Canary Records — лейбл и проект, охватывающий этнографию, собирательство и сторителлинг. Йен Нагоски — основатель и единственный участник издательства исследует и переиздает архивные записи этнических диаспор США. Армяне, греки, турки и многие другие не-англоговорящие иммигранты не просто приезжали, чтобы стать американцами, но и играли свою музыку в абсолютно новых условиях. Canary Records выделяется среди остальных участников Global Zomia как раз уникальным ракурсом: взгляд на культуру США через музыку «других» американцев.

Булат Халилов поговорил с Йеном о влиянии иммигрантской музыки на музыку США, его европейских корнях и культурной ассимиляции в Америке, а также сделал микс с записями лейбла для radio.syg.ma.

Почему ты издаешь только неанглоязычную музыку?

Около 20 лет назад я начал слушать граммофонные записи, которые находил на барахолках, в подвалах и на чердаках разных людей. Пластинки стоили очень дешево — от 10 центов до доллара. Десятилетиями они не представляли интереса для коллекционеров: это был хлам. Вот так я обратил на них внимание. В конце концов я пришел к мысли о важности этих записей в контексте общей американской культурной истории, ведь их существует очень много и они тоже «наши».

Я занимаюсь этим потому, что нас таких немного, но в особенности потому, что нет никого с моим индивидуальным взглядом на мир и на человеческое бытие. Это если попробовать ответить вкратце.

Музыка которую ты выпускаешь — экзотика?

Так я к ней относился, когда начинал. Со временем она стала очень близкой и привычной. Я владею только английским языком и, чтобы понять, что я вообще слушаю, полагаюсь на своих друзей и коллег, знающих другие языки. Сейчас я не рассматриваю эти записи как экзотику. Я вырос. Люди есть люди и неважно, на каком языке они говорят. «Есть только один вид музыки — человеческая. Лошадь пению не обучишь». Считается, что это слова Луи Армстронга.

У меня сильная связь с людьми, музыку которых слушаю. Записи многому меня научили. Одной из самых важных вещей стало то, что экзотизм улетучился.

Ты интересуешься диаспорами, винилом и людскими историями не меньше, чем самой музыкой. Что для тебя важнее — музыка или скрытая за ней история?

Музыка.

Я слушал много записей, за которыми могла скрываться интересная история. Но если я не верю, что исполнитель говорит мне правду, если его стиль работы представляет из себя нечто абстрактное или стремится к респектабельности, если я не могу ясно услышать что-то выражающее глубокую искренность, то не работаю с этим. Жизнь коротка. Я хочу слушать честную и живую музыку.

Это интересный вопрос и сложно дать на него полный ответ.

Почему именно старые записи? Тебе нравится особый «старый» звук и эстетика или есть другие причины?

Старые записи были дешевы и казались никому кроме меня не нужными. Это меня и привлекало, я был окружен потребительской культурой (сверстники, учителя, СМИ…), которая, как представлялось, давала им доступ к «Самым Лучшим Вещам». Когда подростком я собирался пойти в библиотеку или в магазин звукозаписей, я знал, что там будут «Стоящие Вещи» — истории, картины, звуки, идеи, о которых окружающие меня люди даже и не слышали. И как только я начал слушать грампластинки, я открыл множество вещей, о которых никто никогда не рассказывал — о них просто никто не знал. Так я открыл их сам для себя. Я смог узнать, как и зачем люди создавали музыку. Это то, что я хотел делать и до сих пор хочу.

Как ты оцениваешь влияние музыкальных традиций американских диаспор на этническую и кантри музыку в начале 20-ого века?

Музыка иммигрантов оказывала глубокое влияние на музыку Соединенных Штатов на протяжении 19 и 20 веков. С 1880 по 1950 не существовало более популярных танцевальных форм, чем вальс и полька, но они не были ни британскими, ни местными коренными. Их привезли с собой иммигранты из Пруссии и Австро-Венгерской империи. Вилли Нельсон, каким мы его знаем, его стиль, не появился бы без более чем столетнего влияния австро-венгерских иммигрантов — в основном поляков, поселившихся в Техасе. И кто же больший американец чем Вилли Нельсон?

Более полно ответить на твой вопрос можно, разбивая суммарную иммиграцию в США на различные волны. В основном влияние происходило в скрытой форме. В течение последних 150 лет США требовали от иммигрантов глубокой и быстрой культурной ассимиляции, потому влияние зачастую не было явным. Хотя есть бесчисленные примеры открытого влияния.

Продолжаешь ли ты следить за музыкальными традициями, существующими в диаспорах сегодня?

Мне 42 года, и у меня двое детей. Лет 20 назад я был тусовщиком, слушал много новой музыки. Я был страстно привержен новой музыке, и чем более радикальной и идеалистической она была, тем было лучше. Теперь в среднем возрасте и слушаю новую музыку, если она сама попадает ко мне. У меня нет особых этнических предпочтений. Как и многие американцы, я смутно осознаю свое этническое происхождение, оно мало для меня значит. Иногда кто-то говорит: «Ты должен послушать этого исполнителя». Или я узнаю, что коллега слушает что-то, чего я не слышал, и проявляю интерес.

Около 20 лет назад я работал в компьютерной компании, где половина программистов были русскими. Они пригласили меня на выступление русских бардов. Я не понимал ни слова, но воспоминания остались приятные. Также я вырос в регионе с самым большим процентом выходцев из Индии в США, и в молодости мне посчастливилось побывать на выступлениях некоторых великих индийских исполнителей. Недавно я был на выступлении в общине понтийских греков.

Я слушаю. Музыки слишком много, чтобы успеть послушать ее всю. Но я слушаю.

Отсутствие этнической принадлежности делает тебя свободным и беспристрастным в работе лейбла? Или наоборот из–за этого появляются какие-то преграды?

Ну, по материнской стороне половина моих предков датчане, в конце 19 века они были фургонщиками в западных штатах. Я знаю, что датская музыка наполнена глубоким поэтическим чувством, но пока она не произвела на меня впечатления, я не очень хорошо с ней знаком. Мне рассказывали, что мой прадед-датчанин, которого я видел в детстве, как и я, очень любил песни Джимми Роджерса, играл на гитаре и пел. Другая половина англичане. И те и другие протестанты.

Со стороны отца мои предки католики — ирландцы и славяне из Пруссии. И те и другие имеют богатые музыкальные традиции, достаточно хорошо представленные на американских записях начала 20-ого века. В общем, я имею некоторое родство c различными волнами иммигрантов 19-ого века, но это не особо важно для моей идентичности и повседневной жизни, у меня нет «традиционной» связи с этим.

Давай сравним Америку 20-ого века и США сегодня. На твой взгляд, сохраняются ли этнические идентичности, или все перемешалось в этом плавильном котле?

Еще лет 10 назад или около того иммигранты в США приобретали музыку на физических носителях. Записи иммигрантской музыки хорошо продавались в первые два десятилетия 20-ого века. В начале 21-ого века на прилавках музыкальных магазинов было много импортных кассет и CD. Начиная примерно с 2007 года, иммигранты с которыми я разговаривал, говорили что слушают «домашнюю» музыку в интернете на Youtube и на других сайтах. Это означает, что у неиммигрантов остается все меньше возможностей прийти в магазин и купить записи на других языках, кроме английского. Я думаю, это негативно скажется на возможности людей взаимодействовать с миром музыки вне их этноязыковой сферы.

Вы можете сесть в такси с африканским водителем и услышать интересную музыку, спросить как зовут исполнителя и найти потом много часов его записей в интернете.

Я не знаю. Это все очень запутанно.

Иммигранты в Америке всегда находились под сильным давлением идеи ассимиляции. Суть плавильного котла — порвать со своим языком и культурой и как можно скорее стать американцами. Плавильный котел — это подчинение. Обычно требуется одно-два поколения. Например, в семье. где выросла моя бабушка в 1930-х годах, было запрещено говорить на датском, хотя ее родители знали этот язык.

Перекрестное опыление культур происходило и происходит во многом благодаря случайным обстоятельствам. Развитие глобальных коммуникаций вносит куда большие изменения в американскую культуру, чем волны иммигрантов из Азии и Африки за последние 50 лет. И еда, более постоянное и универсальное желание чем музыка, в ближайшие 50 лет вносит большой вклад в культурное разнообразие Америки.

Америка очень сложная в этническом плане. Я еще не упомянул о наследии рабства, об очень запутанных взаимоотношениях культур белых и черных, об их смешении и разделении. Это вообще является главным в идее о «нас» и «их» внутри США. Трудно переоценить роль этой проблемы для общей большой картины американской культуры и идентичности.

Отвечая на твой вопрос, есть преимущества и есть недостатки в том, что для этнических групп, музыку которых я изучаю, я являюсь чужаком. Обычно люди добры и готовы оказать мне всяческое содействие. Тем не менее, я знаю, что они зачастую занимаются собственными исследованиями музыкальных, культурных и социальных явлений, и в связи с этим моя деятельность иногда уместна, а иногда нет, порой мной довольны, но порой считают вредителем. Я никогда не сталкивался с серьезными неприятностями, бывало неодобрение, люди считали, что я не знаю, о чем говорю, и скорей всего это было правдой. Но я выступаю со своей точки зрения с большим уважением и симпатией, а также стараюсь прилежно и всерьез устранять пробелы в своих знаниях.

В чем различие между коммерческими записями традиционной музыки и записями фольклористов и этномузыковедов?

В США те, кто издает коммерческие релизы, финансируют их из своего кармана, и потому должны получать с них прибыль. Те, кто занимается академической деятельностью и получают финансирование от организаций, как правило вообще не беспокоятся об издании, но есть исключения — редкие и заслуживающие внимания.

В научном сообществе проявляют интерес к твоему лейблу?

Периодически башня из слоновой кости проявляет интерес. Я выступал в нескольких университетах. Думаю, ученые считают, что я так страстно и серьезно увлечен своей деятельностью, что не могу рассказывать о ней гладко и профессионально, как это принято на научных конференциях. Это мое предположение. Меня уже как год не приглашали на подобные выступления.

Вот уже 10 лет я активно занимаюсь переизданием старых записей, а последние пять на действительно серьезном уровне. Похоже, нужно еще лет 20, чтобы моя работа была усвоена общественным сознанием. Чувствую, должен делать работу действительно хорошо. Так что, если кто-то посмотрит внимательно, то увидит, что, несмотря на ошибки, в основе работы лежит нечто настоящее и искреннее. Пару лет назад я выступал в Библиотеке Конгресса, и кто-то в шутку назвал меня «Мистером Неподдельностью». Не уверен, был ли это сарказм или похвала. И то и другое меня устраивает.

Формально-юридический вопрос. Были ли у лейбла проблемы с авторскими правами?

Почти все, что я делаю, незаконно на территории США. Местные законы об авторском праве были написаны Диснеем и другими гигантами сферы развлечений, и эти драконовские законы гласят, что ни одна звукозапись, сделанная на территории Соединенных Штатов, не может выйти из–под их действия.

Таким образом, почти все, что было сделано и делается мной и такими же энтузиастами любителями с 1950-х годов, автоматически становится пиратскими материалами, включая например переиздания великих старых блюзовых записей в 1960-х и «Антологию американской народной музыки» Гарри Смитта.

В большинстве случаев правообладатели давно забыли о материале. Крупнейшие звукозаписывающие компании США начала 20-ого века не находятся под правовой защитой японского корпоративного гиганта, которому нет никакого дела до греческого певца иммигранта 1920-х годов. Так что я в основном вне поля их зрения.

Распространение музыки в Интернете показало, насколько устарели эти законы и каким образом музыка доходит до людей на самом деле. В общем, я не беспокоюсь об этом.

Пару раз я переиздавал песни существующей по сей день звукозаписывающей компании или до сих пор живого артиста. Я старался поступить правильно, спрашивал разрешения и посылал символическую сумму в 100-150$ за использование материала. Я не желаю присваивать чью-то работу. Стараюсь относится к этому внимательно.

Как там у Дилана было? «Чтобы жить вне закона, ты должен быть честным».

Как ты относишься к использованию твоих релизов в экспериментальной музыке (ремиксы, реворки, Dj-сеты)?

Я за. The Kronos Quartet использовали две аранжировки песен, переизданных впервые мной. И я этому рад. Все это помогает сохранить живую память о музыкантах и их музыке.

Недавно мой друг Гарри Казелян нашел пьесу, написанную в 1920-х годах одной из моих любимых певиц, — армянской иммигранткой Забэль Паносян. Эта пьеса о ее встрече с великим композитором и этномузыковедом Комитасом Вадарпетом в тюремной психбольнице. Паносян обожала его и исполняла многие его песни, а при встрече задала ему лишь один вопрос: «Можно ли исполнять ваши песни, написанные для хора сольно?» И он ответил ей: «Дитя мое, если ты знаешь песню, то можешь исполнять ее, как тебе захочется».

Интервью: Булат Халилов

Перевод: Александр Захаров

При подготовке материала использовалось интервью Олега Соболева с Йеном Нагоски для журнала «КРОТ».