Заводные иконы некрополиции
Подборка художественных текстов Елены Георгиевской.
Манинг
Найденное тьмой.
Просторная речь.
Смотри — это ты искал? Глядя глазами белого черепа, что ты нашёл? Кто смотрит тебе в ответ восемью белыми черепами? Манинг — ни мужчина, ни женщина[1]. Мужчина и женщина — лишь снятая кожа.
Правители не найдут твою речь, только эту фразу. Они глохнут, когда говорит Манинг.
Снятые лица расползаются на червей и двухвосток, идут в землю.
Страшно? Ты хотел памятник своему лицу на земле.
Страшно то, что умирать не страшно, если это действительно смерть.
Эта смерть устарела, человек подбирается к другой, и другой защитник дхармы смотрит на него, не двигаясь с места, как связанное солнце, когда говорит Манинг.
Бодхисатва — тот, кто держит твою снятую кожу, как связанное солнце, пока ты возвращаешься, слог, втиснутый в лишнее слово, пока ты найденная тьма, потом тебя снова утратят.
Смотри на защитника, речь.
Шёл по улице свободы, вышел на улицу снятой кожи. Волны речи клубились, как туман.
Королева Милленния
я хотел ходить по чёрной земле
а эта земля — будто серая вода
на противоположном берегу валялся окурок
величиной с завод
бесполезно работать здесь
разбивается стекло бумаги
мужики пьют чёрную водку
бабы тащат что-то, кажется, всё
и тогда я увидел тебя. ты будто закрывала глаза
окружающим золотыми монетами
чтобы они умирали спокойно
потому что сил у них оставалось только на спокойную смерть
и то — в твоей голове
твои же глаза были зелёными
как у моей кошки хинаты
кошка хината, похожая на японскую школьницу
три дня и три ночи жила под открытым небом
школьницы, сбегая из дома, уносят вещи
кошке не унести
девочка, не рассказывай мне, что такое открытая россия
и я не расскажу тебе, что такое открытое небо
целлулоидная радуга
над собором, который хочется съесть[2]
я из поколения, которому хотелось есть соборы
ты королева милленния
пока вы не появились, я думал: милленниалы —
это подданные королевы в манге мацумото
не рассказывай мне, кто такой мацумото,
девочка, не рассказывай мне, кто такой эдвард элрик
и я не расскажу тебе, кто такой эдвард эстлин
я не закрою чёрные глаза земли
вместе с тобой. было бы у меня сердце
величиной с завод
была бы только ночка
да ночка потемней
но такие бывают только в другой стране
и когда другая страна изменит мою голову, а другие препараты — моё тело
ты унесёшь себя, словно вещь
самую дорогую на свете вещь, от меня
заведи себе кошку, королева милленния
Стихи с некорректной лексикой
сыплется и крошится покой
воображаемые насекомые
человек — существо для уничтожения
насекомых. по большей части, воображаемых
как ты там звучишь? повтори ещё раз
глазам этого существования
всё непривычное кажется безжизненным
как будто они попали
в death valley ’69
в иллюзорный партком, где за красным столом
восседают скелеты
глаза бегут по стенке парткома
она всё никак не закончится
они видят нас существами уничтожения
комиссарами в пыльных дредах. они рассмотрели
среди татуировок одного из нас
пятиконечную звезду
они читают «политкорректор» как «секатор»
привет, мразьи глаза, вы всматривали в меня сорок лет
пустыню
вы говорили мне: хач, вы говорили мне: жид, вы говорили мне: цыган
вы говорили мне: блядь, вы говорили мне: быдло
а сейчас перед вами всего лишь летает секатор
да и того нет, это воображаемое насекомое
да и тех нет, лишь воображаемые скелеты
на красном фоне, как на тибетской тханке
снятая кожа — это хач, снятая кожа — это жид, снятая кожа — это цыган
снятая кожа — это блядь, снятая кожа — это быдло
вот и нет её, не на что ставить клеймо
нет глаз, в которые ваши зрачки
всматривают уродство
Заводные иконы некрополиции
Сведённые к ночи, они не прошли.
Их дневное лицо должно было стать общим. Не согласились.
А так это замечательное место. Возьми с полки раковину, услышишь море.
Берёт с полки раковину, она говорит: щас как ёбнет.
Яромир Ногавица был стукачом, а ты всю жизнь писал одну песню и умер.
Наверное, надо
Ты считал себя гением, он считал себя гением, а мы считали овец,
чтобы заснуть. Гениев пускают на край ночи без всякого сна,
а ты не прошёл. Возьми с полки Селина, он говорит, что край ночи всё-таки существует.
6667-я страница Селина говорит: щас как ёбнет.
Мы родились у затопленных городов, среди которых
ни одного китежа. Воздух сырой, как дрова.
Угро-финская грязь прикрывает заводные иконы некрополиции.
На улице дождик сильно поливает, небрат несестру не качает.
Оттуда легко попасть в это замечательное место, возьми с полки воздух,
не бери больше ничего — щас как ёбнет.
Наша азбука объединилась в букву дохлого алфавита и прыгает, как овца.
Твоя буква — дохлая овца стукача, ты всю жизнь
писал донос на себя, а потом умер. Живи быстро, говорила полка,
быстро, как овца прыгает, как она живёт,
а так это замечательное место. Я закрыл глаза,
а когда открыл, они были того же цвета, что и твои.
Если тебя свели к ночи, как плохие треки, ты найдёшь её край.
Левая сторона как плохая песня, правая сторона как плохая песня,
а посередине край ночи. Щас как ёбнет.
Patricia Kylyna
Cны-деревья окутывают линию смерти.
Как говорить на твоих языках, Патриция, — на твоём чужом и твоём родном?
Государство-цезура в тексте, где запрещены другие знаки препинания.
Если попробовать срезать её половину, будет /. Крест да крест кругом.
Наклонная линия смерти, которую видят прямой вертикалью. Патриция твоего языка молчит.
Человек — это «черепок с чёрным узором».
Человек сложил вещи возле двух линий смерти — своей чужой и своей родной.
Бегство от языка ядовитой родины ему не удастся. Не хватит ума.
Там, где каменные струны цезур склоняются, чтобы снести половину тебя, человек просыпается как острый нож — не как стихотворение.
Сбитые формы
Cбитые формы должны быть похожи на кегли. Старей, как вещь, падай, как форма, но вместо вещей тут лишние буквы, но форма тут падает только одна — полицейская с вешалки.
Форма прозрачна, как дёготь. Сквозь неё просвечивают ворота — глиняные ворота земли.
Сбитые зéмли должны быть как воры, но падает тут только одна — твоя модель обращения в лишнюю букву.
Всё было так же просто, как ты. Когда-то всё было так просто, как ты: земля шла прямо. Не старей, не падай, говорили обращённые-хор, а то мы напишем на всех воротах прозрачную полицию, натюрморты с дёгтем. Но
Фуга несмерти
Дощатые полы подогреваются льдом.
Тепло ли тебе от несмерти? Она так дорого стоила, что жжёт, словно лёд, а бросить жалко. Ты не хотела умирать, и теперь мастер из России называет твой дом своим, твои чёрные волосы, Маргарита,
пеплом.
Он пишет, когда пьянеет, играет с Исусом Христом, а женщины удавились носовыми платками и молчат, как живые. Хотя иногда мёртвые говорят громче всех:
«Маргарита, стань мастерицей».
Он требует: «Пей мою книгу, пока я пью водку».
А собственных книг у тебя не нашлось: тебе уже тридцать, твои волосы — пепел.
Если не прыгнешь в последний вагон — умрёшь. Тебе говорили: «Мужчина — дворец», — а это вагон электрички без туалета.
Несмерть — это мастер россии, чёрной, как молоко рассвета.
Дай, мастер, на счастье россию мне, такую россию не видал я сроду.
Давай на неё повоем при луне — действительно, замечательная россия.
Там, в россии, вам найдутся облака и голая женщина для каждой мужской компании.
Есть два выхода, золото и пепел: 1) рожать; 2) жрать книги мужчин.
Других сюда всё равно не завозят, зато это Арбат.
А могла бы сидеть в Якутии, там даже носовой платок не купишь, чтоб удавиться.
[1] Гонпо Манинг (тиб. находящийся вне пола) — в тибетской мифологии — защитник дхармы, одно из проявлений Махакалы.
[2] Аллюзия на рассказ Марианны Гейде «тест Роршаха» (в кн.: Мертвецкий фонарь, М., НЛО, 2007).
Фотографии Полины Нимаевой.