Ольга Вайнштейн, «Денди»

Это великая, классическая уже научно-популярная книга. Ольге Борисовне выпало то, что достается историкам по очень большому счастью — она открыла для русского читателя целую эпоху, целую замкнутую структуру, которая была чрезвычайно важна и влиятельна для русской культуры. Странным образом спор о дендизме лежит в самом основании современной русской культуры. Когда Пушкин в «Евгении Онегине» замечает «быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей», он некоторым образом описывает именно ключевую коллизию дендизма: можно презирать мир, относиться к внешней реальности с раздражением, которого она заслуживает, но при этом выстраивать свою коммуникацию с ней через весь кодекс поведения, начинающийся от правильно завязанных платков и заканчивающихся правильными занятиями. Это сочетание интеллектуального напряжения и большой работы с внешним образом у мужчины в истории Европы последних трех столетий случалось всего дважды: это пираты, о которых писал в прошлом году Дмитрий Копелев, и денди.

Говоря о «Денди», нужно вспомнить о некоторых счастливых особенностях устройства премии «Просветитель». К славе этой книги, выдерживающей третье издание, премия если и может что-то прибавить, то это будет некоторая виньетка поверх основных наград и красот. Но «Просветитель» с самого начала спроектирован таким образом, чтобы в зону его наблюдения попадали не книги, вышедшие в этом году, не книги, вышедшие вчера, а книги, находящиеся в первичной продаже. Создатели — в данном случае это в самой большой степени Александр Николаевич Архангельский и отчасти я, с самого начала понимали, что книги в этой области, просветительские книги, читаются медленно. Это книги, которые долго читаются, иногда их сразу принимает восторженным улюлюканьем узкая среда, иногда они встречают отпор узкой среды, а затем высокий прием у широкой публики, но так или иначе это книги, которые читаются долго. «Денди» — книга, которая вошла в русскую культуру, по которой сверяют себя и молодые ученые, и молодые историки стиля, и молодые теоретики моды, и молодые журналисты. И в этом смысле появление этой книги в состязании с другими в пространстве премии абсолютно логично.

Аделаида Сванидзе, «Викинги»

Так же как и денди, викинги жили не вчера, и книжка эта — не то чтобы совсем новенькая, она написана довольно давно, заново пересобрана и заново выпущена НЛО сейчас. Эта книга сложилась на протяжении долгой работы ее автора, но это повествование принципиально иного типа, чем «Денди». Если для Ольги Вайнштейн было важно находиться в стилевом и формальном диалоге с самой эпохой, то Аделаида Сванидзе работает с самоограничением историка. Мы знаем о древнем народе то, что знаем, и не должны домысливать о нем ничего другого. Схожим образом, но по другому поводу академик Гаспаров, внутренне полемизируя с традицией русского литературоведения, привыкшего рассказывать о движениях души классиков, как-то сформулировал: «О внутренней жизни Пушкина мы знаем не больше, чем о внутренней жизни Каштанки». В этой книге Аделаида Сванидзе, которая всю жизнь занималась викингами, предпринимает попытку создать такое призрачное знание о той культуре, которая от нас далеко и полностью осталась в своем времени.

И это очень важный разговор вот почему: в культурах, от которых мы отошли не очень далеко, наш контакт с культурными и социальными практиками довольно полон, и исследователю остается только истолковать их, что именно означало, что люди XIX-го века поступали так-то и так-то. Аделаида Сванидзе устанавливает знание о викингах через детальное описание всех практик — социальных, племенных, культурных, военных — и, вероятно, если бы тот народ, который встал в центр этого повествования, стал предметом этого описания и повествования, не был столь существенно важен для жизни всех остальных народов, эта тема могла бы оказаться чрезмерно узкой. Но мы понимаем, что говоря о викингах, мы одновременно говорим по сути о всей Европе этого времени, потому что эконмические и военные практики викингов, связанные с энергичным и постоянным грабежом всех соседей, вписывают викингов во все истории. То есть это не только описание некоторого объекта европейской истории, но это описание среза европейской истории, предпринятое из довольно специфического ракурса.

Понятно, что когда мы говорим о научно-популярной литературе, мы все–таки чаще имеем в виду книги, написанные не специалистами о знании, добытом специалистами. Но когда мы говорим о просветительской литературе, в нее попадают также и книги, написанные настоящими подлинными исследователями и учеными, но написанные не с академической задачей, а с задачей исчерпывающего описание культуры, доступного даже не подготовленному читателю. И «Викинги» — это как раз такого типа книга.

Ася Казанцева, «Кто бы мог подумать. Как мозг заставляет нас делать глупости»

Книжка Аси Казанцевой «Кто бы мог подумать» — и неожиданная и давно ожидаемая. Книга эта увлекательна, развлекательна, забавна и очень познавательна. Для того, чтобы понять, как она появилась, нужно сделать шаг в сторону автора, кто автор этой книжки. Ася Казанцева — тележурналист, биолог по образованию, которая, с одной стороны, имеет существенную научную подготовку, а с другой стороны, привычна к развлекательным стандартам сегодняшнего медиа-повествования. Некоторым образом эта книжка содержательно работает с исследовательскими рубежами современной науке о мозге в широком нейроспектре, а формально работает с языком современного телевидения. И на этом пересечении мы видим идеальную просветительскую книжку. Это книга, которую можно сунуть интеллектуальному семикласснику, это книга, которая развлечет скучающего клерка, это книга, которую одобрительно встречают мэтры науки, это книга, которая действительно нацелена в самое средоточие сегодняшнего читательского сообщества.

Эта нацеленность на широкую аудиторию не только в избранном языке коммуникации, она и в избранной теме. В последние годы науки о мозге, науки о сознании двигаются довольно энергично вперед, разрушая один из последних бастионов человека. На протяжении столетия человек знал, что он находится в центре мироздания, что он является венцом творения и что он является осознающим субъектом, после чего сначала астрономы и космологи разрушили заблуждение человека относительно его местоположения во вселенной, потом биологи аккуратно предложили думать, что эволюция не имеет направления и появление человека не плод целенаправленной работы, а результат спорадических процессов, и наконец, сегодняшние специалисты по нейрофизиологии аккуратно и бережно, но довольно энергично рассказывают человеку, что он не есть субъект сознания, что сознание некоторым образом не зависимо от человека, он формируется его биохимическими контурами, оно формируется внешней средой.

Геннадий Горелик, «Кто изобрел современную физику».

Книжки Бориса Штерна и Геннадия Горелика некоторым образом близнецы или зеркальное отражение друг друга. И та и другая посвящены современному знанию о мире, в первую очередь современной физике, но Горелик рассматривает ее ретроспективно. Он говорит: сегодня наша гипотеза о мире, которая изменялась многократно даже за последние 150 лет, сегодня наша гипотеза о мире выглядит примерно таким образом. Или думаем, что знаем, потому что все–таки мне кажется очень важным, что физика развивается не столько твердыми истинами, сколько смелыми гипотезами. Кто сделал это? Каким образом у нас сформировалась та картина мира, которая сегодня имеется? Апеллируя таким образом к массовому представлению достаточно образованного и квалифицированного обывателя, Горелик рассказывает об истории европейской науки от Галилея до академика Сахарова и Матвея Бронштейна. Она действительно начинается с галилеева маятника и с начала современных представлений о физических взаимодействиях, а заканчивается квантовой гравитацией и другими вопросами, которые сегодня являются предметом энергичной дискуссии. В этом смысле книжка Горелика — классическая научно-популярная книжка, какими мы видели их в 50-70е годы в Советском Союзе.

Она посвящена науке, которая имеет не только чисто академическое, но и прикладное и военное значение, она исследует ее исторически, она работает с устойчивым знанием, абсолютно определенным, абсолютно твердым, ясным, несомненным, и она написана чрезвычайно популярным языком с обильным привлечением материала из повседневного знания, современной поэзии, популярной культуры.

Борис Штерн, «Прорыв за край мира»

Книжка Штерна совсем про другое. Название «Прорыв за край мира» внутренне, конечно, отсылает к знаменитой средневековой гравюре, в которой некий исследователь, доходя до края плоской земли, до того места, где небо смыкается с землей, высовывает голову наружу и пытается понять, что происходит там, где природа вещей совершенно инакова по сравнению с тем, что мы знаем. Борис Штерн делает именно это — он высовывает голову в незнаемое и пытается понять, что сегодня на переднем крае исследований. И разница между этими книгами, мне представляется чрезвычайно важной, потому что книга Горелика работает с твердым знанием, с тем, что сегодня мы не подвергаем сомнением, только в самом конце в разговоре о квантовой гравитации позволяя себе коснуться стихии споров. А книга Штерна не работает ни с чем другим, кроме стихии гипотез и споров, она построена как череда интервью и бесед с людьми, делающими современную науку, и обширные глоссы к этим беседам, комментарии и дополнения к этим беседам. С одной стороны, это книжка невероятной интеллектуальной смелости, демонстрирующая нам, что происходит сегодня с наукой. С другой стороны, это и огромная авторская смелость, потому что Штерн отчаянно бросается на передовую науки, не дожидаясь того времени, когда гипотеза, предложенная сегодня, будет обкатана тысячей ртов, перемолота тысячей голов и станет общим знанием.

Что мы видим за краем мира в этой книжке Штерна? Пригодна ли вообще оптика обывателя к тому, чтобы смотреть за край мира? Штерн дает досужему обывателю прикоснуться к магии науки. Я понимаю, что это парадоксальное определение, вроде бы наука — ровно то, что борется с магией или хотя бы пытается отнять у магии ее место в европейском сознании, но понятно, что это именно то, что завораживает наблюдателя. Что делают эти ребята? Не знаю. Что они нашли? Не знаю. Похоже ли то, что они нашли, на правду? Не знаю. Нет инструмента верификации. Понятно ли, что они нашли? Не понятно. Но очень интересно! Это ровно тот образ науки, который сегодня доступен нам исключительно в массовой культуре.

Андрей Лобанов, Сергей Ижевский, Александр Соснин, «Жизнь замечательных жуков»

Это книжка из позапрошлого века. XX век заставил людей специализироваться в таких областях, которые никогда прежде не требовали специализации. Наука, в особенности описательные науки, были тоже зоной досуга и хобби увлеченных джентльменов. Некоторым образом «Жизнь замечательных жуков» — это точка столкновения современной науки с ее предельной заостренностью и узостью исследовательских тем, и той самой науки XVIII или самого начала XIX века, в которой каждый, у кого есть некоторое количество досуга, избирает для себя занятие джентльмена.

Книжка «Жизнь замечательных жуков» написана тремя специалистами, работающими с очень узкой темой в биологии, но если бы не интернет, вернувший нам огромное количество дилетантов, если бы не онлайн сообщество, в котором люди разных профессий занимаются фотографированием и систематизацией сфотографированных жуков, этой книжки никогда не существовало бы. Хотя на обложке стоят три имени авторов текста, книга в большой степени представляет собой коллективный труд более чем ста авторов, фотографировавших жуков. И вот эта совершенно паганелевская завороженность жуками, способность разглядывать их часами, фиксировать особенности их неожиданной грации породили эту книжку.

Мало того, что она порождена коллективным интеллектуальным усилием, строго говоря, у нее нет никакого издателя, потому что хотя авторы этой книги делали ее под издательский заказ, но дальше издательская жизнь в стране превратилась примерно в кровавое зияние, которое мы видим на месте книгоиздания в России, и авторы нашли спасение, сделав шаг назад. Как в XVIII-XIX веке более удачливые авторы выпускали свои книги на средства щедрых патронов, а менее удачливые авторы выпускали книги на свои собственные средства и затем реализовали их, посвящая патронам или торгуя широкой публике, так произошло и здесь. Эта книга порождена не только интеллектуальным, не только творческим усилием и победительной волей авторов, но и организационным усилием. То есть эта книжка позапрошлого века по всему: по характеру мысли, по характеру ее подготовки к изданию, по ее изданию — по всему, кроме одного. Кроме того уровня проникновения в тему, который демонстрирует эта книга на содержательном плане. Здесь она предельно современна, уровень описания жуков восхитителен и необыкновенно точен. Это книжка для завороженного разглядывания, потому что она создана людьми, склонными к завороженному разглядыванию.

Сергей Яров, «Повседневная жизнь в блокадном Ленинграде»

В историографии в XX веке по сути мы видели один великий переворот — это переворот, связанный с так называемой «школой анналов» французской. Переворот заключался в том, что историки перешли от описания жизни героев, сражений и королей к описанию повседневных практик, к описанию повседневной жизни. Это было ошеломляющим открытием. Вдруг выяснилось, что история не сводится к единичным решениям и штучным прорывам, какой она была долгие столетия в Европе, в концепции истории королей. Именно эта идея описания повседневной жизни лежит в основе вообще всего этого цикла, серии издательства «Молодая гвардия», и как ей и положено приносит замечательные и удивительные открытия.

По мере того, как накапливается материал в этом жанре, становится понятно, какие события особенно хороши для описания вот этой тематики. И выясняется, что чем более трагическим, чем более жестоким, чем более всеобъемлющим и, внимание, чем более мифологизированным является событие, тем более результативным оказывается описание повседневной жизни. Мифов о блокаде не просто много. Строго говоря, ничего кроме мифа о блокаде и не существует. Именно огромное количество разных мифов, причем они сталкиваются друг с другом, противоречат друг другу, составляют в основном представление обывателей о блокаде. Именно поэтому книга Сергея Ярова такая важная и нужная — она рассеивает миф тщательным, выверенным, основанным на штудированных источниках описанием каждодневной жизни жителей Ленинграда в этот трагический период.

Тема блокады оказалась в этом году в современном российском обществе предельной острой: в год, когда один из независимых телеканалов едва не был закрыт формально за то, что неловко коснулся этой болезненной точки в истории России, книга Ярова приобретает особенно острое звучание и просто не могла не войти в шорт-лист премии «Просветитель».

Павел Полян, «Свитки из пепла»

Это самая грустная и самая страшная книга нынешнего короткого списка. Она посвящена работе четырех еврейских зондеркоммандо в немецких лагерях уничтожения. При этом эта книга является одновременно и одной из самых необходимых и самых современных книг этого года. Не для еврейского, а именно для русского читателя.

Послевоенная картина мира в российском обществе полярна: есть невинные страдающие ангелы и есть негодяи, которые этих ангелов мучают. Эти ангелы и негодяи — это русские и немцы, или евреи и фашисты, или цыгане и болгары, и так далее. Стороны намеренно разводились, демаркировались так, чтобы этическое совершенство принадлежало только одной из них. И такие бинарные оппозиции чрезвычайно опасны для картины мира. Сегодня те, кто не правы в конфликте, говорят: «ну мы же не такие негодяи, как (нужное вставить), значит, мы не так уж и не правы».

Вторая мировая война стала образцовым конфликтом, по которую меряют все нынешние сложные мировые конфликты. И эта страшная, откровенная книга, в которой рассказывается подробно и основательно, как в лагерях уничтожения — не трудовых лагерях, наравне с солдатами, с наймитами разных национальностей работали и евреи. И это способствует разрушению полярной картины мира, пониманию огромной сложности всякого конфликта и невозможности черно-белого деления.

Важно также сказать, что авторского текста в книге очень мало — большую часть составляет текст 4 рукописей, сделанных узниками Освенцима. Павел Полян подготовил их к изданию и снабдил вступлением, рассказывающим об Освенциме, а также об истории обнаружения «свитков из пепла», их перевода и издания.

Александр Гаврилов — литературный критик, редактор, сопредседатель оргкомитета премии «Просветитель».