В Санкт-Петербурге стартовала неделя материалистической диалектики совпадений. 14 и 15 января в Европейском университете пройдет конференция «Коинсидентальный поворот», в которой примут участие Артемий Магун, Йоэль Регев, Арсений Жиляев, Борис Клюшников и многие другие. А 16 января в ДК Розы состоятся коинсидентальные практики, с завершающим коинсидентальным рейвом (подробнее о мероприятиях читайте в тг-канале Коинсидентального Института).

В честь этого мы публикуем на сигме авторское предисловие к новой книги создателя коинсидентологии Йоэля Регева «Радикальный ти-джеинг», вышедшей в издательстве HylePress. О происходящем на авансцене современной интеллектуальной мысли: недостаточности философии события, вторичности нового материализма и способах задержаться в превращении, чтобы свести и нарезать лучший из миров.

Уснувший в пещере лет десять назад, выйдя из нее сегодня, был бы крайне удивлен происходящем на авансцене мысли. У него даже, возможно, возникло бы подозрение, что в результате странного замыкания времени его отбросило куда-то в начало семидесятых. В громе орудий критической оптики, разносящих батареи фалло-лого-центризма, с громким гиканьем проносятся всадни_цы ксеноапокалипсиса, наносящие последние удары метафизике, антропоцену и бинарным оппозициям. Они идут в бой под знаменами Другого. Провозглашая смерть субъекта и относительность всякой истины, они призывают нас покинуть бастионы человеческой исключительности, открыть ворота для множественности чуждого и инакового: мыслить как леса, разлагаться как мусор, познавать щупальцами, прыгать через веревочку с бобрами и рептилиями.

Все эти лозунги преподносятся как нечто радикально новое и небывалое, требующие необыкновенной дерзости мысли и способности идти до конца. Между тем совсем недалеко то время, когда бесконечная карусель претендентов на то, чтобы как можно более ловко потерпеть крушение, дать оступанию отступить, ускользанию ускользнуть, различанию различаться, казалась безвозвратно ушедшей в прошлое. Ушедшей не для того, чтобы уступить место тому или иному консервативному повороту и возврату к фундаментальным ценностям, а именно потому, что она оказалась недостаточно радикальной и недостаточно способной идти до конца. Поскольку стирающее кажется таковым лишь тому, кого оно стирает — тому, кто все еще слишком отождествляет себя с почвой, уходящей из–под ног.

Место постхайдеггерианской философской скромности, казалось, полностью захватили «новые дерзкие» — Бадью, Марион, Жижек, Мейясу. Их философия, философия нового абсолюта и новой истины, была одновременно философией нырка и кувырка. Адепт должен нырнуть поглубже вместе с философом различия — но не барахтаться в наслаждении собственным бессилием, а продолжать погружение до тех пор, пока в глубинах ускользания и отступления, множественности и рассыпления, не обнаружится квантум лишенной веса твердости. На него-то и следует перенести свой вес для того, чтобы по-настоящему оторваться от почвы слишком человеческого. Перекувыркнувшись таким образом, ты становишься субъектом истины, носителем благой вести о спасении — знания, политики, математики, искусства; поскольку именно на этой жемчужине, на этом квантуме твердости испокон веков и основывалась вся их значимость.

Что же произошло? Отчего аттракцион нырка и кувырка неожиданно утратил свою привлекательность и уступил место казалось бы безнадежно вышедшему из моды аттракциону меланхолического засасывания? Можно, конечно, сказать по-ницшеански: эти новые материалисты еще не знают, что бог различия умер. Свет твердости-без-тяжести подобен свету далеких звезд, необходимо время, чтобы он дошел до них.

Однако представляется, что проблема тут в самом свете. Его просто оказалось недостаточно. Благая весть о возвращении абсолюта и спасении истины была не вполне благой, поскольку спасение было слишком локальным и слишком ограниченным. Это было только лишь спасение души. Прежде всего субъекта, сознания, культуры. Возможно истории. Возможно, математики. Для того чтобы осветить все остальное, света события и синтома, света нового абсолюта, было попросту недостаточно. И дело здесь не в той или иной идеологии: сама базисная структура нырка-кувырка, разворачивающаяся под знаменем Имманентного Невозможного, устроена так, что абсолют здесь может быть дан лишь как вспышка, как то, на что можно лишь на секунду натолкнутся. Об этом столкновении можно хранить память, но в нем нельзя задержаться.

Благая весть о возвращении абсолюта и спасении истины была не вполне благой, поскольку спасение было слишком локальным и слишком ограниченным

Именно требование всеобщего спасения и есть действующее вещество нового материализма и плоских онтологий; это то, на чем основан их натиск и драйв. Спасти все — душу, тело и материю, гениталии, анус и дилдо, людей, животных и машины, гниющий мусор и осьминогов. Выработать ясную систему протоколов и правил, необходимую для этого спасения, а не ждать милости от события. Не только воскресить мертвых, но и сделать так, чтобы оказалось, что никто никогда не умирал. Остаться в абсолюте, а не спотыкаться и не отталкиваться от него. Что же касается философии различия, то здесь повторяется то, что в свое время случилось с Фейербахом: отсталая и отжившая свое философия оказывается оружием для борьбы с недостаточностью и ограниченностью философии новой. Фейербах справедливо пытается бороться с ограниченностью и идеализмом гегелевской диалектики, но «возвращается для этого из 1810 года в 1750», обращаясь к «набору концептов XVIII века», наивному сенсуализму и материализму. И точно также «новый материализм» пытается раздвинуть слишком узкие границы «философии нырка и кувырка», опираясь на отжившую свое философию различия.

Не вращение субъекта истины вокруг оси события, а тотальное превращение, — таково подлинное требование эпохи «нового материализма». Все переходит, все превращается во все: у людей появляются лошадиные копыта, но они также могут быть беременны от машины и вскармливать ее машинным маслом, грибницы становятся богами и носителями новых заветов, нефть и солнечный ветер вступают в союзы с демонами-эпидемиями. Превращение субъекта истины лишь частный случай, одно из проявлений этого мира превращений и переходов. Сводить абсолют к этому частному случаю — смешное и абсурдное сужение: абсолютны лишь превращения и никто не вправе ставить границы на их пути.

Однако эта вселенная превращений одновременно выступает как засасывающий все в себя хаотичный и анархический водоворот. Превращение не удерживается, оно впадает в изъятие, отсутствие и стирание, оно оказывается данным лишь в одеяниях различия и инаковости. Это старая история: еще со времен Канта с навязчивым постоянством философия обещает дать отчет о том, как движется под ногами Земля и как эти движения, эти не замечаемые нами движения основания являются подлинным объяснением всех тех вращений небесных тел, объектов и субъектов, которые предстают перед нами в опыте, — а вместо того оказывается всего лишь путеводителем, указывающим путь к месту великого ускользания, к месту, где данное превращается в неданное, а возможное в невозможное.

Не выполняющие данных обещаний находятся в последнем круге ада (и не случайно, кстати, именно этот вечный лед Коцита становится отправной точкой для переворачивания, в результате которого то, что было спуском Данте и Вергилия в глубины, неожиданно оказывается подъемом вверх). Однако для того, чтобы выполнить обещанное, недостаточно доброй воли. Необходимо открытие имманентного закона превращений, который позволит говорить о превращении изнутри, задержаться в нем. Превращение совсем не обязательно должно быть тем, что на нас обрушивается или от нас ускользает; более того, оно не должно быть таким, это косой взгляд, взгляд с точки зрения устойчивого и непревращающегося. В области превращений можно ориентироваться, и превращениями можно управлять, отбирая оптимальные согласно собственному, внутреннему критерию мира превращений.

«Ибо в любовь вгоняют себя словами, как в гнев, делая ее жесты», — писал Музиль. Однако это не значит, что мы сами выбираем влюбляться или злиться. Нас клонит в любовь или в гнев так же, как клонит в сон или в смерть, и так же, как монарха клонит в свержение (Мерло-Понти в этой связи говорит об «a priori свергаемого государя»: «…обычно субъект истории не сам творит свою роль: перед лицом типичных ситуаций он принимает типичные решения, и Николай II, даже в словах повторяя Людовика XVI, разыгрывает уже написанную роль…». Мы обнаруживаем себя уже на уклоне, ведущем к превращению в свергнутого или влюбленного. Но как мы на нем оказались? Знание о превращениях должно быть знанием о том, как образуются уклоны, а такое знание может отталкиваться только от генеральной линии, по отношению к которой уклон уклоняется.

Именно такая генеральная линия была намечена онто-экономической интервенцией коинсидентальной философии, утверждающей субстанциальность чистого удерживания-вместе-разделенного. Только это знание о совпадении, о его атрибутах и модусах, может послужить основой для протоколов отбора превращений и управлении ими. Собранные здесь тексты представляют собой дальнейшее развитие основных идей коинсидентологии, делая шаг к разработке того матезиса, с помощью которого коинсидентальные ряды могут организовываться и прочитываться, а также очерчивая контуры тех новых автоматов, которые работаю на основе этого исчисление.

Эти автоматы и есть базисные машины по управлению превращениями. Они должны стать главными инструментами ти-джеинга — теории и практики сведения и нарезания темпоральных рядов и возможных миров. Поскольку уклон всегда устроен таким образом, что оказавшийся на нем был там уже всегда, переменить уклон возможно только оказавшись в новом «уже всегда», то есть переменив прошлое.

Когда что-то по-настоящему меняется, когда происходит настоящее превращение, мы каждый раз с удивлением обнаруживаем, что так оно всегда и было. Об этом знает каждый, кто переживал подлинные превращения и кто достаточно отважен для того, чтобы иметь дело с собственным опытом, не идя на уступки здравому смыслу и общепринятым суждениям. Управлять превращениями — значит научиться управлять этим «оказывается», опираясь на законы проявления и микширования возможных миров — и склеивая из них лучший.

Однако здравый смысл не возникает на пустом месте. Победить его возможно, лишь овладев бастионами Имманентного Невозможного. Иначе даже самые смелые из проектов модерирования превращений и исчисления демонического будут обречены на провал. Первые два текста из собранных здесь посвящены именно описанию самых радикальных из до сих пор предпринимавшихся в этом отношении. Их удача и их поражение прокладывает путь к двум завершающим текстам — первым базисным руководствам для грядущего Ти-Джея.