У Atariame на лейбле Not Not Fun выходит новый альбом — задумчивая музыка на стыке эмбиента, нойза и IDM, записанная вживую на синтезаторе Waldorf Blofeld.

Atariame начинала как гитарный фолк-артист и постепенно двигалась в сторону электронного звучания. В прошлом году она надолго потеряла голос и сделала новые версии своих треков без него, только на синтезаторе. Специально для сигмы Atariame рассказала о процессе создания этого альбома и настроении, которое он стремится выразить.

Atariame: «Voiceless я записала в прошлом году, когда переехала в Москву — казалось бы, классный город, много событий и возможностей. Перед переездом я съездила в тур по Италии, в котором нужно было очень много петь каждый день — и с температурой, и без распевки, и на холоде — я потеряла голос и не могла ни в события, ни в новые песни.

Раньше мне было сложно сосредоточиться и вслушаться в музыку, в которой нет голоса — было не особенно интересно слушать что-то, что не подходит под привычную песенную или поп-структуру. Но пока у меня в жизни не было событий, появилось время послушать много нового — вдруг оказалось, что в мире достаточно годной музыки и без голоса. Вдохновлялась я сначала Lusine, AL-90, Beer on the Rug и Safe Trip, а потом перешла на небольшие лейблы и узнала про Noumenal Loom, Best Available Technology, 120-130 bpm и еще с десяток других.

Собственно, Voiceless — это мое собственное прочтение всей той инструментальной музыки. Я как будто бы представляла, что имитирую все те танцевальные треки — это своего рода еще «неприступная» для меня территория, на которой до этого момента меня не было ни как артиста, ни как слушателя. Именно имитирую — я пишу грязней, мелодичней, но я и не хочу воспроизводить услышанную музыку в точности, а хочу пропускать её через себя и свой почерк.

Этот альбом изначально задумывался как сайд-проект, я думала выпускать его анонимно и под другим именем — хотелось попробовать что-то совсем новое. Эта мысль очень помогла мне во время записи, она освободила меня от предыстории и какой-либо «необходимости», я в буквальном смысле писала с чистого листа.

У меня дома лежит синтезатор Waldorf Blofeld, раньше я записывала на нем что-то совершенно простое, на одном пресете (Geiler Lurch), но как-то решила посидеть за ним подольше, открыла для себя арпеджиаторы — и не вернулась. Я наконец-то использовала все, что на тот момент меня интересовало в этом синтезаторе: начиная от глупого пресета с имитацией игрушечной электрогитары (в треке Desk Lamp), до более энергичных ритмов (Outside at 5 AM, Same Thought All Day). Еще я научилась редактировать пресеты: сейчас этот синтезатор забит моими собственными звуками, и он для меня уже на вес золота. Каждый раз, когда я куда-то лечу, беру его в ручную кладь, — вот настолько мои звуки стали для меня ценными.

Уже когда альбом был записан, на этапе его сведения, я поехала в Red Bull Music Academy в Берлин. Сначала я мучалась там со сведением сама (увы, Genelec — это не мое), а потом попросила Angel Deradoorian мне помочь. Мы с ней слушали каждую дорожку по отдельности, она говорила: «тут у тебя классный дроун, почему ты его режешь, почему он не звучит в полном объеме?» Я послушала и подумала: «да, и вправду, какой классный шум записан, надо бы наоборот его вынести вперед».

В целом, в записи есть много посторонних шумов: у меня шумят провода, звуковая карта. Синтезатор записан как будто бы в пространстве, да и отношусь я к нему как к живому инструменту, — например, как к фортепиано. У фортепиано есть контакт с человеком и звук комнаты, у меня есть живой контакт с ручками и шум проводов. Играть на синтезаторе мне так же удобно, как и на фортепьяно — я импровизирую на нем как на инструменте, пальцами. Получается такая «ручная» музыка, и мне до сих пор сложно представить, как писать все в midi — как будто бы без рук.

Об идейной стороне Voiceless. Что бы ни говорили про «безумный ритм» Москвы, он меня не коснулся — я обожала просто ходить по городу, смотреть на деревянные дома, на реки и думать о том, какой же это классный город: всю историю страны видно одним кадром. Судьба занесла меня в самый центр, поэтому выйти вечером из дома и пройтись по берегу реки до Кремля (через мост Немцова и железные заборы, которые я считаю одной из российских достопримечательностей) было моим любимым развлечением. Это было очень эмоционально- и силозатратно, но такого опыта взаимодействия ни с одним городом и пространством у меня еще не было. Тем более в России — я привыкла к тому, что эта страна не вызывает у меня абсолютно никаких эмоций: я выросла в городе с домами-коробками и поздно начала читать про историю. Но после путешествий я посмотрела на Москву глазами иностранца, и поняла, что тут есть свой колорит — смесь безнадежности и восторга.

Во время работы над альбомом я вдохновлялась Бренером, его автобиографией “Жития убиенных художников”. Это такая панк-рок-романтика, очень безумная, честная, самоотверженная. Его герой так же, как и я, очень мощно прочувствывает происходящее вокруг и как будто падает в бездну своих ощущений. И мне очень понравилось с какой важностью он абсолютно все свои ощущения принимает — будь это творческое вдохновение, откровенное презрение к творческой интеллигенции или безнадежная и безуспешная борьба против капитализма. Это такая попытка превратить обычную жизнь и (неудачные) старания вписаться в коммерческий художественный мир в приключение: то трагедию, то патетический роман. Очень вдохновляющая попытка, надо сказать. По Бренеру, что бы ни происходило с тобой — будь то неудача, удача или просто случайная встреча — это часть творческого замысла и все это — твой (в книге — его) творческий манифест. И вот моя потеря голоса — это тоже творческий замысел, а не логичное последствие нехватки вокальной техники. По крайней мере, мысль о том, что сейчас ты на самом деле занимаешься искусством, а не просто худо-бедно компенсируешь потерянный голос, очень вдохновляет делать музыку».