Create post

Мередит Хааф: «Новый феминизм старается предоставить каждой женщине свободу жить так, как она хочет»

Igor Lukashenok
Юлия  Белевская
Ирина Иванова

Чем живет «новый феминизм», какие проблемы решает и как соотносится со «старым»? За что борются женщины в современном мире и как связаны сексизм и миграционный кризис в Европе? Немецкая журналистка и писательница Мередит Хааф рассказала о своих убеждениях и философии, которая могла бы объединить девушек в Европе в борьбе за свободу делать, что хочется. Материал подготовлен Анной Сухневой, Ритой Логиновой и Ириной Посредниковой.

Anna Kövecses

Anna Kövecses

— Почему вам стали близки идеи феминизма?

— Я журналист по профессии, изучала в Мюнхене историю и философию. С темой феминизма впервые соприкоснулась, когда мне было около двадцати лет. У меня были на это различные причины и среди них такое обстоятельство, что в то время я уже работала и однажды обратила внимание на отношение к женщинам в профессиональной сфере. Мужчины чаще предпочитали работать друг с другом, а женщин оставляли за бортом. И, хотя я не берусь утверждать с уверенностью, у меня сложилось впечатление, что женщины и мужчины часто имеют неравные возможности.

Тогда я начала обсуждать это с подругами, и мы всё больше осознавали, что уже долгое-долгое время, в течение примерно десяти лет, феминизм в Германии развивается, особенно среди молодых девушек. В тот момент у нас появилось ощущение, что мы открыли что-то потрясающее, политические убеждения и движение, которое действительно находит отклик в нас. Мы поняли, что должны каким-то образом поспособствовать тому, чтобы молодые девушки в Германии смогли объединиться на почве феминизма. Мы вместе написали книгу: «Мы, альфа-женщины. Почему феминизм делает жизнь лучше». Эта книга должна была показать молодым девушкам, что феминистские темы всё еще важны, что в реальности существуют не только различные клише о ненависти к мужчинам и об агрессивном поведении и что феминистки могут добиться многого.

— Если говорят о так называемом «новом феминизме», значит со «старым феминизмом» что-то не так? Что именно?

— Лично мне выражение «новый феминизм» кажется немного сложным. Феминизм сам по себе является политическим движением, которое очень неоднородно и которое обязательно должно обновляться, поскольку существует много теоретической работы. Все политические идеи постоянно обновляются. И феминистки тоже должны постоянно развивать и обновлять свои идеи, деятельность, коммуникативную и политическую работу, а также следить за изменениями в обществе, за изменениями, которых они сами хотят и за которые должны нести ответственность. А также нужно развивать свой подход к теме. И если мы говорим о новом феминизме, то мы имеем в виду феминизм, который больше не строится на том, что есть какое-то идеальное представление об освобожденных женщинах. Существуют женщины с различными потребностями, которые переживают различные формы дискриминации, и представление о том, что женщинам нужно объяснять, как они должны жить по-новому, уходит в прошлое. Вместо этого феминистское движение старается предоставить каждой женщине свободу жить так, как она хочет. Быть такой же свободной, как мужчина.

Я бы никогда не стала употреблять выражение «старый феминизм». Если существует выражение «новый феминизм», что же тогда «старый феминизм»? С одной стороны, это вопрос поколений. А именно, если речь идет о старых феминистках, то, скорее всего, подразумеваются феминистки второй волны, которые были активны в 60-е годы, которые являются старшими по возрасту, но имеют свой путь политической деятельности и отстаивания позиций, который не находит такого отклика среди молодых людей. К примеру, они чаще работают с образами врагов. Однако следует отметить, что граница между «старым» и «новым» является немного размытой. Существуют феминистки, которым сейчас, например, 50 лет, тем не менее они интересуются новыми веяниями, такими, как гендерная теория или интерсекционализм, и работают с ними. Существует прогрессивный феминизм и реакционный феминизм, существуют также и молодые девушки, которые представляют реакционный феминизм. Это не вопрос возраста, это действительно вопрос убеждений, теоретических знаний.

— Возможна ли в принципе конструктивная критика феминизма?

Феминизм, в конце концов, является сложной структурой. Существуют академический феминизм, феминистский активизм, феминистский анализ, феминистская политика работодателей, просто феминистская политика. Если хочешь развиваться дальше, нужно вновь и вновь допускать критику, в том числе и самокритику. Иначе можно в конце концов просто остановиться на месте. Все остальные ведь тоже не стоят на месте.

Например, в Германии или даже в западном мире в целом многие феминистки очень долго концентрировались на борьбе за возможность совмещения карьеры и семьи. За то, чтобы основание семьи не подразумевало, что женщина больше не сможет реализовать себя в профессиональной сфере, как это было нормальным долгое время в той же Германии. И эта цель была первостепенной, это было действительно то, на почве чего большинство феминисток могли объединиться. Общественность в целом все больше соглашалась с тем, что это важно. Между тем, сейчас мы наблюдаем, что эта ситуация для женщин вовсе не так сильно улучшилась. В настоящее время многим женщинам после рождения ребенка приходится работать вдвое больше, чем до этого, и в то же время выполнять всю работу по дому. Они должны заботиться о детях и в то же время зарабатывать деньги. А мужчины, например, в Германии, тем временем, ожидают этого от женщин. В то же время они сами не готовы брать на себя равную долю работы по дому. Едва мы достигаем того, чего добивались, появляются новые проблемы. Возникает вопрос, что нам сейчас делать с тем, что мы получили. И так ситуация развивается постоянно.

— Как мы должны реагировать на проблему миграции? Как соотносятся солидарность с беженцами и проблема дискриминации женщин?

— В настоящий момент ситуация такова, что в Германии находятся 80 миллионов немцев или немецких граждан и 1 миллион беженцев. Соотношение в этой ситуации очевидно, и понятно, кто является доминантной группой в культурном плане. Если мы хотим, чтобы люди проявляли внимание к тем отношениям, которые существуют в нашем обществе, то нужно развивать равноправие полов в Германии еще интенсивнее, сделать его еще более выраженным. Люди, которые приезжают к нам, должны получить возможность принимать участие в общественной жизни, тогда это автоматически станет для них привлекательным. В принципе, я придерживаюсь мнения, что те образы полов, которые, возможно, существуют, и тот уклад жизни, к которому привыкли люди, то, как эти люди привыкли жить с другими людьми, нельзя просто изъять или запретить. Это было бы неправильно. Но можно дать им возможность вести нормальную жизнь, не оставлять их жить в каких-то трейлерах годами. А в настоящий момент ситуация, к сожалению, не лучшая. Интеграции не происходит.

Интеграционный курс можно проходить только спустя пару лет жизни в Германии. Не каждый беженец сразу попадает на интеграционный курс. К тому же интеграционный курс — это одно, но гораздо важнее иметь квартиру, возможность работать, принимать участие в общественной жизни. Недалеко от моего дома располагается лагерь беженцев. У этих людей совсем нет денег. И они не могут пойти работать, у них очень ограниченные возможности в плане участия в общественной жизни — они сами чувствуют себя чужими и для немцев остаются в каком-то роде чужими. В Германии есть очень много людей, которые хотят чем-то осчастливить беженцев, пытаются их развлечь, но намного важнее дать им возможность самим выстраивать свою жизнь, достигать чего-то. А у этих людей позади травмирующий опыт бегства. Я имею в виду тех, кто прибывает сейчас. Они уже пережили годы гражданской войны. И этим людям нужна возможность получить какую-то стабильность. В таком случае, полагаю, многие проблемы решатся сами собой.

Бесспорно, существуют негативные субкультуры, настроенные враждебно по отношению к женщинам. Но они не ограничиваются только иностранцами, прибывающими к нам. В Германии существует много неонацистов, правые группировки, которые тоже не особенно ратуют за равноправие, они тоже враждебны по отношению к женщинам. Но также существует множество совершенно нормальных, цивилизованных движений или движений, которые не так зацикливаются на том, что должны и чего не должны делать женщины. Поэтому я как феминистка вообще не стала бы принимать участие в дебатах о том, как нужно с этим обращаться. Для меня это вопрос интеграции, и в этом вопросе численно превосходящее общество должно многое делать.

Конечно, изучение языка — это первый шаг. Многие пытаются выучить язык. Однако нужно видеть разницу между различными социальными группами. Многие мигранты годами жили в состоянии войны и не относились к образованному классу, например, всего четыре года учились в школе. Другие — академики. Третьи — деревенские жители, которые никогда в жизни не изучали иностранные языки. Ведь нельзя заставлять их всех сразу же учить немецкий и интегрироваться в общество.

— Немецкое общество готово поддержать процесс интеграции мигрантов?

Абсолютно ясно, что в Германии есть множество людей, враждебно настроенных по отношению к иностранцам. Однако я верю, что есть и те, кто готов помочь. Однако нужно принимать решение. Можно ждать, что война в Сирии скоро закончится, и можно будет быстро отправить всех сирийцев назад, в уже мирную Сирию, а до этого они поживут здесь четыре–пять лет в этих лагерях, без всяких перспектив… Но это политическая безответственность. Между тем, большинство немцев до сих пор придерживаются мнения, что это выход, и что поступить так — это не проблема.

Это сложная тема, и нельзя делать вид, что сексуальное насилие или дискриминация женщин — это вопрос, который открылся в Германии лишь вследствие прибытия большого количества беженцев. Это просто разные темы, ведь есть и много женщин-беженцев. И борьба против сексизма и сексуального насилия совершенно не вступает в противоречие с солидарностью с мигрантами. Солидарность к беженцам не означает принятия сексизма среди беженцев. Эта проблема не пришла откуда-то извне, она существует во всем мире — в Германии, в Сирии, в России.

Лекция Мередит Хааф о новом феминизме 18 апреля открыла проект «Машина критики» журнала «Курсбух» и Гёте-Института

Новый проект Гёте-Института — глобальная серия дебатов на политические, экономические и общественные темы «Машина критики», приуроченная к 50-летию немецкого журнал «Курсбух». «Курсбух» — один из самых авторитетных интеллектуальных журналов Германии. Он был основан в 1965 году Хансом Магнусом Энценсбергером, и с того времени неизменно пытается переосмысливать политические, экономические и общественные темы. Гёте-Институт предоставляет открытые площадки для общественной дискуссии и рефлексии. Серия дебатов «Машина критики» даст возможность авторам «Курсбуха» провести дискуссии в 18 Гёте-Институтах от Парижа до Москвы и Джакарты. «Машина критики» сведет вместе разные точки зрения, укажет на новые вопросы и попытается найти новые ответы. Международный проект объединит встречи и дискуссии в восемнадцати Гёте-Институтах по всему миру на протяжении всего 2016 года и завершится конференцией в Мюнхене в 2017 году.

8 июня немецкий архитектор, профессор и теоретик дизайна Гамбургской высшей школы изобразительных искусств Фридрих фон Боррис прочтет вторую лекцию проекта «Машина критики» под названием «Политика дизайна». К вопросу о том, как дизайн ежедневно управляет нами, Фридрих фон Боррис подойдет с точки зрения философии и практики. Его оппонентом в Москве выступит Виталий Куренной, профессор, руководитель Школы культурологии НИУ ВШЭ, научный редактор журнала «Логос».

На следующих встречах проекта писатель Вольфганг Бауэр расскажет о миграции, историк Сабине Донауэр — об особенностях работы в цифровую эру, социолог и издатель журнала «Курсбух» Армин Нассехи — о том, зачем критика нужна обществу.


Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Igor Lukashenok
Юлия  Белевская
Ирина Иванова

Author

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About