретного дыма, дубленой кожи и одеколона. Его сапоги скрипучи, а голос темен и тепел. Он крепко обнимает ее, а ей смешно. Он играет с малышкой в кроватке. Она влюбляется в него с первого взгляда. Он приезжает домой с войны, когда у него рождается дочь. <…> Она предпочитает его женщинам, которые ее обычно окружают. <…> Взрослея она с удивлением и болью замечает, что он почти не бывает дома. Она скучает по нему. <…> Когда они встречаются после долгого перерыва, он целует ей руку, как взрослой даме. Ее бесконечно влечет к нему…». Именно так начинается этот автобиографический роман.

Беллмер был другим воплощением любви — искаженной, насилующей, мазохистичной, расчленяющей на части, искажающей телесный рельеф и пропорции. Отношения с Беллмером внесли не меньший, нежели мескалиновые эксперименты, вклад в развитие психоза Уники. Вместе с тем следует отметить, что вся сюрреалистическая среда организованная в частности вокруг фигуры Анри Бреттона, вряд ли могла положительно сказаться на психическом благополучии Уники, и маловероятно что она могла бы при своей психической организации выдерживать ее интенсивность, не реагируя на нее искажением своего состояния и переживания себя. В какой-то степени У.Ц. оказывается жертвой сюрреалистической атмосферы послевоенного Парижа, но в то же время она воплощает посредством влияния фигур Беллмера и отчасти Мишо внутреннее содержание идеологии сюрреализма, описанной в известном манифесте Бреттоном.

Организованный тройственный союз Беллмера, Мишо и скрытой глубоко в воспоминаниях фантазматической фигуры отца, с его флером восточной экзотики, воплощался в фантастических абстрактных рисунках У.Ц., многие из которых она создавала именно в периоды своей госпитализации. Отчасти они напоминают линейную утонченность работ Беллмера и каллиграфическую спонтанность автоматического рисования Мишо. В них присутствуют собранные из множества элементов лица и фигуры, при то м что ее собственное лицо было словно застывшая маска. В своих рисунках созданных с начала 50-х гг. при помощи цветных чернил, карандаша и гуаши на бумаге она воспроизводит фиксированный набор навязчивых идей, клаустрофобические образы, одиночество и безысходность, нечто абстрактное и аморфное.

Творческая и клиническая биография Уники практически идентичны — развитие ее творчества, это в тоже время развитие ее диссоциативного состояния. Беллмер приносил ей в клинику альбомы, в которых она воплощала свои образы. Интенсификация ее состояния после приема мескалина, наталкивает на то чтобы провести параллели между У.Ц и Антоненом Арто, который так же в свое время экспериментировал с мескалином. Тем более что лечивший Арто психиатр Gaston Ferdière, консультировал также и У.Ц.

Вклад в развитие творчества Уники со стороны Беллмера значителен. Он многократно поддерживал ее на протяжение всего периода их отношений. Вместе с тем их союз был одновременно творчески продуктивным и обременительным для них обоих. Они полностью посвятили себя искусству, поставив под вопрос свои границы и свою целостность. Как Беллмер, так и сама Уника стали воплощением своих собственных фантазмов.

Финальный для нее кризис случился в конце 1969 года, когда оказалось, что обездвиженный после перенесенного инсульта Беллмер больше не может за ней ухаживать. У нее был вариант вернуться в Германию, или в качестве превентивной меры быть снова помещенной в психиатрическую больницу. Она выбрала больницу и на протяжение четырех месяцев находилась в ней. После выписки Уника остается в одиночестве, оказалось, что ей негде и не за что жить. Она приходит к Беллмеру, который позволяет на некоторое время остаться у себя. Последний вечер они провели вместе, беседуя, и рано утром она выбросилась с балкона, расположенного на шестом этаже его квартиры.

Жизнь Уники Цюрн принадлежала ей лишь в ее творчестве, в текстах, в галлюцинациях. В остальном она всегда кажется стремилась подчинить свою жизнь чужой воле. Спутывающие ее веревки в экспериментах Беллмера напоминают нити, которые удерживают марионетку.

«Моя жизнь так и не стала моей жизнью. Это могла быть чья-нибудь чужая жизнь. Только тогда, когда события прекратят невыносимо повторяться и повторяться, только тогда начнется моя жизнь. Но до смерти этого не произойдет. Всё, что я потеряла, только на то и годилось, чтобы потерять». И дальше: «О чудовищное человеческое существование! Вместо того, чтобы отказаться от мечты, я по-прежнему хочу получить своё. Скорее я откажусь верить в то, что существую. Я падаю в ад! Мне конец — в этом моя гордость, моя упавшая пелена, моя половина, надежда и безнадежность: почти всё, что у меня есть…».

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Ирина Осень
Yulya Demina
Никита Ро

Author

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About