В погоне за монетизацией, предлагаемой алгоритмами современных соцсетей, интернет-звёзды и профессиональные блогеры создают образы благополучия и счастья. И многие люди — иногда неосознанно, иногда в погоне за призрачным заработком — воспроизводят эти штампы. Культуролог Катя Колпинец интересуется феноменом интернет-славы уже много лет, пишет об этом журналистские и научные тексты и сейчас готовит академическое исследование, посвящённое практикам веб-знаменитостей. Цель работы — описать само поле, для которого ещё не выработан язык, паттерны и тропы, циркулирующие на разных уровнях пользовательской иерархии, и то, чем обусловлено их воспроизводство.

В интервью Константину Корягину она рассказала об условиях труда блогеров, устройстве соцсетей, российской специфике, своём пути из журналистики в академию и том, как сложно узнать правду о людях, которые сделали производство образов своим ремеслом. Иллюстрации — Антона Цимермана и пользовательниц Instagram.

Текст подготовлен и опубликован в рамках специального проекта syg.ma, посвящённого поиску нового знания о России. Манифест можно прочитать по ссылке. Мы открыты любым предложениям сотрудничества и совместного поиска: если вы хотите рассказать об исследовании, которое проводите сами или делают ваши подруги, друзья, знакомые и коллеги, пишите на редакционную почту hi@syg.ma.

И не забывайте подписываться на наш инстаграм!

Исследование: интернет-слава и архитектура соцсетей

Тема моих исследований и будущей диссертации — интернет-звёзды и их роль в массовой культуре. Благодаря социальным сетям возможность вписать себя в общую историю звёзд проникла в тот социальный и культурный контекст, где раньше никогда не присутствовала. Огромное количество людей могут теперь стать звёздами, минуя традиционные социальные лифты и профессионализацию. Чем интернет-слава отличается от традиционной славы? Чем интернет-знаменитости отличаются от тех, кого мы обычно считаем таковыми, — звёзд шоу-бизнеса, Голливуда, спорта. На эту тему фактически нет культурологических исследований, а весь словарь, с помощью которого пытаются описать это поле, заимствован из маркетинга, откуда, например, пришло пресловутое слово «инфлюэнсер».

Мне особенно интересен феномен Instagram, который стал важной частью нашей жизни всего за десять лет. На мой интерес очень повлияла одна история. Несколько лет назад мой близкий друг попал в психиатрическую клинику на Соколиной Горе. Никто из его коллег и даже некоторые друзья не знали, где он находится. Он провёл в клинике три недели и всё это время продолжал воспроизводить в Instagram образ благополучной жизни: постил идиллические виды, пейзажи, солнце в деревьях. Он не был блогером или инфлюэнсером, наоборот, он открыто презирал Instagram-культуру, но почему-то продолжал воспроизводить её штампы. Мне стало интересно, как вообще этим специфическим социальным практикам удалось настолько укорениться в обществе. Как пользователи, часто совершенно бессознательно, конструируют с помощью них свой образ? Я хочу изучить, какими речевыми практиками, текстуальными и визуальными штампами поддерживается эта культура.

Цель в том, чтобы стать лучшим — наиболее популярным, наиболее востребованным. Каким образом ты это сделаешь, не так уж и важно

На данный момент у меня описаны основные критические точки, через которые конструируется идеальный образ Instagram-звезды. Оказывается, популярные визуальные тропы и следование конвенциям важнее личности блогера. Во всяком случае это верно для Instagram. В первую очередь речь идёт о тропах типа «эталонное тело», «отношения мечты», «идеальное путешествие» и штампах из книг с названиями вроде «Как раскрутить свой аккаунт и стать успешным блогером». Я собрала довольно внушительный архив аккаунтов, которые считаю показательными, начиная с суперизвестных людей и заканчивая совершенно неизвестными. Вот лишь несколько примеров: раз, два, три, четыре, пять, шесть.

Мне важно показать, как один и тот же паттерн работает на разных уровнях. Не только в масштабе Кардашьян, Бузовой и каких-нибудь рэперов, но и на низовом, невидимом уровне «интернет-неудачников» — людей, которые пытаются копировать все эти штампы, но никогда не приходят к успеху. Важно понять, как устроено воспроизводство идеальных образов, в какой момент они становятся таковыми, в какой момент их становится невозможно игнорировать. И я не думаю, что в этой системе кто-то ставит себе задачу стать «хорошим» блогером, хотя этические моменты — выступления против шейминга, сексизма, эйджизма — в ней присутствуют. Мне кажется, цель, скорее, состоит в том, чтобы стать лучшим — наиболее популярным, наиболее востребованным. И каким образом ты это сделаешь, не так уж и важно. Критерием оценки выступает не содержание твоего высказывания, а аудитория, которая на него среагировала. И этим оправдывается если не всё, то очень многое.

В своём интервью один из создателей Instagram Кевин Систром рассказывал, что изначально он и не думал вкладывать в приложение идею соревнования образов успеха. Однажды они с Майком Кригером сидели в кафе и увидели новость о том, что вышел новый айфон с встроенной камерой на телефоне. Они поняли, что люди в будущем будут общаться, обмениваясь фотографиями, а не текстом, и решили создать для этого приложение. Изначально Instagram был небольшим сообществом, где дизайнеры, фотографы и художники выкладывали свои работы и делились событиями из жизни. В приложении был очень маленький функционал, не было никакой системы алгоритмов, монетизации, рекламы. Все те штампы и технологии, с которыми ассоциируется Instagram сейчас, были созданы уже во второй половине десятых, когда его за миллиард долларов купил Facebook.

Instagram не нейтрален. Там нет никакой партисипаторности и органической конкуренции, миф о которой нам пытаются навязать

Политика Facebook, нацеленная на то, чтобы пользователь как можно больше времени проводил в приложении, а его лента формировалась бы исходя из алгоритмов приложения, а не собственных предпочтений, перекинулась на Instagram. В какой-то момент Facebook стал менять интерфейс приложения, уже не спрашивая мнения его создателей, и Систром с Кригером ушли в отставку. В том же интервью Систром говорит: «Я, создатель этого приложения, открываю Instagram сейчас, в 2019 году, и перед тем, как увидеть хотя бы один пост от своего друга, вижу 50 рекламных постов от брендов и вслед за ними ещё 50 постов от людей, которые позиционируют себя как бренды». Об этом, кстати, написана целая книга No Filter Сары Фраер, журналистки Bloomberg. В общем, Instagram не нейтрален, и думать, что это приложение не затронуто политикой, — большое заблуждение. Там нет никакой партисипаторности и органической конкуренции, миф о которой нам пытаются навязать. Ситуация, в которой существуют пользователи, а также штампы, которыми они пользуются, созданы и придуманы. Они провоцируют нас вести себя определённым образом и усиливают некоторые наши черты в ущерб другим. Например, гипертрофированную феминность, или гипертрофированную конкуренцию за просмотры и подписчиков, или просто зависть к тому, у кого больше лайков.

То же самое происходит и с другими приложениями. Есть очень хорошая книжка Джин Берджесс и Джошуа Грина, написанная в 2009 году, где они описывают, как зарождался YouTube и почему его создатели очень быстро убрали фразу «Broadcast Yourself» из своего слогана. Ведь кажется, что раньше на YouTube было полно пользовательского, любительского контента: смешные видео, где люди поливают газон, а рядом играет собака. И только потом всё стало выхолощенным и манерным. Это миф. Авторы книги утверждают, что с самого начала доля пользовательского контента на сайте была меньше половины, а большую часть составляли видео, записанные с телевизора: спортивные матчи, концерты и видеоклипы. Так что YouTube превратился в телевизор уже через четыре года после своего основания. А в декабре 2019-го на сайте ввели новые правила пользования — демонетизировали каналы, у которых меньше 40 тысяч часов просмотров видео. То есть тебя просто выключают из системы монетизации, если твоё видео мало смотрят. Даже если ты вообще не преследуешь меркантильных интересов, не хочешь соревноваться с кем-то за лайки и просмотры, эти новые правила всё равно ставят тебя в реальность, где ты можешь получить доступ к расширенным функциям, только достигнув определённого количества просмотров своего контента. Другими словами, чисто функционально ты можешь меньше, чем человек, у которого больше лайков. И ты, конечно, можешь игнорировать эту ситуацию, но она уже задана извне.

Ещё одна тема, которую я собираюсь затронуть в своём исследовании, — мифология креативного нематериального труда. Есть известная книга по SMM-маркетингу, рекламный слоган которой дословно звучит следующим образом: «Скроллишь ленту каждый день и видишь тосты с авокадо и закатами. Хочешь зарабатывать на этом? Нет ничего проще! Открой книжку и начни прямо сейчас». Я начинаю с этой фразы одну из глав книги, потому что в ней очень точно отражён главный миф о работе блогера, который хотелось бы осмыслить. Исследовательница Брук Эрин Даффи для своей книги (Not) Getting Paid to Do What You Love провела 50 глубоких интервью с американскими фешен-блогерами, чтобы узнать их статьи доходов и расходов. Она рассказывает: если ты блогер, то не можешь дважды появиться в одной и той же одежде, тратишь огромное количество денег на оборудование, все члены твоей семьи становится твоими помощниками — визажистами, осветителями, парикмахерами. И самое главное: совершенно не факт, что за весь свой вложенный труд ты получишь хоть какие-нибудь деньги.

Если ты попробуешь перевести потраченное тобой время на производство контента в полученные за это деньги, то можешь очень сильно расстроиться

Я сама всю свою взрослую жизнь являюсь прекарием и очень хорошо знаю, что такое оплата фрилансера. Социальный капитал, который ты заработал на соцсетях, далеко не всегда конвертируем в капитал денежный. У тебя может быть 40 тысяч подписчиков, а тебе всё равно будут предлагать писать тексты за две тысячи рублей. Мне точно известно, что даже люди с огромной аудиторией в Telegram и на YouTube далеко не всегда получают свои гонорары, очень часто заказчики просто игнорируют их просьбы. Это всё нуждается в исследовании. И хорошо, что эти попытки уже предпринимаются. Как, например, в недавнем тексте Даши Юрийчук на сигме о культурных работниках. Одна из моих знакомых устраивала опрос среди блогеров, которые занимаются переосмыслением традиционных креативных работ и созданием интеллектуального контента. Она спрашивала, донатит ли им кто-нибудь на Patreon. Самым успешным оказался блогер с 10 или 15 патронами. При этом ты можешь снимать ролики, объясняющие, как из двух желудей и палочки сделать поделку, и у тебя вполне может быть около 600 патронов. Мне очень интересно, почему так происходит и какие есть пути изменения ситуации. Можно ли как-то эту систему взломать или поменять?

В среде блогеров и тех, чья работа связана с соцсетями, очень хорошо заметна тенденция смешения рабочего и нерабочего времени. Ты не можешь понять, где заканчивается, а где начинается твой рабочий день, когда ты можешь переключиться с одной социальной роли на другую. По сути, ты никогда до конца и не работаешь, и не отдыхаешь, потому что твоя частная жизнь — это и есть твой контент. Если ты попробуешь перевести потраченное тобой время на производство контента в полученные за это деньги, то можешь очень сильно расстроиться. И самый главный момент — не имея денег на поддержание каких-то банальных потребностей вроде аренды квартиры, своим подписчикам ты должен предъявлять образ успешного человека, который живёт припеваючи. И это открытый вопрос, кто создаёт и поддерживает эту репрессивную систему, — сами блогеры или фолловеры, которые требуют от них, чтобы они всегда улыбались.

В России своя специфика блогинга в Instagram. Во-первых, если брать женские архетипы и типажи, то для нашей страны всё ещё характерна гиперфеминность и поддержка традиционных ценностей. Чтобы стать успешным блогером, женщина, даже если это бизнесвумен, которая добилась всего сама, должна иметь мужа и ребёнка, обладать идеальной внешностью, идеальным досугом и заодно успевать ещё что-то делать на кухне. В общем, исполнять роль заботливой матери семейства по типу Яны Рудковской. Такой типаж присутствует и в Америке, но в очень маргинальном сегменте «американских домохозяек». Хотя российская Instagram-культура патриархальна, мужчина в ней находится на третьем, четвёртом или даже десятом месте. Муж, сын, дети таких Instagram-звёзд — это статисты, которые суетятся и помогают маме производить контент. Появилось даже устойчивое выражение, которое уже есть в Urban Dictionary, — «Instagram husband». Роль мужчины в этой гиперфеминной культуре — это роль фотографа. Интересно, как эти противоречивые вещи уживаются друг с другом и, главное, как они продолжают воспроизводиться на разных уровнях.

Принципиально иные женские образы, не связанные исключительно с семьёй, постепенно обретают популярность и у нас

Во-вторых, пересмотр устаревшей нормальности, всех этих штампов и появление культурного разнообразия у нас происходит несколько иначе. Вспоминается, например, случай Маши Миногаровой, которая выступала против буллинга и подверглась резкой критике со стороны своих фолловеров за расшатывание их моральных устоев. И всё же на примере её Instagram, а также Ирины Горбачёвой, Иды Галич или Насти Ивлеевой можно сказать, что принципиально иные женские образы, не связанные исключительно с семьёй, постепенно обретают популярность и у нас.

Что касается YouTube, то здесь похожая ситуация. В американском сегменте очень разнообразный контент в плане культурной критики. Много каналов, в которых в развлекательной, но теоретически фундированной манере рассказывают о сложных философских и культурных проблемах. Например, Philosophy Tube или мой любимый канал Wisecrack, который разбирает различные кино- и сериальные штампы и рассказывает о важных современных критических текстах, иллюстрируя их произведениями массовой культуры. Так, они разбирали книгу Гребера «Бредовая работа. Трактат о распространении бессмысленного труда», которая сейчас вышла на русском, на примерах из сериала «Офис», рассказывали о том, как люди, насмотревшись реалити-шоу, стали мыслить нарративными арками, хотя в жизни их нет и никогда не было, объясняли связь культуры mindfulness с неолиберализмом. Ещё есть крутой канал Pop Culture Detective, где разбирают поп-культуру с точки зрения гендерных штампов и на конкретных примерах показывают произошедшие в ней за последние десятилетия изменения. Всего этого в русском YouTube не существует, у нас есть только канал «КиноПоиска», который объясняет, почему тот или иной фильм хорош, и BadComedian, который талантливо разносит очевидно плохие фильмы, но при этом нет ни одного канала, который рассказывает нормальным, неакадемическим языком про то, как работают киноштампы и какие идеи за ними стоят. Может быть, «Сыендук» и Blitz and Chips в какой-то мере пытаются играть на этом поле, но всё же это немного другое.

Ещё один наш чисто российский тренд — это люди из телевизора, такие как Дудь, Пивоваров, Собчак, которые завели свои YouTube-каналы и решили потоптаться на этой поляне, привнеся в неё телевизионные штампы. Дудь в 2017 году задал большой тренд с неформальными интервью, но если разобраться, то в них нет ничего неформального: гости, конечно, могут материться, но концептуально и содержательно ничего нового в этом нет. Более того, невооружённым взглядом можно заметить некоторое пренебрежение всех этих людей к интернет-культуре. Недавно я смотрела фильм «Холивар» Андрея Лошака про Рунет, и он там произнёс фразу: «Парфёнов стал последним из мэтров, кто прыгнул в лягушатник YouTube». Я не очень понимаю такое отношение. Ты не можешь эту культуру исследовать, если у тебя настолько презрительное к ней отношение: был лягушатник, а потом, видите ли, мэтры почтили его своим присутствием.

Траектория: журналистский опыт и польза академии

Я родилась во Владивостоке, а когда мне исполнилось десять лет, семья переехала в Тольятти. Первое образование было журналистским, получила его в местном университете. Оно было не очень, у меня появилось большое предубеждение по отношению к провинциальным вузам, тем, кто там учится и преподаёт. Все пять лет я фактически игнорировала университет, почти там не появлялась и занималась своими делами — снимала DIY-клипы, писала журналистские тексты, путешествовала.

Зимой 2014 год я заинтересовалась темой интернет-звёзд. Интерес появился из–за одной личной истории. В то время я писала для журнала «Метрополь», и как-то раз мне на глаза попался текст, где автор популярного паблика в VK с сильным чувством высказывал претензии «бумерам» из мира медиа: журналистам «Эха Москвы», «Афиши», Look At Me. Мне стало интересно, что стоит за такой реакцией. Недолго думая, написала ему в личные сообщения, и он абсолютно серьёзным тоном ответил мне, что трезво осознаёт, что все эти люди из «Афиши» его знают и ненавидят, что он герой поколения, а его паблик — это не сиюминутная мишура, а останется в вечности, и его будут вспоминать через сто лет. На меня тогда его слова произвели сильное впечатление: такая смесь искренности, наивности и мании величия. В тот момент я, наверное, впервые в жизни увидела, что для некоторых социальные сети — это не только способ конструирования своего образа, но и способ слома старых профессиональных иерархий, иной путь зарабатывания социального и культурного капитала. У людей появились инструменты не столько для создания альтернативной версии себя, сколько для выхода на большую аудиторию, позволяющие миновать профессиональные инстанции, которые распределяют медийные ресурсы и наделяют кого-то статусом.

Я собственными глазами видела, как происходил пересмотр этих иерархий. В тот год журнал «Метрополь» запускал печатную версию и привлёк для этого к работе авторов, которые вели популярные паблики в VK, но ещё не успели попробовать себя в журналистике. Редакция считала, что эти «нишевые» авторы лучше знают, как и о чём нужно писать, потому что сделать популярный паблик в интернете труднее, чем просто сидеть и несколько лет морщить лоб в университете, учась на журфаке. Мнение было такое, что журналистским дипломом хорошо бить мух. В воздухе висело желание доказать людям из столицы, что мы, условно провинциальные ребята, ничем не хуже их и скоро всем покажем! Но постепенно волна схлынула, часть из этих людей просто исчезла, кто-то спился, кто-то переключился на что-то иное, кто-то профессионализировался и подался в ту же журналистику, а кто-то стал блогером уже на YouTube или в Instagram.

Ещё во времена работы в «Метрополе» ко мне пришло понимание, что чистого интереса и наблюдательности недостаточно, чтобы заниматься наукой и планомерно разрабатывать свою тему. Я узнала о Школе культурологии в НИУ ВШЭ. В 26 лет я поступила в магистратуру и переехала в Москву. Довольно быстро убедилась в том, что если ты чётко понимаешь, о чём твоя работа и что тебе нужно для её изучения, то академия будет тебе очень полезна. Во-первых, она сокращает твой путь до профессионалов и экспертов в своей области, которые просто не обратили бы на тебя внимания, будь ты человеком из паблика в VK, развлекающим свою аудиторию мемами. Во-вторых, находясь внутри академической системы, ты можешь получить доступ к огромному количеству образовательных грантов и стажировок. В-третьих, академия даёт тебе адекватность, целостную картину мира и продуктивную неуверенность в своих взглядах. Она сужает твой фокус на тех текстах и теориях, которые тебе действительно необходимо знать и без которых ты просто не сможешь начать нормальное исследование. Наконец, академия обеспечивает тебя средой для качественного обсуждения прочитанных текстов. В одиночестве ты читаешь любой текст, исходя из уже сформированных предрассудков, и поэтому многого в нём не замечаешь.

Можно бесконечно устраивать какие-то кружки и ридинг-группы, но обрести понимание того, что творится за пределами твоей ореховой скорлупы, ты можешь только с помощью университета

Всего этого лишены те, кто занимается самообразованием. Причём часто люди, которые критикуют академию, строят свои собственные теории и умозаключения на статьях и текстах, которые были переведены, концептуализированы и встроены в научный дискурс теми же учёными, которых они критикуют. В общем, я считаю, что ты можешь быть прикольным чуваком, смешно шутить, постить мемы, у тебя может быть очень тесный контакт с аудиторией, но твои компетенции без университета ограничены, более сложных вещей ты сделать не способен. Можно бесконечно собираться, устраивать какие-то кружки, ридинг-группы, клубы по интересам, но обрести понимание того, что творится за пределами твоей ореховой скорлупы, и не топтаться на вещах, которые открыли 40 лет назад, ты можешь только с помощью университета.

В 2018 году после перерыва на работу я вернулась к своей теме и в этом году поступила в аспирантуру Школы культурологии сразу после её открытия. Начала работать преподавателем, вела курс «Современная массовая культура» в бакалавриате, часть которого была посвящена истории блогинга: от первых реалити-шоу до «Тиктока». В Школе культурологии своя, конечно, специфика, которая исходит из предыдущих исследований её основателей — Виталия Куренного и Руслана Хестанова. Они занимаются более традиционными культурными индустриями, туризмом, региональной культурой. И когда я начинала писать свою работу, то сталкивалась с определённым скепсисом. В 2018 году я написала для лаборатории исследований культуры большой текст-исследование про то, как Instagram изменил туристическую индустрию и как он вообще меняет восприятие пространства. Постепенно даже Виталий Анатольевич признал роль этой соцсети. Когда началась история с локдауном, он написал текст для «Новой газеты» о креативной экономике. Один из тезисов текста состоял в том, что демонстративное потребление проявляется теперь не в потреблении люкса, а в возможности поехать в какое-то эксклюзивное, «нетуристическое», аутентичное место и оттуда запостить фотографию. Я прямо заулыбалась, когда прочитала этот отрывок, поскольку убедилась, что идеи и темы, которые давно мне интересны, постепенно проникают в академию и становятся нормализованными в её дискурсе.

Метод: проникновение в закулисье и личная практика

Помимо контент-анализа, важный для моего исследования метод — это этнография. В том числе цифровая и автоэтнография. Для меня очень продуктивным было бы личное знакомство с блогерами и возможность посмотреть на то, как создаётся их контент и выстраивается личная стратегия самопрезентации. Необходимо проникнуть, по Гофману, в закулисье, потому что, по наблюдениям многих исследователей, оно тоже срежиссировано и то, что нам показывают в закадровых съёмках, не совпадает с реальностью и очень тщательно выбирается.

Более того, может произойти и так, что человек и в жизни будет отыгрывать образ блогера. В прошлом году я была на премии «Просветитель» и пообщалась с двумя популярными блогерами. Я спросила у одного из них: «А правда, что твой блог взлетел после вот этих скандальных роликов? Что у тебя был определённый приём и ты взлетел благодаря ему?» И он мне даже в кулуарах в личном разговоре с каменным лицом ответил: «Я честно работал, пахал как лошадь, никогда не хайповал». В общем, очень трудно вывести их на откровенный разговор, чтобы хоть кто-то, например, сказал: «Да, я специально записал несколько скандальных роликов, один из которых набрал 5 миллионов просмотров, и это изменило мою жизнь». Очевидно, для них я чужой человек, не принадлежащий их миру, поэтому они не будут общаться со мной так, как общаются со своими друзьями. Одна только академическая рамка выступает значительным препятствием. Так что интервью пока представляют большую проблему, и я думаю, как буду её решать.

Как действовали исследовательницы, которых я читаю? Самый простой способ — это наняться стажёром, чернорабочим, носить блогерам рейлы с одеждой, постоянно быть рядом и потихоньку записывать всё происходящее. Это хорошая возможность втереться в доверие, но занимает очень много времени. Элис Е. Марвик, которая написала книгу Status Update, работала интерном в компаниях Кремниевой долины и получила таким образом доступ на все вечеринки, фуршеты и премии. Она просто наблюдала со стороны, как ведут себя стартаперы-звёзды, что они говорят, как одеваются, и несколько раз стала свидетельницей того, как блогеры, которые писали в своих соцсетях о том, что готовы за свободу лечь на амбразуру, отпускали в кулуарах расистские шутки. Габи Данн, у которой на тот момент было полмиллиона подписчиков в YouTube, присутствовала на премии BuzzFeed Oscars в качестве официантки и описала свой опыт в большой статье. А уже упомянутая Брук Эрин Даффи разговаривала с теми из родственников блогеров, кто не давал подписку о неразглашении: например, она говорила с тёщей какого-нибудь блогера и узнавала подробности о том, как люди без выходных работают на своих родственников.

На определённом этапе уже не ты будешь потреблять эти идеальные образы, а они начнут потреблять тебя

Если бы я вела свой YouTube-блог, то он был бы чем-то наподобие Wisecrack. Я бы рассказывала о штампах, например о конструировании и воспроизводстве идеального капиталистического тела, потому что оно есть даже у животных, у которых по несколько миллионов подписчиков (показательные примеры: раз, два). Честно говоря, я думаю даже не про YouTube, а про Twitch, так как он кажется мне более демократичной платформой. И я бы хотела, чтобы это были прямые эфиры, потому что важно сохранить возможность ошибок, багов, собственных заблуждений, возникновения каких-то непредвиденных ситуаций. Это позволяет посмотреть на себя со стороны. Нам всем кажется, что мы рефлексируем вечно, но на самом деле никакому анализу мы себя не подвергаем, а просто крутим в голове одни и те же вещи по кругу. И только разговор, например, в прямой трансляции на Twitch может на определённом этапе вскрыть личные заблуждения, пошатнуть твою картину мира.

Были примеры, когда исследователи, занимающиеся темой вроде моей, проводили эксперименты и заводили блоги, но результаты были довольно банальными и блёклыми. То есть ничего нового, того, что нельзя было бы узнать, наблюдая за интернет-звёздами и блогерами со стороны, эти люди не описали. Исключением стал разве что проект художницы Амалии Ульман «Совершенства и превосходства», который она сделала на заре Instagram-блогинга в 2014 году. Сейчас для тех, кто хочет создать успешный блог, обязательное условие — торговать своей личной жизнью и превращать её в контент. Всё должно быть на виду у подписчиков, всё должно выглядеть искренне. Даже если это постановка, свою личную жизнь придётся выставлять на всеобщее обозрение. Я этого делать не хочу, не готова принести свою приватность в жертву популярности даже ради эксперимента. У меня есть свой закрытый канал в Telegram, который я веду как дневник, — пишу туда о впечатлениях, личных переживаниях, событиях. И есть маленький публичный канал об интернет-славе. Снимки в моём Instagram также связаны с личными воспоминаниями и могут ничего не говорить людям, которые на меня подписаны. В соцсетях у меня нет желания себя идеализировать, казаться более красивой, умной или настоящей. Если с этим заиграться, то на определённом этапе уже не ты будешь потреблять эти идеальные образы, а они начнут потреблять тебя.

* * *

Сейчас, помимо написания книги по мотивам своего исследовании, Катя учится в аспирантуре Школы культурологии НИУ ВШЭ, совместно с коллегой работает над статьей, посвященной главным женским ролевым моделям в Instagram, и публикует публицистические и академические эссе в различных изданиях. Ее тексты можно прочитать в журналах «Теория моды» и «Логос», на Republic, «Ноже» и Colta.

Связаться с Катей можно в фейсбуке или по электронной почте.