Мы все больше говорим о значении феминитивов и стеклянных преградах, об участии женщин в политике, экономике, здравоохранении и образовании и их репрезентации в медиа. Часть людей убеждена в том, что проблема неравенства давно решена, другие уверены в обратном. Есть ли инструменты, с помощью которых можно измерить уровень влиятельности женщин? Сопоставима ли доля мужчин и женщин в медиа, и почему это в принципе важно?

Для «Карты» Алла Семеновская поговорила с социологом и политологом Дилярой Валеевой, а также социологом и эксперткой в области вычислительных социальных наук Софией Докука об их исследовании видимости женщин-эксперток в медиа. Иллюстрации — Надя Железнова.

Проанализировав тексты 244 русскоязычных изданий, вышедших в период с 2019-го по 2020 год и посвященных вопросам политики, экономики, пандемии и образования, Диляра и София обнаружили, что женщины-экспертки упоминаются реже даже в материалах, посвященных проблемам типично женской образовательной сферы (лишь в 25 процентах случаев), а феминитивы «руководительница», «экспертка», «предпринимательница» используются журналистами лишь в 1 проценте материалов. Они также выявили, что для женщин-эксперток более типично давать комментарий с употреблением «я» и чаще делиться персональными историями, в то время как мужчины чаще высказываются в безличном «объективном» ключе.

В результате исследовательницы сформировали ряд рекомендаций для организующих и участвующих в публичных мероприятиях, представительниц и представителей медиа и непосредственно женщин-эксперток, направленных на изменение текущей ситуации неравенства. Полная версия отчета и рекомендации опубликованы на портале She’s an expert.

Исследование: видимость женщин-эксперток в медиа

Алла Семеновская: Все тексты на «Карте» состоят из трех частей. Первая всегда посвящена содержательной стороне исследований — формальным характеристикам, гипотезам и результатам. Вторая — методу: его преимуществам и ограничениям. Третья часть — биографическая. Нам важно показывать людей, тех, кто стоит за исследовательской работой. Давайте приступим к разговору об исследовании — его основных вопросах, целях и задачах.

Диляра Валеева: Все началось с того, что я зарегистрировалась на платформе She is an Expert. Когда она только появилась, я подумала: «Отлично! Сейчас меня начнут регулярно приглашать на интервью и в исследовательские проекты». И хоть резкого скачка приглашений не произошло, два-три раза в год мне предлагали работу в социологических исследованиях или просили дать интервью об актуальных исследованиях и проблемах. В этом году со мной вышла на связь Нурия Фатыхова, основательница платформы. Она предложила работу в проекте на тему видимости женщин в русскоязычных медиа, и я согласилась. Мне хотелось поддержать проект с гендерной проблематикой, несмотря на то, что это не основной мой научный интерес. Затем к нам присоединилась София, которую также интересуют гендерные исследования.

Основную идею и цель проекта — изучить видимость и репрезентацию женщин в медиа — предложила Нурия. У нас была большая свобода в выборе формата реализации, и мы решили посмотреть, как более чем в двухстах изданиях, включая онлайн-медиа, журналы, газеты и другие источники, представляются женщины и мужчины. Позже мы с Софией сузили тему из–за ряда ограничений: временных и связанных с доступом к данным. Для анализа мы взяли несколько лет, посмотрели конкретно не на мужчин и женщин, а на экспертов, профессионалов, профессионалок и попытались сравнить и проанализировать, что происходит. Основная цель была — изучить, как мужчины и женщины, эксперты и экспертки по-разному представляются в русскоязычных медиа.

Количество отобранных статей за двухлетний период, в которых употребляются феминитивы, было минимальным — менее 1 процента.

София Докука: Нужно сказать, что исследования с подобной проблематикой реализовывались на других языках и выборках, но русскоязычные медиа, со всей их спецификой, изучались впервые.

Сам процесс отбора текстов сильно коррелирует со структурой нашего отчета. Перед нами стояла задача отобрать тексты, в которых пишут про экспертов, и понять, это женщина-эксперт, или, как мы ее называем, экспертка, или это мужчина-эксперт. Для этого нам нужно было сформировать два словаря: у нас был поиск по словам мужского рода («эксперт», «бизнесмен», «руководитель», «предприниматель») и соответствующим феминитивам («экспертка», «руководительница», «предпринимательница», «бизнесвумен»). Количество отобранных статей за двухлетний период, в которых употребляются феминитивы, было минимальным — менее 1 процента.

Это был такой серьезный результат, потому что мы увидели, что, несмотря на постепенное укрепление феминитивов в устной речи и словарях некоторых непечатных медиа (визуальных медиа, аудиомедиа, социальных сетях) — причем чаще они представлены в негативном ключе, — в целом феминитивы встречаются в очень маленькой доле текстов. Кроме этого, мы также обнаружили, что их чаще употребляют сами женщины.

Интереснее всего то, как вообще выстраивается риторика этих дискуссий о способах называть мужчин и женщин экспертов. Лингвисты часто аппеллировали к ненатуральности языка. Мы встречали высказывания типа «Журналист — это журналист, не журналистка», «Поэт — это не поэтесса». Мы встречали и статьи, в которых феминитивы несли исключительно негативную коннотацию. К примеру, упоминалась депутатка, которую поймали за каким-то недостойным действием. То есть если бы женщина-депутат сделала что-то хорошее, решила какую-то проблему, про нее бы никто не написал, что она депутатка. У нас придают какие-то маргинальные смыслы феминитивам, обозначающим высокопоставленные должности (врач, учитель). Мы видим, что люди просто высмеивают феминитивы.

Алла: Что вы еще обнаружили в ходе исследования? В каких сферах выше уровень медиаприсутствия женщин-эксперток?

Диляра: Феминитивам выделена лишь часть отчета. Были и другие, посвященные не только феминитивам, но и мужским формам слов, которые автоматически определяли, это эксперт-мужчина или эксперт-женщина.

В каждом из отобранных трех направлений женщины упоминаются реже чем в половине случаев. Даже в отраслях, которые мы атрибутировали как «женские», к женщинам обращаются реже чем в половине случаев — это действительно редко.

В первой части мы посмотрели, как различные эксперты высказываются по трем основным темам. Это экономика, пандемия и образование. Экономику мы заранее кодировали как типично мужскую профессию, образование — как типично женскую, а пандемию, из–за новизны и размытых границ, — как «обоегендерную». В здравоохранении больше заняты женщины, но вопросы пандемии затрагивают самые разные аспекты общественной жизни (в том числе типично мужские темы, например — экономику), поэтому наша гипотезы заключалась в том, что и мужчины, и женщины будут участвовать в дискуссии. Мы посмотрели, как по всем темам высказываются эксперты разного пола, и обнаружили, что всего лишь в 10 процентах текстов об экономике во всех русскоязычных изданиях за последние два года фигурируют женщины-эксперты. По теме пандемии женщины упоминаются в каждой пятой публикации — это 20 процентов. Больше всего женщины представлены в публикациях об образовании: упоминаются в каждой четвёртой — это 25 процентов.

Двадцать пять, двадцать, десять — это всегда меньше половины. В каждом из отобранных трех направлений женщины упоминаются реже чем в половине случаев. Даже в отраслях, которые мы атрибутировали как «женские», к женщинам обращаются реже чем в половине случаев — это действительно редко.

София: Отдельно стоит подчеркнуть, что женщин часто упоминают в связке со словом «руководитель», следом по частоте упоминания идет слово «эксперт» и очень редко — «предприниматель». Это для всех отраслей характерно. Мы видим, что у нас обращаются к женщинам, если они чем-то руководят. Как к экспертам к ним обращаются реже. А как на предпринимателей на них фактически не обращают внимания.

Во второй части мы более детально посмотрели на тексты статей, в которых есть мужчины и женщины, и изучили их цитаты: длину и основные темы. Статьи с мужчинами-экспертами были в среднем длиннее, чем статьи с женщинами-экспертками, но сами цитаты оказались примерно одинаковыми — около тысячи слов.

Это говорит о том, что женщин в медиа меньше. Им тяжело пройти барьер, чтобы у них взяли интервью. Но как только у них берут интервью — они демонстрируют такой же уровень экспертности: им есть что сказать, они много знают, им дают слово и они его, так сказать, берут. Это самый интересный результат, который подчеркивает значимость таких проектов, как She is an Expert, предоставляющих платформу для женщин, где они настолько же экспертны, как и мужчины.

Алла: Были ли гипотезы, которые не подтвердились, к примеру о стереотипической эмоциональности комментариев эксперток? Может, были какие-то другие неожиданные результаты?

Диляра: Интересно, что мы посмотрели на сентименты в экспертных высказываниях и не нашли различий между эмоциональной окраской комментариев от мужчин и от женщин. Это цитаты со схожей позитивностью, со схожим уровнем негативной окраски. Мы видим, что все цитаты в среднем более негативные, чем позитивные, и для медиа это характерно, особенно в контексте пандемии и экономики. Это опровергает гипотезу о том, что женщины — эмоционально-неуравновешенные существа.

Гипотез, которые опроверглись, у нас практически не было. Подтвердилось, что женщины чаще берут интервью у женщин, мужчины — у мужчин, но в среднем и женщины и мужчины чаще берут интервью у мужчин.

Мы предполагали, конечно, что женщин будет меньше, но не знали насколько. Нам казалось, что найдем что-то более интересное при анализе эмоциональной окраски. Что мужчины будут высказываться более негативно, а у женщин будут более нейтральные сентименты. Мы предполагали, что если у женщин реже берут интервью, то и высказываться дают меньше, но обнаружили, что длина цитат у всех относительно одинаковая.

Еще мы посмотрели на местоимения. Местоимение «мы» одинаково часто встречается у мужчин и женщин. Третье топовое для женщин — «я» — у мужчин идет пятым. Это сложно интерпретировать. Наша версия была, что женщины часто говорят «я», потому что они воспринимаются в обществе как эксперты в области чувств или эмоций. То есть женщины более субъективны, а мужчины должны быть объективны.

София: Важно отметить, что мы не просто тестировали гипотезы. Наша задача была не сказать, кто больше, кто меньше, а скорее создать «бенчмарк» — базу по доле текстов с результатами анализа. К примеру, мы предполагали, что будут больше брать интервью у мужчин, даже там, где доля задействованных женщин выше — в сфере образования, — но нас удивило, что их там даже не 40 процентов. Это серьёзный результат, который явно указывает на наличие неравенства.

Алла: Почему в принципе так важно говорить о гендерной репрезентации в медиа?

Диляра: Последние несколько лет тема гендера стала одним из основных предметов публичных дискуссий. Отчасти это связано с движением Me Too, которое произвело социальный эффект не только за рубежом, но и в России. Наше научное социологическое исследование показало на реальных цифрах, как медиа высказываются о проблеме неравенства.

Люди часто строят гипотезы: «Женщины вообще везде», «В любой дырке», «Лезут», «Женщины надоели», «Вот раньше режиссеры (или дирижеры) были только мужчины, сейчас берут непонятно кого». И у многих есть впечатление, что гендерного неравенства в профессии нет и что любая женщина может быть директоркой или руководить компанией. Что мы сделали? Мы скачали данные по всем российским медиа за последние два года и просто посчитали: вот мужчины, вот женщины, вот проценты. У нас не было сложных статистических моделей, они просто были не нужны. Делать такого рода исследования, которые показывают понятные результаты на реальных цифрах, очень важно.

Это сигнал о том, что, даже если женщины вовлечены в работу, у них нет возможности высказаться.

София: У нас в России такая история: мы говорим, что у нас нет гендерного неравенства. Проблемы женщин не являются общественным приоритетом — приоритетно увеличение числа детей в семье и другие показатели, связанные с демографической ситуацией. Мы пытаемся указать, что нет, проблемы женщин не решены. Что изучение и мониторинг проблем женщин — это важно. Наше исследование кроссекциональное: мы сделали срез и, гипотетически, если будем проводить такое исследование ежегодно, то сможем фиксировать изменения присутствия и репрезентации женщин в российских медиа. Это даст более полное представление о том, почему ситуация с женщинами на рынке труда не обсуждается, почему они часто не могут реализовать свой потенциал. Мы видим, что эта проблема есть, мы знаем, что женщины много работают, их доля в отрасли высока, но она не коррелирует с их представленностью в медиа. Это сигнал о том, что, даже если женщины вовлечены в работу, у них нет возможности высказаться.

Люди, которые обладают каким-то присутствием в медиа, имеют голос. Они могут сделать явной свою точку зрения, донести какие-то проблемы. Мы не знали бы, что у нас есть Домашнее насилие, если бы не говорили о нем. Мы просто не знаем о проблемах, о которых не говорят. То, что у женщин так мало голоса, так мало возможностей высказаться, — свидетельство того, что мы не предоставляем женщинам площадку для обсуждения их проблем. Это, естественно, приведет к тому, что мы не решим проблемы женщин и получим негативные последствия и для экономики, и для общества в целом. Наглядный пример с Me Too: до него мы мало знали про домогательства. Многие женщины держали в голове свою историю домогательств, но публично об этом никто не говорил.

Алла: Как вы думаете, кому будут полезны результаты исследования? Могут ли они повлиять на редакторскую политику медиа?

Диляра: Мы много упоминали в отчете, что наше исследование может быть дополнительно полезно для издательств. Мы обсуждали, что журналисток много, но вот руководительниц СМИ, федеральных и региональных каналов — мало. В основном руководители и главные редакторы — это мужчины, а женщин много на линейных должностях.

Важно донести и до женщин и до мужчин, что существует проблема неравенства. Те редакторы и журналисты, которые стараются обращаться к актуальным социальным и экономическим проблемам и темам, могут заинтересоваться этим вопросом. Наш отчет позволяет оценить работу с экспертами и экспертками, с источниками, с людьми в принципе. У меня есть надежда, что это исследование действительно принесет пользу пишущим журналистам и редакторам. Может, даже те, кто организует круглые столы, мероприятия и подобные важные дискуссионные панели, смогут каким-то образом переосмыслить свой подход.

Например, есть дискуссия о квотах. Я занимаюсь исследованием бизнеса, и во многих организациях идет разговор о том, что в советах директоров компаний должны быть представлены и мужчины и женщины. В некоторых нордических странах (Швеция, Норвегия, Дания) квоты ввели на законодательном уровне. Также есть большие государственные компании, штат которых должен хотя бы на 40 процентов состоять из женщин.

Естественно, такие меры накладывают много ограничений на тех, кто принимает кадровые решения. Кроме того, есть исследования, согласно которым квоты работают не в полной мере — например в плане корпоративной культуры и коммуникации в команде. Мужчины все равно чаще обращаются за профессиональным советом к коллегам-мужчинам.

Но есть и другие отчеты о результатах введения квот. Они показывают, что разнообразие улучшает экономические результаты компаний — команды принимают более креативные решения. Разнообразие перспектив и мнений дает положительный эффект.

Важно отслеживать, как мы можем улучшить качество жизни, сделать систему более равноправной и социально справедливой. Анализ медиа — это всего лишь маленькая частица этого.

София: Важно вести мониторинг и отслеживать по ней различия в доходах и качестве жизни мужчин и женщин. У нас многогранная ситуация. С одной стороны, мы знаем, что женщины сильно недополучают, в сравнении с мужчинами на аналогичных должностях. С другой стороны, у нас есть данные о ста пятидесяти миллиардах рублей алиментов, которые отцы не выплачивают на содержание своих детей. Также известно, что чаще всего семьи за чертой бедности — это матери-одиночки с детьми. Все это составляет комплексную картину женской бедности, где женщина недополучает деньги и вынуждена содержать других, например маленьких детей и своих родителей. Российская бедность имеет женское лицо. И все это потому, что у нас несовершенная система распределения доходов и несправедливая система, связанная с репродуктивным поведением. Важно отслеживать, как мы можем улучшить качество жизни, сделать систему более равноправной и социально справедливой. Анализ медиа — это всего лишь маленькая частица этого.

Алла: Мы поговорили о социальной роли вашего исследования, но как вы оцениваете социальную роль исследующих в принципе: должны ли исследующие влиять на социальную реальность или оставаться невовлеченными наблюдателями?

София: Я думаю, это зависит от темы и перспективы. Сами исследующие — часть общества. И я считаю, что исследователи могут влиять на формирование дискурса, формирование какой-то микрополитики, направлять государственные институции. К сожалению, это очень сложно, особенно для социальных ученых: их мало и к ним редко прислушиваются. Нет ничего плохого в том, чтобы изучать темы гендерного, социального, экономического неравенства.

Диляра: Здесь можно провести аналогию с ковидом. Мы все знаем, что если бы мы не изучали коронавирус, то потери были бы значительно больше. Наука нужна для того, чтобы улучшать жизнь человека. Очевидно, что после того, как мы собрали данные, разработали какие-то доказательные алгоритмы, они могут принести пользу. Наука нужна, чтобы обосновывать какие-то изменения — и у ученых есть для этого доказательный аппарат. В нашем исследовании прозрачно все: процедура сбора данных, методология, анализ, результаты и последующие рекомендации. Здесь важен каждый шаг.

Алла: Как вам кажется, насколько проблема сопоставима с глобальными трендами, например в англоязычных медиа?

Есть глобальный медиамониторинг, который выходит раз в пять лет, по всему миру. Россия под него не попадает. В течение недели волонтеры собираются, мониторят вручную медиа и смотрят, как представлены мужчины и женщины. Делают анализ не только газет и журналов, но и социальных сетей, онлайн-медиа, маленьких изданий. Затем они выпускают отчет на двести — триста страниц о представленности мужчин и женщин в медиа, анализируют тенденции. В целом во всем мире женщины представлены меньше. Есть множество небольших исследований, посвященных конкретным сферам. Например, о советах директоров, сообществах исследующих и так далее — иностранных исследований много.

Проводят много исследований про учащихся в школах. В них часто пишут о leaky pipe — когда девочки приходят учиться на STEM-проекты (science, technology, engineering и mathematics), но позже отсеиваются. Женщины исключаются из процесса обучения, хотя именно в этой сфере много платят, но они отсеиваются и покидают это направление, как бы «выпадая из трубы», а в этих исследованиях раскрываются причины отсеивания.

Метод: модель машинного обучения для кодировки пола

Алла: В проекте «Карта» мы тоже ценим исследовательскую прозрачность и доступность, поэтому всегда просим рассказать не только о результатах исследований, но и о методе. Как вы отбирали источники и составляли выборку изданий и статей для сравнительного анализа?

София: Мы использовали Factiva — это база данных Dow Jones. Исследующие СМИ используют ее для отбора публикаций. Мы отбирали русскоязычные СМИ за два года: с 1 апреля 2019-го по 2020 год. Те издания, которые могут быть зарегистрированы или публиковаться за пределами РФ, но на русском языке, мы считали подходящими для нашей расширенной выборки. Так, там были не только издания, зарегистрированные в России, но и такие, как Deutsche Welle и Meduza (издание включено в реестр СМИ-иноагентов).

Про отбор слов мы говорили выше, но здесь нужно коснуться кодировки пола. Мы разработали модель машинного обучения. В каждом из текстов выборки было ключевое слово, например «эксперт». Затем мы отбирали окружение этого слова. В случае если в окружении присутствовало имя упоминаемой персоны, ей присваивали пол. Также у нас могли быть цитаты, в которых встречались глаголы с тем или иным спряжением. Это был хороший критерий для предсказания классификации по полу. Как и во всех моделях классификации, у нас была вероятность предсказания, мужчина это или женщина. На основе этой вероятности мы интерпретировали, мужчина это или женщина. В проблемных случаях, когда алгоритм писал, что вероятность определенного пола 0,5, мы проводили валидацию вручную.

Алла: Какие, на ваш взгляд, у выбранных методов плюсы, какие ограничения?

Диляра: Для исследования у нас было не очень много времени, поэтому мы решили, что самый удобный способ — взять все публикации в русскоязычных медиа за последние два года, выгрузить данные и начать поиск по ключевым словам.

То, что мы не делали специальный отбор, а работали с большими данными, позволило лучше проследить какие-то значимые паттерны. Но, несмотря на то что Factiva — это золотой стандарт для сбора данных из медиа, у базы есть и огромные недостатки. Например, из нее можно скачивать только по сто статей за раз. И эта база часто виснет. Таких подводных камней было много. База устроена так, чтобы из нее было непросто выгрузить очень много данных. Может понадобиться несколько месяцев, а за «подозрительную» активность автоматически блокируют.

София: Мы могли проанализировать более длительный период, к примеру последние десять лет, изучить динамику, посмотреть не только на слова «бизнесмен», «руководитель» и «эксперт», но и на более широкий спектр профессий. Возможно, это будет в следующий раз. В этот раз мы отработали методику и продемонстрировали результаты. В дальнейшем было бы здорово, если бы коллеги, в рамках каких-то других исследований, взяли бы больше слов и проанализировали в связи с репрезентацией в меда.

Исследовательская биография: истоки и результаты интереса к гендерной проблематике

Алла: Часто сами исследующие в своих же исследованиях будто отсутствуют: научный подход требует объективности, личность при этом размывается. Нам бы хотелось сделать их более видимыми, и мы всегда спрашиваем об исследовательской биографии. Расскажите, где вы учились, с какими институциями сотрудничали, получали ли исследовательские гранты?

София: У меня сложная траектория: защитила кандидатскую диссертацию в 2014 году в РГГУ, ездила на стажировку в Университет Гронингена. Тогда я много занималась анализом социальных сетей. По возвращении мы с Дилярой начали работать вместе в лаборатории институционального анализа в ВШЭ, где занимались исследованием социальных сетей студентов несколько лет. Сейчас я продолжаю там работать в другом подразделении, но все так же занимаюсь социальными сетями студентов — computational social science, вычислительными социальными исследованиями. Если подходить с методологической точки зрения, это выслеживание взаимосвязей каких-то цифровых следов и опросных данных.

Диляра: Я родилась в маленьком городе на берегах реки Камы, училась в бакалавриате в Высшей школе экономики в СПб. Там было классно, очень интересные молодые преподаватели, большинство из них учились в Европейском университете в СПб — это тоже очень известный и уважаемый университет. Это дало мне хороший старт. Потом училась в магистратуре — тоже в Вышке, но уже в Москве. Это была уже совсем другая социологическая жизнь, другие идеи. В магистратуре я начала работать в Высшей школе экономики вместе с Соней. Лаборатория представляла собой группу экономистов и социологов, которые так или иначе изучали образование. ЕГЭ, успешные студенты, пересдачи — типичные темы Вышки про образование. Потом я несколько лет там работала и участвовала в разных проектах.

Потом уехала в аспирантуру в Университет Амстердама. Там я занималась совсем другими темами — исследованиями больших корпораций: их связей, владений друг другом, тем, как они прячут свои деньги. В общем, занимаюсь исследованием мира большого бизнеса и корпоративных элит. Об этом моя диссертация. Когда заканчивала диссертацию, я устроилась в Университет Лёвена, где работаю и по сей день. Он находится в Бельгии, но я живу в Брюсселе. Там продолжаю заниматься корпоративными темами и финансами.

Алла: Какими исследовательскими проблемами вы занимались раньше и почему вас заинтересовал сравнительный гендерный анализ? Был ли это исключительно исследовательский интерес?

Диляра: Я никогда не занималась гендерными исследованиями, я в этом не экспертка. Признаю, что есть много известных гендерных исследовательниц, которые в разы лучше меня разбираются в теме. Но меня она всегда интересовала, я всегда что-то на эту тему почитывала. У меня была одна статья о различии в построении дружеских связей среди студентов и студенток: как они по-разному используют свои контакты, чтобы получить информацию или лучше учиться. Конкретно гендерными исследованиями я напрямую никогда не занималась.

Тут нет места для шока — это наша реальность.

София: Очень часто в исследованиях вылезают какие-то различия и неравенства по полу. У нас с коллегами есть исследование, в котором одним из побочных результатов является вывод о том, что женщины не компенсируют дефицит сна. То есть мы знаем, что, если мужчина рано встает, он рано ложится, или, если он поздно ложится, он поздно встает. Если же женщины поздно ложатся, они все равно встают рано. И это работает даже на молодых студентках, которым 21 год. Во многих исследованиях ты себе ставишь такую галочку о различиях. Например, мы знаем, что женщины статистически значимо больше, чем мужчины, подвержены депрессиям, — тоже себе ставишь галочку. В каждой теме, когда ты дополнительно эмпирически смотришь на различия между мужчинами и женщинами, ты видишь эти различия и на своих данных. И они статистически значимы. У нас было, как обычно неопубликованное, исследование про Грету Тунберг. Мы отобрали все данные из Factiva о ней, закодировали слова, которые рядом используются, и зафиксировали, что в российских СМИ в определенный момент про Грету стали писать — не про ее экологические исследования, а разбирать ее личную жизнь. И мы увидели статистически значимые различия. Личные темы упоминали в статьях статистически значимо чаще, чем вопросы про экологию, углеродный след, изменения климата и тому подобные вещи. Нельзя сказать, что это напрямую связано с тем, что она женщина, но есть много исследований: если говорят про женщин, то всегда описывают, как они выглядят, какая у них прическа, кто муж. О мужчинах говорят иначе.

Диляра: Я ожидала больше неприязни. Думала, что сейчас мне начнут писать, что я «сумасшедшая феминистка, которую нужно сжечь», — но ничего такого не было. Я уже ожидала экшена. Когда я работала над исследованием, мой бойфренд (он голландец) был шокирован цифрами. Я ему стала объяснять российский контекст, но потом поняла, что не уверена, что в Европе как-то иначе. Может быть, чуть больше женщины представлены в медиа, процентов на десять, но все исследования европейского контекста также свидетельствуют о неравенстве. Тут нет места для шока — это наша реальность. Больше никто так ярко не реагировал. От мужчин я никаких откликов, по-моему, не слышала. Мне кажется, это тоже сигнал. Потому что мы в основном обсуждаем проблемы женщин с женщинами. И мы достаточно много раз давали интервью, и каждый раз это были женщины.

София: Женщины берут интервью у женщин. Мы с Дилярой занимаемся сетевыми исследованиями, в сетевых исследованиях это называется гомофилия — когда люди связаны на основе какого-то общего бэкграунда. Вот мы женщины — и обсуждаем проблемы женщин. Притом что у нас стейкхолдеры — мужчины. Они не участвуют в обсуждении, они не видят в этом проблемы, они ничего не будут решать.

* * *

Диляра Валеева — социолог и политолог, исследовательница в Университе Лёвена, аспирантка в Университете Амстердама. Научные интересы — социально-экономическое неравенство, бизнес и корпорации, финансы и элиты. Её также интересуют вопросы репрезентации женщин на рабочем месте, в академических и креативных индустриях.

Связаться с Дилярой можно по электронной почте dilyara.valeeva@gmail.com

София Докука — социолог и экспертка в области вычислительных социальных наук из НИУ ВШЭ. София исследует процессы в области социологии образования и организаций используя данные о цифровых следах. Большое внимание в работах Софии занимают исследования благополучия, режима работы и отдыха. Также София изучает гендерное неравенство на рынке труда.

Связаться можно по электронной почте dokuka@inbox.ru

Текст подготовлен и опубликован для специального проекта syg.ma, посвященного поиску нового знания о России. Манифест можно прочитать по ссылке. Мы открыты для любых предложений о сотрудничестве и совместном поиске: если вы хотите рассказать о своем исследовании или работе ваших подруг, друзей, знакомых и коллег, пишите на редакционную почту hi@syg.ma.