Иван Жигал говорит о культурных особенностях сетевой эпохи, движении шифропанков и о том, что технологии — это не всё.

Когда вы общаетесь с кем-то через Интернет,
вашу коммуникацию перехватывает военная разведка.
Это всё равно, что жить с танком в спальне.

Дж. Ассанж

«Будущее принадлежит Интернету»; Стивс Джобс и Сергей Брин — люди, которые изменили всё; «информационные технологии меняют мир к лучшему» — эти и ряд других клише свидетельствуют об определённой сакрализации IT-сферы, наличии своеобразного пантеона богов/героев «информационных технологий», разветвлённой сети священнослужителей нового культа, а заодно и искренне верующих в то, что действительно «Найдётся всё» (популярный слоган Google).

Наивная вера в то, что технологии — это всё, оставляет за пределами внимания вопрос о том, какие отношения выстраиваются между технологиями и обществом и какие факторы оказывают влияние на эти отношения. Жиль Делёз в своё время совершенно справедливо указал на то, что «кто-то, конечно, может заметить, как каждый тип общественного устройства соответствует конкретному типу машин. Простые механические машины — это суверенные общества, термодинамические машины — это дисциплинарные общества, кибернетические машины и компьютеры — общества контроля. Но машины ничего не объясняют сами по себе. Вы вынуждены разбираться в условиях общественного договора, в котором машины — лишь одна из составляющих». В ситуации, когда машины сами по себе ничего не значат, актуальной представляется попытка критически взглянуть на «информационные технологии».

«Нормально ли быть сторонником прогресса и ненавидеть при этом Кремниевую долину?». Таким вопросом задаётся в одном их своих эссе Юджин Морозов — американский интеллектуал белорусского происхождения. И сам же даёт на него положительный ответ. Евгений Морозов пишет о том, что в качестве «реального врага выступают не технологии и их развитие, а сложившиеся политическая и экономическая системы, которые используют новейшие технологии для достижения собственных целей».

Сетевая эпоха причудливым образом соединила в себе политическую и экономическую логики, они тесно переплелись между собой. Об этом, в частности, писал Ж. Делёз, утверждавший, что со второй половины XX века произошёл переход от дисциплинарного общества к обществам контроля, где «мы больше не имеем дела с парой масса — индивидуум. Индивидуумы становятся �дивидуумами, а массы — сэмплами, рынками и банками данных».

Капитализм на этой стадии больше не интересует производство, его прерогатива — это маркетинг

В свою очередь всё это связано с новейшими технологиями — возможность анализировать big data (данные, основанные на множестве личной информации разнообразного свойства, оставляемой нами в Сети) позволила сделать продажи более точными и избирательными. Медианалитик Наталья Хатальская в качестве примера приводит случай, произошедший в США несколько лет назад: «сеть магазинов Target отправила шестнадцатилетней девушке материалы, рекламирующие продукцию для беременных. К несчастью, посылку получил ее отец. Взволновавшись, он начал допытываться, как так вышло, что магазин отправляет его несовершеннолетней дочери такое предложение. Магазин извинился, но выяснилось, что девушка действительно ждет ребенка». Анализ кредитной истории, сведений из смартфона и социальных сетей показывают, насколько беззащитным представляется человек перед лицом корпораций.

Вместе с тем, столь грубое вмешательство в приватную сферу, движимое идеей максимизации прибыли, содержит в себе и политическое значение. Речь идёт о том, что под сомнение ставится сама оппозиция приватное/публичное, которая делает возможным существование собственно политики. Как пишет в этой связи итальянский философ Джоджио Агамбен: «В то время как греческий гражданин определялся через оппозицию между публичным и приватным, ойкосом, являющимся местом воспроизводства жизни, и полисом, местом политического действия, современный гражданин, по-видимому, скорее движется в области безразличия между приватным и публичным… ». И продолжает: «Пространственной материализацией этой зоны безразличия являются средства видеонаблюдения на улицах и площадях наших городов. Еще один аппарат, предназначенный для тюрем, был применен для контроля над публичным пространством. Очевидно, что место, подвергнутое круглосуточному видеонаблюдению, больше не может быть агорой и становится гибридом частного и приватного, зоной безразличия между тюрьмой и форумом».

Ещё большую остроту этой проблеме добавляет тот факт, что после теракта 9/11 в политическом языке начинает доминировать концепт «безопасность», вытеснивший все прочие политические понятия. По мнению Дж. Агамбена, «формула “по соображениям безопасности” сейчас употребляется повсеместно, начиная от сферы повседневной жизни и заканчивая обсуждением международных конфликтов, служа паролем для всех навязываемых мер, для принятия которых люди не имеют никаких причин». В этих условиях отстаивание права на защиту приватных данных представляется довольно проблематичным делом, так как сторонники защиты личных сведений автоматически записываются в лагерь террористов, поскольку аргументация сторонников контроля над приватностью в Сети как раз основана на том, что в приватности нуждаются те, кому есть что скрывать.

Анализ кредитной истории, сведений из смартфона и социальных сетей показывают, насколько беззащитным представляется человек перед лицом корпораций

Один из видных представителей движения шифропанков Джейкоб Аппельбаум иронично заметил, что власти, стремясь оправдать слежку за гражданами, объясняют это необходимостью борьбы с четырьмя всадниками Инфокалипсиса (детской порнографией, терроризмом, отмыванием денег и войной с некоторыми наркотиками).

Так или иначе, экономическая и политическая логики современности наносят сильный удар по приватности. По мнению Джулиана Ассанжа, современная цивилизация находится на развилке: один путь ведёт к будущему, в котором есть «приватность для слабых и прозрачность для сильных»; другой — к интернету, благодаря которому власть перейдет от народов к неподконтрольному никому комплексу спецслужб и их союзников — транснациональных корпораций».

Джулиан Ассанж, известный, в первую очередь, благодаря проекту WikiLeaks, является одним из лидеров движения шифропанков (cypherpunk) — сторонников использования сильной криптографии для защиты основных свобод от защиты со стороны агрессоров. Шифропанки при помощи шифрования активным образом пытаются переиграть существующую расстановку сил, им, в частности, принадлежит создание таких платформ как Guerrilla Mail (временный адрес электронной почты, который не требует регистрации и ограничен по времени действия), Tor (система прокси-серверов, позволяющая создавать анонимное сетевое соединение, защищённое от прослушивания), TAILS (дистрибутив Linux, созданный для обеспечения анонимности) и ряда других, направленных на защиту личной информации. И популярность этих платформ среди пользователей Сети свидетельствует о том, что люди готовы прилагать определённые усилия, чтобы противостоять вмешательству со стороны компаний и государственных структур в их жизнь. С другой стороны, преследование Дж. Ассанжа за его деятельность ярко показывает, что несогласие с существующим порядком и борьба с ним будут караться. Однако это не отменяет тот факт, что шифропанки являются героями нашей цифровой эпохи, последними защитниками свободы в Сети.

Первая версия этого текста была опубликована в журнале «E.NOTE».

Фотографии Насти Обломовой.