Илья Семёнов рассказывает о своём опыте работы в такси, о беспочвенной агрессии, иллюзорных границах и призывает проявлять участие, чтобы остаться людьми.

***

Весной я отработал несколько смен таксистом на так называемой «парковой» машине, то есть машине, которую тебе дает таксомоторная организация. Это куда менее выгодный вариант, чем работать на своей, потому что в карман попадает меньший процент от заказов, зато не надо убивать собственную технику и париться по поводу всяких там лицензий и прочих бумажных историй: пришёл в парк, взял машину и путевой лист, отработал, сдал машину — и свободен до следующей смены. Так, по крайней мере, мне представлялось.

Как часто бывает, всё оказалось несколько иначе. Первое удивление — это продолжительность смены. Вообще они бывают трех видов, но единственная, которая сулит хоть какие-то деньги, — это сутки. То есть где-то в 11 утра садишься за руль, ездишь примерно до трех ночи, потом спишь пару часов в машине, потом ездишь до 11 утра. Даже в кратком пересказе график не выглядит слишком безопасным для водителя и пассажира, в реальности он не безопасен совсем. Особенно если вы едете на парковой машине рано утром в аэропорт по кольцевой дороге: рассвет — самое время вздремнуть на скорости около ста километров в час.

Но не эта тема меня интересует сейчас, а несколько другая, которая впервые прозвучала в моей голове именно в автопарке, когда я почувствовал, что вся злость, которую аккумулирует плохо организованный для работника труд, оказывается замкнута внутри сообщества работников — в данном случае водителей, механиков, даже начальства парка (очень мелкого в контексте всей компании в целом), которое по большей части вышло из тех же водителей и вроде как должно ощущать их проблемы лучше всего. Правда, разнарядки к ним спускаются откуда-то сверху, где их придумывают такие же наёмные маркетологи и оптимизаторы, которые отличаются только тем, что чуть лучше следят за своим внешним видом. Есть ещё диспетчеры, паршиво знающие географию и заботящиеся только о том, чтобы ты взял клиента через 5 минут, даже если ты от него в десяти километрах и ещё не закончил заказ. Их вообще никто никогда не видел. Говорят, что они сидят в другом городе.

***

Смена в таксопарке начинается не в тот момент, когда ты садишься за руль, а гораздо раньше — часа за полтора-два. Прийти заранее необходимо, чтобы посетить врача, постоять в очереди за путевыми листами, оформить их, послушать скучный и ненужный инструктаж, а потом курить в ожидании машины. Такси ездят круглосуточно, за каждой конкретной машиной закреплено несколько водителей. Один отрабатывает сутки, приезжает в парк, следующий её забирает, и так до тех пор, пока автомобиль не выйдет из строя. На моей новенькой «Октавии», которой было меньше года, пробег уже превышал сто десять тысяч километров — при стандартной эксплуатации столько проезжают лет за пять. Все хорошо и эффективно в этой системе, кроме того, что ты никогда не можешь знать, где именно закончится твоя смена и откуда тебе придется ехать в парк (диспетчеры вроде должны за этим следить, но, как водится, всем пофиг), чтобы передать машину следующему водителю, поэтому прождать её можно минут пятнадцать, можно час, а можно и три часа.

После этого следует высказать недовольство, но не слишком — всё-таки все мы в одной лодке — и сами порой опаздываем со смены. Я бы не сказал, что таксисты — это братство, но лаяться друг с другом как-то странно, учитывая то сакральное знание, которое ты получаешь за рулем такси: работа эта тяжёлая, скучная и часто очень опасная — например, всё на той же кольцевой рано утром с пассажирами, которые просят закрыть окно, выключить радио и кемарят на заднем сидении.

Вся злость, которую аккумулирует плохо организованный для работника труд, оказывается замкнута внутри сообщества работников

Та самая агрессия и злоба, о которой я говорил чуть выше, рождается здесь из множества факторов: вечного безденежья, неприятной обстановки, недосыпа, невозможности нормально сходить в туалет, постоянной дерготни (падающие заказы, навигатор, звонящие диспетчеры) и кучи бесполезных предписаний от начальства, которые следует выполнять — от внешнего вида до стиля общения с пассажиром. Рекомендуется в общем-то молчать и делать вид, что машина едет сама, а если и заговаривать, то только по инициативе клиента. Так возникает неприветливая тягостная атмосфера всеобщего недовольства, разрядить которую некуда. Поэтому некоторые пытаются расслабиться сразу после смены: выйдя из–за руля, отходят за угол и выпивают грамм сто пятьдесят, прежде чем встать в очередь, чтобы сдать полученные за смену наличные.

Эта очередь — самая поразительная и ясная иллюстрация той мысли, которую я так развернуто здесь транслирую, но для неё действительно нужен антураж. Мы же думаем зачастую, что таксист — это Гайто Газданов, или в худшем случае кто-нибудь из фильма «Ночь на земле», или хитрец, который срубает бабло за то, что просто ездит на машине и зарабатывает простатит. У одного моего коллеги спросил пассажир:

— Ну, соточку-то поднимаешь?

Коллега неловко промолчал. В прошлом месяце у него вышло 27 тысяч за десять адских суточных смен. В среднем 2 700 рублей за сутки, чуть больше сотни за час. А если разделить на целый месяц — то меньше тысячи в день.

Итак, антураж. Место действия.

Узкий коридор в небольшом одноэтажном ангарчике, обшитом жестью. В коридоре очередь — человек двадцать, преодолевших очередь к механикам. Смена закончилась, люди хотят сдать наличку, из которой им достанется в лучшем случае половина (на самом деле гораздо меньше, и ещё неизвестно когда), и свалить домой. В той же очереди водители, у которых нет сегодня смены, они пришли за зарплатой, но не знают, получат ли её (потому что платят по сложной схеме, понятной только… кому? — неизвестно кому). Кассира при этом нет — где он, никто не знает. Мимо постоянно ходят водители, врач-пенсионерка (строгая) или врач-хохотушка (молодая и пышная, одуревшая от мужского внимания), директора парка, механики, ещё какие-то посторонние люди — вероятно, бедолаги, пришедшие устраиваться на работу. Я тоже стою в этой очереди. Мне хочется спать и выпить пива, но надо ехать делать дела по другой работе, смена закончилась полтора часа назад, в коридоре жарко, меня оштрафовали за порванный трос, который я не рвал.

Немного о тросе.

После смены водитель сдаёт машину. Она должна быть заправлена, чиста снаружи и внутри и укомплектована ровно так же, как была укомплектована до смены. За этим следит механик и водитель, который принимает автомобиль. Обычно следят не очень внимательно, потому что к двум механикам стоит очередь из пары десятков машин и принимать их надо быстро. Чем дольше они стоят в очереди, тем дольше водители не работают — а это не входит в интересы водителей и руководства компании. У меня всё обычно проходило гладко — машину я не бил, заправлял и мыл исправно, но в одну из последних смен особенно дотошный механик вдруг заметил, что на буксировочном тросе не хватает крюка, которым его можно зацепить. Я этот трос даже в руках не держал, другие механики его доставали и клали на место, крюка на нём не было, может, несколько месяцев, никто не обращал внимания, но в этот раз у механика было дурное настроение, и он решил докопаться. Убеждение не работало.

— Не видел я в глаза этот трос.

— Крюка нет?

— Нет, но его и не было.

— Отметки об этом нет. Крюка нет?

— Да и не было, блядь, говорю же, я его даже не доставал.

— Но его нет?

— Да, но и не было — я сам видел, когда машину принимал.

— Надо было сказать. Теперь крюка нет.

Короче, этот робот оштрафовал меня за порчу троса. Минус несколько сотен рублей из моего скудного заработка.

Теперь я стою в очереди и злюсь на него, злюсь на кассира, который всё никак не может прийти, злюсь на руководство, которое всё так устроило, и на соседей по очереди, которые рассказывают свои тупые истории. Но если прислушаться к ним, что мы услышим?

1.

— Да у меня вообще категория D. Я раньше на грузовике работал. Заебись работа, не бей лежачего. Утром на завод приехал, загрузил бетон, на стройку приехал — там уже таких стоит десяток. Мотор заглушил, час отдыхаешь, потом час крутишь (он рассказывает про бетономешалку), потом опять час отдыхаешь.

— А чего ушел?

— Да я заснул как-то, пока отдыхал. Ну не завёлся через час. Бетон схватился, бля. Машина в утиль, меня выкинули.

2.

(очень дерганный мужчина за пятьдесят, высокий, худой, нервный, пьёт кофе. Монолог).

— …утром, короче, вернулся, машину сдал, всё путём. Домой пришёл, устал, как сука. Ну и на диван под телевизор прилег. А она мне: «Ты хули улегся-то?». Я-то чего, дети в школе, устал. Лежу, молчу. Она ходит туда-сюда, с кухни в комнату и все пилит, блядь, и пилит. Бурчит что-то. Я ей говорю: «Дай, бля, отдохнуть», а она как заорёт на меня. Ну я встал, по матушке её приложил, оделся и обратно приехал, чего делать-то. Поеду сутки покатаюсь.

3.

— Я тут стоял.

— Ты посмотри, сколько народу. Я тебя не видел.

— Я занимал ещё час назад.

— Кого интересует-то? Я тебя не видел. Куда ты лезешь?

— Я занимал тут, час назад, говорю же.

— Иди в конец.

— Не пойду я никуда, я тут с утра…

Ну и так далее.

До драки не дошло, кассир, наконец, появился. Его, конечно, обматерили. Того, кто занимал, пустили — не прямо вперед, а через несколько человек. Кажется, он прошёл передо мной, мне было всё равно уже — я везде опоздал. А тот, кто решил ехать на сутки после суток, прошёл врача и поехал на сутки после суток. Через неделю я уволился, с неимоверным трудом выбил свою зарплату и купил на неё красивые ботинки, которые уже прохудились.

Мы же думаем зачастую, что таксист — это Гайто Газданов или в худшем случае кто-нибудь из фильма «Ночь на земле»

***

Очередь в таксопарке вспомнилась мне недавно, когда я пытался получить деньги за сломавшийся телефон в большом сетевом магазине бытовой техники. Мне позвонили (прошло больше положенных по закону 45 дней) и сказали, что телефон не ремонтопригоден, и я могу забрать деньги. Я приехал в тот же день со всеми положенными бумажками — квитанцией, чеком и паспортом. Дело уже почти разрешилось в мою пользу, но вдруг что-то пошло не так. Сначала на кассе не было денег — вечером рабочего дня в огромном магазине техники не могли набрать двадцать тысяч — кризис, похоже, действительно наступил, либо все теперь расплачиваются карточками. Потом пришёл мой спаситель — дядя с иксбоксом для своего сына на новый год. Отсчитал из пачки несколько оранжевых купюр, которые должны были вот-вот оказаться в моем кармане. Но программа дала сбой — не давала провести операцию.

Менеджер, занимавшейся мной и кучей других дел одновременно, сказал, что никогда такого не видел и посоветовал мне обратиться в магазин, где я покупал гаджет.

— Но я же сдавал его тут. И по телефону мне ничего не сказали. Не сказали, что я должен ехать туда, где покупал. Я же вам его сдавал.

— Не знаю.

— Может быть, позвоните туда?

Он позвонил, ничего не выяснил. «Езжайте туда», — сказал. Я не поехал. Всё-таки другой конец города. Встал в очередь к начальнику смены — парню лет двадцати пяти, директора магазина, разумеется, на месте не было. Передо мной его дожидалась парочка, которая пришла забрать деньги за модем, но потеряла чек. Деньги им отдавать не хотели (1900 рублей), модем работать даже не начал, они ругались, зачитывали закон о правах потребителей и писали бесконечные заявления. Я посоветовал им обратиться в арбитражный суд. Они на всех наорали и ушли без денег и модема. Я проторчал в магазине почти до закрытия, примелькался. Когда старший менеджер обратил на меня внимание не по предписаниям, похожим на компьютерную программу, а по-настоящему, мы стали искать пути решения вопроса. Оказалось, что они вообще-то есть. Только надо заполнить какой-то специальный формуляр, договориться с главным бухгалтером, и тогда, может быть, что-то получится.

К тому моменту, когда главный бухгалтер уже почти выдала мне деньги, мы с продавцами были одной командой — я переживал, что она гоняет их делать бесконечные дополнительные ксерокопии моих документов, а они сочувствовали, что я провёл в магазине два часа, чтобы просто получить деньги за некачественный продукт. К тому же после своей работы.

Как это ни удивительно, в итоге мы победили. Не знаю, правда, кого. Зато знаю, что старший продавец на следующий день получил нагоняй за то, что решил заполнять специальный формуляр, нужный только для критических случаев (более серьёзных, чем мой), ещё знаю, что отправься я в другой магазин в двадцати километрах от этого, как мне советовали изначально, там бы получилось то же самое, потому что программа на всех одна.

Возвращаясь домой с выстраданными деньгами, я сначала чувствовал себя победителем, но чуть сместившись мыслью, почувствовал себя не побеждённым даже, а перемолотым, потому что я потратил несколько часов на то, чтобы задорно участвовать в битве, которой я не хотел, и которой, более того, не должно было быть в принципе. Спроси любого таксиста, как должно быть в принципе — он расскажет, он всё знает про справедливость и про унижение, и это всегда будет рассказ про справедливость и про унижение.

***

Странные проникновения в чуждые структуры (в моем случае такси и магазин электроники) дают новый взгляд тому, кто не принадлежит им до конца. И глядя с этой поверхности, под этим необычным углом, вдруг видишь удивительную историю, в которую мы погружены не по макушку даже, а дальше — до самых тёмных глубин, вдруг открывается механика происходящего здесь, внизу.

Как это ни удивительно, в итоге мы победили. Не знаю, правда, кого.

Мы (некая общность людей, который живут в городах, деревнях, селах и работают за зарплату) обречены на то, чтобы возиться друг с другом, вымещая всю свою агрессию, злобу, ненависть на самих себя: наорать на коллегу, нахамить продавцу, упомянуть некие законы, пригрозить судом, поставить плохую оценку в приложении, заставить ждать. Почувствовать власть. Все разграничения между нами: водитель/пассажир, продавец/покупатель, официант/клиент, рабочий/прораб чрезвычайно зыбки и надуманы, они отсутствуют, но они необходимы для того, чтобы создать эту иллюзию границ, это разницу потенциалов (мнимую), порождающую иллюзию превосходства в том поле, в котором этого превосходства нет. Думать об этом не очень приятно, но похоже, что вокруг только большая гладкая как блюдо степь, на которой мы стоим и сремся друг с другом, потому что на наших головах кепки разного цвета, а у некоторых из нас на пару тысяч рублей больше в карманах. Мы так увлечены этим срачем, созданным при нашем непосредственном участии, что выглядим очень смешно и жалко (если на нас кто-то смотрит), но только до тех пор, пока не вспоминаем, что мы можем вообще-то очень неплохо самоорганизоваться: пропустить в очереди, уступить место в трамвае, поболтать с водителем такси, проявить участие к растерянному клиенту — и тогда вдруг машина отступает, и мы здесь внизу живём хорошо и чувствуем себя людьми, часто растерянными и подавленными, но людьми. И (очень хочется это добавить) в тот момент, когда мы смотрим друг на друга на равных вне зависимости от стороны прилавка, за которой стоим, ослабевают оковы капитализма, и все наши человеческие ресурсы остаются там, где должны остаться.

***

Суббота. Я сижу в комнатке инструктажа в ожидании своей машины. Сменщику позвонил, он где-то на юге завершает заказ. Я на Парнасе. Читаю от нечего делать корпоративный журнал за позапрошлый год. В нём интервью с первой женщиной-таксистом Петербурга. Она работает в нашей конторе на премиум автомобиле. Ее муж тоже. Они сменщики — сутки-сутки — сдают одну машину друг другу, потому что у них есть ребенок, которого надо водить в сад. Видятся только в автопарке. В этот момент кто-то из них отдыхает, кто-то едет, их сын смотрит мультики, а девочка, написавшая про них статью, заказывает самое дешёвое такси, садится в него и едет в центр выпить вина в баре с юношей, которого повысили до начальника отдела в магазине бытовой техники, с юношей, которому дали премию.

Фотографии Насти Обломовой.

Больше обновлений от «Стенограммы» можно найти здесь.