Create post
Стенограмма

Левые или правые: кто победил по итогам XX века

718
Max Novak
Alexander Shishkin
+8

В новой статье Иван Кудряшов пытается ответить на этот вопрос и предостерегает от будущих опасностей

Не так давно мне попалась на глаза статья об оксфордском экзамене All Souls College, в которой были приведены вопросы за один год. Самый первый вопрос всерьез меня заинтересовал, так как был сформулирован не редкость провокационно: «Кто победил по итогам XX века, левые или правые?».

Ответить на этот вопрос без какой-либо ангажированности практически невозможно, поэтому я сразу выложу карты на стол. Я долгое время считал себя последовательным сторонником левых идей, пока не стал обнаруживать явное смещение дискурса левых — с проблем трудящихся и вопроса о более справедливом распределении в обществе на тематику любых видов дискриминации и неравенства. Со временем я стал глубоко разочарованным левым, не испытывающим симпатии к значительной части леваков. Не потому что я фанат дискриминации, а потому что теория и опыт показывают необходимость конкретной борьбы и солидарности, а не речей «за все хорошее, против всего плохого» (увы, «достижения» новых левых ярко демонстрируют, что слишком широкая тема дискриминации размывает и смысл, и направленную деятельность). В некотором отношении вместе с вопросом о том, кто победил, я хочу обратиться и к вопросу о том, какой была цена этих побед и чем они обернулись сегодня.

Однако прежде чем приступить к этому вопросу, стоит вспомнить, что левый и правый спектр в политике — это вещь не сама собой разумеющаяся. По большому счету «левый» — это тот, кто исторически связан с очень сложной системой идей и политических течений (от либерализма Нового времени через социалистические теории к целой палитре направлений: коммунизм, маоизм, левый центризм, троцкизм, зеленые партии и т.д.). Но связь эта может быть очень разной, поэтому стоит определить, что обычно понимается под левыми в США, Европе и у нас.

В США исторически не было классических левых (социалисты и коммунисты), поэтому левая часть спектра здесь определяется не названием или историей партии, а идеологией/программой политика. В целом наиболее ощутимо левые и правые здесь выделяются по отношению к государству: левые — за расширение вмешательства государства и федеральных служб, правые — за большую автономию граждан и штатов. Именно поэтому, говоря о США, почти невозможно разделить левых и (нео)либералов — все они в той или иной степени ориентированы на глобализацию и участие государства в образовании, культуре, природопользовании и многих других вопросах (которые традиционно были в ведении общин или штатов). В этом контексте все движения против дискриминации, демократическая партия и даже часть республиканцев — это по американским понятиям «леваки». В каком-то смысле появление альт-райтов — это род реакции на сужение правого спектра.

В России, напротив, исторически левые почти идентичны социалистам марксистского толка (и почти всегда с ориентацией на интернационализм). Поэтому до сих пор левый спектр — это прежде всего те, кто представляют интересы пролетариата (работников наемного труда) плюс весомой части социально незащищённых. Как несложно догадаться, в чистом виде левые у нас — это небольшие, незарегистрированные партии, однако популисты катаются тоже в основном на левой тематике (по сути, к таким популистам можно отнести вообще все зарегистрированные партии России, кроме откровенно либеральных). Никаких классических правых консерваторов в нашей политической системе не сложилось, поэтому их место занимают либералы. Однако по большому счету отечественные либералы являются компрадорами, и поэтому если они и правые, то только потому, что отражают интересы части капиталовладельцев (финансовый капитал, ориентированный на экспорт), а не наемных рабочих.

В Европе левых и правых достаточно сложно разделить, так как в каждой стране свои традиции (более-менее схожи только страны бывшего Восточного блока). Впрочем, за вычетом нескольких регионов (Великобритания, Финляндия, Греция, Восточная Европа) типичным представителем левых в Европе считают социалистические демократические партии. И поэтому левых можно определить как сторонников социальных программ, а вместе с этим и вмешательства государства в культуру и частную жизнь граждан. В последнем они схожи с американскими левыми. Соответственно, умеренно-правые и центристы — это те, кто больший акцент делают на экономическом развитии (вне зависимости от платформы). У циничных французов даже есть шутка на эту тему: мол, мы голосуем за социалистов только потому, что они раздают деньги, а когда деньги заканчиваются, мы голосуем за правых, чтобы они вновь их накопили.

Из этого короткого экскурса важно зафиксировать разницу: между левыми в США и Европе есть некоторое сходство, но сказанное о них будет в очень малой степени относится к нашим реалиям. За одним исключением: там, где речь идет об отечественной культуре и искусстве, а не о политике, пересечений будет чуть больше.

Итак, если попробовать ответить на вопрос «Кто победил по итогам XX века, левые или правые?», то начать нужно с того, что любой ответ будет бессмысленным без анализа критериев «победы». Что же можно счесть за победу?

Левые слишком быстро и легко примирились со всеми последствиями капитализма. Чего ж теперь удивляться: как говорится, что растили, то и выросло. Поздний капитализм нашел золотую жилу в лице проблемы идентичности

В первую очередь, конечно, представляется, что под победой стоит понимать влияние и политический вес. Этот взгляд подсказывает очевидный ответ: победили левые. Посудите сами, в конце XIX-начале ХХ вв. это были в большинстве случаев маргинальные или запрещенные партии (а часто просто некие силы со слабой организацией). Спустя столетие они стали частью истеблишмента западных стран, у них свои лидирующие партии как в первом, так и во втором и третьем мирах (и речь идет не об однопартийных системах). То же самое касается и многих выдающихся политических лидеров прошедшего столетия: они либо были связаны с левыми партиями, либо представляли их. Например, ставшие едва ли не иконами — Че Гевара или Нельсон Мандела (состоял в Южноафриканской компартии).

И эти примеры позволяют отметить другой аспект: культурное влияние. Куда как большей победой стоит считать тот факт, что ощутимая часть ценностей левых стала общепринятой. Сегодня именно с левой (или леволиберальной) идеологией обычно ассоциируются демократия и гуманизм. По сути, самая главная победа левых в ХХ столетии — это моральная победа в области языка и культуры. В наши дни в первом мире быть открыто правым во многих обществах попросту стыдно или означает множество проблем, в том числе юридических. Открыто правого легко подвергнуть диффамации, обвинив в симпатии к фашизму, а это, напомню, в ряде стран вещи уголовно наказуемые (речь идет о законах, связанных с запретами на отрицание Холокоста, ревизию нацизма и результатов второй мировой, определенную символику и т.д.). Значительная часть правого сектора теперь ассоциируется с чем-то некультурным и ретроградным.

На этом фоне правые могут похвастать лишь тем, что время от времени правые лидеры (как авторитарные диктаторы в Сингапуре или Южной Корее, так и демократически избранные политики вроде Тетчер) с помощью крутых мер наводили порядок в экономиках своих стран. Впрочем, даже эти достижения сомнительны, так как почти целиком опираются не на детальный анализ факторов успеха, а на изобильные славосоловия от сторонников (с замалчиванием примеров, где почему-то не получилось: например, в Латинской Америке).

Казалось бы, вопрос решенный. Однако, если вдуматься во все приобретения левых, можно увидеть диалектический процесс, состоящий также из потерь и, более того, приобретений, которые обращаются в ограничения. Возможно, именно эти потери гораздо серьезнее, чем достижения и победы.

Даже бросив поверхностный взгляд на сегодняшнюю ситуацию, мы увидим рост консолидации правых (почти как у левых, когда они были маргинальны). Сегодняшний Интернационал левых будет аморфным собранием людей, которым либо уже ничего на надо, либо, напротив, требуется слишком много (а именно — глубокая перестройка культуры и психологии людей). Интернационал правых, прежде казавшихся несовместимыми — почти реальность. Или уже состоявшийся факт. При этом речь идет не только об альт-райтах и европейских националистах, но и о какой-то части правого истеблишмента.

Проблема еще и в том, что смешение морального и политического дискурса у левых — это отнюдь не достижение. Это откат назад, сулящий проблемы. Вместе с доминированием в культурном дискурсе левые получили власть, а власть — всегда искушение. Сегодня это уже проблема левых, которую придется однажды признать. Проявляется это в потере критичности, насаждении толерантности и других ценностей довольно авторитарным стилем. Для целого ряда авторов, коих никак не заподозрить в симпатиях правым (например, Славой Жижек), американские леваки стали едва ли не синонимом догматизма, неспособности к самокритике и двоемыслия. Увы, в данном случае речь идет не о «дыме, что не бывает без огня», а о настоящем пожарище — например, о так называемых social justice warriors, которые как-то очень странно поняли идею борьбы с дискриминаций (а именно как необходимость превентивно унижать и дискриминировать всех, кто относится не к меньшинству).

Особой иронией звучит и то, чем закончилась попытка левых бесконечно кататься на теме морального превосходства. Она закончилась тем, что противники и даже часть сочувствующих выработали иммунитет к обвинительной риторике. А американские альт-райты и вовсе запустили в интернете моду на откровенный игнор любых попыток морального осуждения. Это порождает бессилие и падение качества дискуссии, причем ошеломительно резкое падение. Уже сегодня американские пулитцеровские лауреаты, наплевав на Закон Годвина, ведут такие речи, что сходу и не отличишь от типичного имиджборда.

Для целого ряда авторов, коих никак не заподозрить в симпатиях правым, американские леваки стали едва ли не синонимом догматизма, неспособности к самокритике и двоемыслия

В каком-то смысле успех левых в ХХ веке был слишком стремительным: за такое время нельзя изменить общество, его ценности и устои. В итоге происходит то, о чем предупреждали классики — «разрыв с народом» и стремление не замечать реальность.

Меж тем, если позволить себе критичный взгляд, то даже факты истории, которые, как кажется, вписываются в общую канву победного шествия левых, на деле вызывают большие вопросы. Хороший (но не единственный) пример — американские чернокожие левые. В 40 — 70-е это очень мощная молодая культура, набирающая обороты, которая не только активно боролась за права пролетариата, но и порождала некоторую моду на черных борцов за справедливость. Как же случилось так, что в 80 — 2000-е черные стали ассоциироваться по большей части с криминалитетом, а не с пафосом свободы и равенства? Этот факт бросает большую тень на всех американских левых, как бы мы не проинтерпретировали эту эволюцию. Если так вышло само по себе, значит целый ряд тезисов левых (например, о самоорганизации масс, классовой солидарности, культурно-просвещенческой активности пролетариев) — нежизнеспособны. Если же это стало следствием чьих-то сознательных проектов, то за ними, получается, скрываются некие всемогущие правые (которые буквально добились своего не прямым, так косвенным способом — вместо прямой пропаганды о черных как насильниках и ворах теперь сами черные через поп-культуру втирают этот образ). Как ни странно, но вместо осмысления и работы над ошибками, большая часть левых теоретиков сегодня склоняется к простым и неправильным ответам в духе конспирологии (да, всесильные правые существуют), обвинения масс (массы не понимают наших ценностей) и утопий (например, цифровой утопии, которая почему-то не наступает).

Яркий пример такого теоретического вытеснения — это попытка левых объяснить, почему «хорошие Сети» вдруг начали работать на «плохие идеи» (популярность Трампа, Брексит). Например, об этом рассуждает Герт Ловинк, даже не замечая, что прямым текстом признает: тенденцию к глобализации и управляемости сетей инициировали именно лево-либералы. Может быть, нужно было лучше осмыслить возможности сети, прежде чем пользоваться ею как оружием? Нет, даже намека на рефлексию не наблюдается.

Так что по большому счету левые победили в ХХ веке, но рискуют (если уже не) потерять инициативу и смысл собственного существования в веке XXI. Веке, начало которого ознаменовано сильнейшей тенденцией уйти от мультикультурализма и постмодерна (по сути, левых идей) в сторону традиции и порядка в поисках своей идентичности.

В этом смысле левые слишком быстро и легко примирились со всеми последствиями капитализма. Чего ж теперь удивляться: как говорится, что растили, то и выросло. Поздний капитализм нашел золотую жилу в лице проблемы идентичности. Вот вопрос, которым современный человек не перестает задаваться, а значит, не перестанет и потреблять, если убедить его в связи одного с другим. На этом фоне совсем не удивительно, что какая-то часть общества заняла консервативную позицию в отношении своих идентичностей (это ведь точная аналогия с лояльностью бренду: не буду я пробовать новое, если меня устраивает старое, а уж тем более, если пытаются к новому принудить).

Левые идеи действительно расширяют пространство возможностей и требуют от нас чего-то большего, но не стоит забывать и о том, что люди консервативны не только в силу внешних условий (общество, культура), но и по самой природе. Люди — территориальные и статусные животные. Именно к правым ценностям стоит отнести все, что опирается на локус, коллективизм естественного типа (семья, район, народ), элитарность, верность себе и своей идентичности, культурный консерватизм (не ретроградство, а скепсис/осторожность в отношении нового в обществе и технологиях). Мне кажется, это как раз те вещи, в отношении которых радикализм, нахрап и желание «все снести, чтобы поверх построить новое» — не только неуместны, но работают строго против всякой левой идеологии. Старые методы больше не сработают (да-да, Гегеля и Маркса нужно было читать в колледжах). Способны левые изобрести ответы на вызовы нового века? Боюсь, пока никто не может ответить на этот вопрос — вопрос, от которого зависит будущее всех нас.

Фотографии Виши Эхо.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
718
Max Novak
Alexander Shishkin
+8

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About