Социологическое исследование Светланы Ерпылевой

В последние несколько лет не просто молодежь, но подростки, несовершеннолетние, стали героями общественно-политических дискуссий в России — и за ее пределами. На западе новый толчок таким дискуссиям дали климатические протесты, в которых несовершеннолетние не только преобладали количественно, но задавали качественно новый способ говорить о возрасте в политике: дети оказывались теми, кто лучше взрослых могут видеть проблемы современного общества. В России начало публичному обсуждению политического участия подростков положили антикоррупционные протесты 2017 го года, когда фотографии протестующих детей наводнили российские СМИ. В 2018 году дискуссия продолжилась вместе с принятием закона об административной ответственности взрослых за «вовлечение» несовершеннолетних в несанкционированные акции протеста. В 2020 эта дискуссия получила новое измерение — в силу вступил закон об обязательном патриотическом воспитании в школах, а публика заговорила о правомерности допускать политику, как оппозиционную, так и «провластную», в среднее образование. Недавнее расследование «Новой газеты» (Бонч-Осмоловская & Щенников, 2020) показало, что с 2018 года начало и продолжает расти число «предотвращенных» ФСБ террористических актов, якобы планируемых подростками — при том, что реальное количество подростков, осужденных по этой статье за совершенные преступления, остается ничтожно низким. Журналисты предполагают, что поводом для внимания государства к радикальной деятельности подростков стали все те же антикоррупционные протесты. Отголоски интереса к политическому участию несовершеннолетних стали слышны и в массовой культуре. В 2017 году Алиса Вокс, бывшая вокалистка популярной группы «Лениград», выпустила песню (и видеоклип) с говорящим названием «Малыш», речь в котором шла о молодом протестующем, школьнике, который еще не успел выучить историю и не научился писать без ошибок, но уже спешит на протест под влиянием коварных взрослых. «Не лезь, малыш, в политику — поет Вокс — иди учи матчасть». В 2020 году еще одна популярная молодежная группа, «Кис-кис», выпустила песню (и видеоклип) с не менее говорящим названием «Не учи». Видеоклип изображает как старшеклассники устраивают бунт против учителя в школьном классе, попутно обвиняя авторитетных взрослых в навязывании ряда устаревших представлений — гендерных, профессиональных и т.п. Не обходится в тексте песни и без политики — «не учи меня, не лечи меня, одиночный пикет моя акция, от таких как я не спастись», поют главные героини.

Горячий интерес к политическому участию, взглядам и ценностям несовершеннолетних сам по себе не удивителен. С одной стороны, подростки интересны российскому государству (и тем, кто с ним борется) в том же смысле, что и «молодежь» в целом — это те, кто придут им на смену, и за чьи взгляды и приверженности всегда идет борьба. С другой стороны, политическое участие несовершеннолетних ставит под вопрос веру в то, что политика — «по определению» — является взрослым делом, а эта вера особенно сильна в России (Ерпылева, 2014). После того, как фигура политически активного ребенка однажды попала в публичное пространство, политическое участие несовершеннолетних стало вызывать постоянный интерес, страх и надежды со стороны самых разных общественно-политических игроков — и наблюдателей.

Действительно ли большее количество подростков стало участвовать в российской протестной политике в последние годы? На самом деле никто не может дать точный ответ на этот вопрос. Всем известно, например, что несовершеннолетние принимали участие в протестах «За честные выборы» в 2011-12 гг., однако мы не можем оценить их количество — опросы, регулярно проводившиеся на митингах тем же Левада-центром, игнорировали возрастную категорию 18 минус[1]. Не известно также точное число несовершеннолетних, вышедших на антикоррупционные митинги в 2017 году[2]. Репрезентативные опросы российской молодежи (чаще всего, 16–34), проводимые в последние годы, обнаруживают небольшой процент участвующих в низовой политике (от 4 до 10%, в зависимости от опроса), зато фиксируют рост осведомленности о протестах, интерес к «западным» ценностям и стилям жизни и волонтерству (Krawatzek & Sasse, 2018; Volkov et al., 2020; Krawatzek, 2020).

Здесь нам на помощь может прийти то, что социологи называю качественными исследованиями, иными словами, исследования, которые не оперируют большим количеством цифр и не устанавливают строгие причинно-следственные связи, но зато сообщают как те или иные феномены меняют свой характер. Например, мое собственное качественное исследование участия несовершеннолетних в «Движении за честные выборы» (2011-12 гг.) и антикоррупционных протестах (2017-18 гг.) показало, что вне зависимости от того, выросло ли за эти годы число протестующих подростков, сам способ их участия во «взрослых» протестах поменялся. Если выходя на митинги «за честные выборы», они оставались на вторых ролях и считали себя не совсем полноценными участниками движения, то во время антикоррупционных митингов их участие — и их собственное представление о своей роли — мало чем отличалось от участия взрослых протестующих (Erpyleva 2020). Сразу после событий 2017 года социологи и антропологи, может быть, еще не способные точно описать характер наблюдаемых изменений (для этого исследователям всегда требуется больше времени), но уже чувствующие их, стали предполагать, какие процессы могли вызвать их в жизни. Еще тогда, в 2017 году, исследователи заговорили о том, что что «нормализация» протеста и политизация молодежной культуры, медленно проникающие в общество после 2011-12 годов, могли изменить отношение совсем молодого поколения к политике (Журавлев, 2017; Максутова, 2017). Эти предположения строились не на пустом месте: так, например, исследования политической социализации молодых, проводимые в других странах, показывают, что «громкие» политические события, пережитые в подростковом возрасте, могут постепенно интенсифицировать интерес молодежи к политике (например, Valentino and Sears, 1998). В этой главе, уже опираясь не только на предположения, но на данные, собранные мной в 2017-2020 годах, я покажу как изменения в политическом контексте и культуре в последние десятилетие в России отражалось на политической социализации самых молодых, подростков — и рождало в них интерес к политическому участию.

Однако сначала мне хотелось бы сделать несколько замечаний, которые социологи называют методологическими. Мой анализ основан на качественных данных — глубинных биографических интервью с подростками, рожденными в 2000-2005 годах, и в той или иной степени вовлеченными в гражданскую или политическую деятельность в последние три года (2017-2020). Во-первых, это означает, что меня не только и не столько интересует то, какие именно события политизировали молодых людей (для этого, строго говоря, нужно было бы репрезентативное количественное исследование), сколько то, как именно это происходило. Какое отношение аннексия Крыма или протест на киевском Майдане имеют к повседневной жизни российского восьмиклассника? Как именно семиклассница начинает смотреть ролики Навального — и что ее в них привлекает? Как говорящие о политике видеоблогеры попадают на экраны компьютера девятиклассника, прежде никогда не интересующегося политическими вопросами? И так далее. Репрезентативные опросы не помогают социологам ответить на вопрос «как», а вот глубинные социологические интервью предназначены специально для этого. Во-вторых, интервью, о которых идет речь, брались с политически активными подростками. В течение 2018-2020 годов я собрала 33 таких интервью, каждое из которых длилось от полутора до двух с половиной часов. Мои информанты были активны в разной степени — кто-то, например, посетил один-два протестных митинга, кто-то — вступил в политическую организацию, а кто-то — стал экологическим активистом. Тем не менее, моими собеседниками всегда были те, кто уже заинтересовался какими-то общественными или политическими проблемами и попробовал себя в активизме. Таким образом, мой анализ нельзя распространить на всех молодых людей, родившихся в ранние двухтысячные годы в России. Речь в этом тексте идет не о том, что политические события и культурно-политический контекст последнего десятилетия как-то по-особенному влияли на взросление всего молодого поколения российских граждан. Моя задача — показать, как именно этот контекст политизировал то небольшое количество молодых людей, которые потом стали заметны на общенациональных протестах, в гражданских и политических движениях — и как именно политика попала в жизни тех, кто традиционно исключен из политической сферы как недостаточно взрослые.

Для того, чтобы проиллюстрировать обнаруженные мной тенденции и закономерности, я цитирую фрагменты из собранных мной интервью. За каждым процитированным фрагментом стоят десятки других, похожих, которые и позволяют мне делать представленные ниже утверждения. Все цитаты сопровождаются информацией, которая помогает читателю понять, кто именно произносит эти слова — и одновременно позволяет моим информантам сохранить анонимность: я указываю пол информанта, его / ее возраст на момент интервью, его / ее вид политической деятельности (например, «волонтерка штаба Навального»), а также месяц и год, когда интервью было проведено.

Ряд социологов, включая меня и моих коллег из Лаборатории публичной социологии, уже показали, что протесты 2011-12 годов («Движение за честные выборы»), изменили российское общество — и не только тем, что они привели к ужесточению репрессией по отношению к оппозиции и «закрытию» авторитарного режима. Помимо этого, они нормализовали само понятие «протеста», повысили информированность рядовых граждан о протестной политике и политизировали прежде аполитичный локальный активизм (Zhuravlev et al., 2020). Подростки, родившиеся в 2000-2005 годах, были слишком маленькими, чтобы испытать и запомнить опыт «Движения за честные выборы» — впрочем, в случае некоторых из них ролики с митингов 2011-12 годов, пересматриваемые спустя несколько лет после событий, переживались как упущенная возможность и ностальгия по никогда не испытанному. Например, одна из моих информанток начала пересматривать видеоролики с «Движения за честные выборы» после того, как заинтересовалась политикой в 2014 году, и она «просто сквозь экран просто почувствовала какое-то единение, какую-то общность и принадлежность, … принадлежность к группе». «Просто несмотря на то, что я к ним не принадлежала, и я смотрела это уже через несколько лет, — рассказывает она в интервью, — но я почувствовала это, это так сильно меня впечатлило» (ж., 17 лет, участница антикоррупционных митингов, ноябрь 2018). Тем не менее, событием, которое стало пробуждать интерес к политике у как минимум половины моих информантов, оказался так называемый «украинский кризис», случившийся несколькими годами позднее электоральных протестов — в 2013-14 годах.

События на киевском Майдане, а затем — аннексия (или «присоединение») Крымского полуострова попадали в жизни российских школьников разными способами. Эти события широко освещались по телевидению и часто вызывали горячие споры между родственниками, друзьями и знакомыми. Иногда такие разговоры и споры долетали для подростков, пробуждая в них любопытство — неужели что-то может привести к «побегу» президента? Каким образом часть территории одной страны может статью частью территории другой страны? Как выразился один из моих информантов, «мне было интересно, как так получается, присоединились к другому государству люди. Для меня это было необычно. Я еще думаю — а как так, у нас такая большая страна, а почему от нас никто не отсоединяется?» (м., 17 лет, активист экологического движения, сентябрь 2020). Или, как суммировал свой рассказ о воспоминаниях об украинских событиях 2014 года другой информант, «я был в шоке, как такое может происходить, в детстве» (м, 17 лет, активист антикоррупционных митингов, ноябрь 2018). Внимание некоторых подростков к аннексии Крыма оказалось привлечено чуть более выраженным «интеллектуальным» интересом. Например, школьники, увлекающиеся историей, обнаруживали, что события, так похожие на описываемые в книгах, происходят прямо здесь и сейчас — и начинали разбираться в политических причинах, приведших к аннексии Крымского полуострова. Наконец, «украинский кризис» вызывал интерес к политике у некоторых молодых людей тем, что он буквально врывался в их повседневность, изменяя ее (этот механизм, вероятно, совсем не уникален для подростков). Из холодильника исчезали любимый сыр и рыба, компьютер, на который откладывались деньги в течение нескольких лет, начинал стоить в два раза дороже, а в школу стали приходить иммигранты из Донецка. Все это заставляло подростков задавать вопросы о происходящем, разбираться в причинах и, зачастую, искать виновных.

Видеохостинг YouTube был еще одним важным актором, политизирующим школьников — особенно в последние пять лет. Из социологических исследований и опросов мы знаем, что популярность интернета в целом и YouTube в частности среди молодых стремительно растет (ВЦИОМ, 2019). Одновременно, видеоблогинг сам по себе стал политизироваться (Polylog, 2015) и эффект этой политизации хорошо заметен на собранных мной интервью. Подростки, являющиеся активными пользователями YouTube, подписывались на самые разные каналы, например, развлекательного (музыка или юмор) или общеобразовательного (подготовка к ЕГЭ, научно-популярные ролики и лекции) характера. Одновременно, они могли просто «бродить» по сайту, просматривая видеоролики, появляющиеся в разделе с рекомендациями. В 2015-17 годах мои информанты стали все чаще обнаруживать ролики видеоблогеров, говорящих о политике, в «рекомендациях» видеохостинга. Некоторые из подростков просматривали такие видео, а затем подписывались на блогеров — среди которых мои информанты чаще всего упоминали Дмитрия Иванова, известного в YouTube под ником kamikadze_d или блогера Быть_Или, скрывающего свое лицо под маской. В какой-то момент эти блогеры начинали упоминать Алексея Навального, популярного оппозиционного политика в России, известного своей борьбой с коррупцией, открывая тем самым новый мир оппозиционной политики для молодых людей. После массовых антикоррупционных протестов 2017 года политические темы стали проскальзывать в выступлениях совсем «не политических» блогеров, например, популярных среди молодежи стэндаперов (здесь мои информанты обычно вспоминали комиков Дениса Чужого или Даниила Поперечного). Делясь своим опытом политизации, участница одного из оппозиционных движений рассказала: «Поперечного я вообще смотрела со старшей сестрой. Я смотрела его юмористические выступления, stand up выступления, и позже, подписавшись на канал, я увидела, что он часто отзывается о политике и тоже начала смотреть» (ж., 16 лет, участница молодежного оппозиционного движения, сентябрь 2020).

YouTube сам по себе можно смело считать одним из главных «виновников» интереса подростков к Навальному. Безусловно, некоторые старшеклассники узнавали о Навальном — или, скорее, о вышедшем недавно и стремительно набирающем популярности ролике «Он вам не Димон»[3] — от других видеоблогеров, знакомых или даже родителей — однако подавляющее большинство моих информантов всего лишь открывали настойчиво появляющийся в разделе рекомендации ролик со странным и непонятным названием. Вот как, например, рассказывает об этом один из моих информантов:

«Вопрос: А как вы увидели ролик, то есть, вы уже интересовались политикой на тот момент, как он вообще попался?

Ответ: Тут, знаете, просто рекомендации. Рекомендации YouTuba. Я политикой не занимался, вообще не интересовался, вот столько я, можно сказать, поддерживал этот режим до этого ролика. … Можно сказать, я режим поддерживал, я не был против Путина, какую-то стабильность видел, но раздумья в голове всё-таки были, что у нас воруют всё, у нас всё тут с каждым годом только хуже, и тут этот ролик, как некстати, попался, и вот. … Я даже не знаю, почему у меня эта рекомендация появилась, я никакие политические ролики не смотрел, ну, знаете, развлекательный контент» (м., 17 лет, участник антикоррупционных митингов, ноябрь 2018).

Просмотр популярного ролика редко делал из подростков сторонников Навального незамедлительно — однако обычно ролик настолько шокировал молодых людей, что заставлял их «бродить» по сети (или по тому же YouTube) в поисках новой информации о коррупции российских чиновников. Как объяснил один из моих информантов, сегодня — активист оппозиционного молодежного движения, «Я посмотрел ролик Навального “Он вам не Димон”, и я такой — так, так. В это надо углубиться. И я прямо начал шерстить, шерстить, про всю эту тему. И именно тогда я понял, что у нас в стране не все так хорошо» (м., 16 лет, участник молодежного оппозиционного движения, сентябрь 2020). Видеоролики Навального и Фонда борьбы с коррупцией, организации, созданной Навальным в 2011 году, давали молодым людям чувство сопричастности: ощущение, что от них тоже что-то зависит, что они, а не только «взрослые», могут повлиять на решение проблем в стране, и даже представление о том, как именно это можно сделать. Следующие фрагменты из интервью удачно иллюстрируют этот эффект:

«Навальный для, в общем, несовершеннолетних подростков в России давал возможно единственное средство взаимодействия с государством, со властью, это вот выходите на митинг, делайте лайки, делайте репосты, то есть, я понимал, что вот, смотря каждый новый ролик, я делаю какой-то определённый вклад, понятно, что он номинальный, что там один просмотр, он ничего не значит, но с другой-то стороны, я одновременно и себя обогащаю информацией, и как бы в соответствии со своим мировоззрением делаю что-то хорошее для России, как мне кажется» (м., 18 лет, участник антикоррупционных митингов, март 2019).

«Политика раньше воспринималась как что-то далекое, серьезное и сложное. Алексей Навальный показал, что политикой можно интересоваться просто, если человек заинтересован в более хороших условиях жизни в нашей стране, скажем так» (м., 16 лет, участник молодежного оппозиционного движения, сентябрь 2020).

После 2017 года не только видеоблогинг, но и молодежная популярная культура в целом стала политизироваться. В частности, исследователи отмечают, что мемы, так или иначе использующие фигуры Навального и Путина (или обыгрывающие украинские события 2013-14 гг.), постепенно все сильнее проникали в культуру самой молодой аудитории интернет-пользователей (Шомова, 2018). Важно, что популярность мемов, использующих в своих сообщениях политические события, выходила за пределы политизированной аудитории — многие мои информанты рассказывали о том, что такие мемы появлялись в их любимых (не политических!) группах в социальной сети «В Контакте», обнаруживались в чатах школьного класса или пересылались приятелями друг другу. Для того, чтобы понимать язык таких мемов и чувствовать, над чем именно следует смеяться, подросткам требовалось минимальное знакомство с политическим контекстом — как минимум, знание о том, кто такой Навальный и в чем заключается его «конфликт» с Путиным. В случае некоторых молодых людей их желание оставаться «в теме» приводило к развитию интереса к деятельности оппозиционного политика-мема. Фрагмент из интервью с молодой участницей одного из региональных штабов Навального удачно демонстрирует эффект политизированной культуры мемов:

«Когда ещё были мемы про “Он вам не Димон” — мы просто ими перекидывались и всё. … Ну, я тоже долгое время не лезла в это, и в какой-то момент что-то я еду на тренировку в автобусе, и я такая: блин, у меня вся лента засрана, мемы про Навального. Ну, надо глянуть, что это вообще в тренды вывелось. … Я видела [до этого] просто, мужик сидит за столом, у которого там внизу там написано: я верну вам хентай с лолями[4]. Типа “Он не Димон”, “домик для уточки”[5]. Я такая типа: ладно, это политика, я пока оставлю это. Когда у меня будет время, может быть, я углублюсь в эту тему. У меня было свободное время пока я ехала на тренировку, у меня был час времени, у меня был интернет, я посмотрела этот ролик [“Он вам не Димон”], и я захожу в манеж… … И я такая — ебать, как всё жёстко! (смех) У меня типа, это слишком много информации, на тот момент мне было там лет четырнадцать, наверное или тринадцать. … Я такая типа: блин, ни фига себе, это всё так тщательно скрывалось, и вот типа человек это всё вывел. Я посмотрела другие расследования, я сходила в штаб» (д, 15 лет, волонтерка штаба Навального, ноябрь 2018).

Отдельного упоминания заслуживает тот факт, что большинство моих информантов — даже те, кто сами «пришли в политику» через, например, попытку разобраться в смысле политических мемов — негативно оценивали моду на Навального, митинги и протест. Информанты жаловались на обилие школьников, посещающих штабы Навального только для того, чтобы взять наклейки и приклеить их на скейтборды, или приходящих на оппозиционные митинги исключительно ради публикации «модного» селфи в социальных сетях. Как отметил в интервью один из волонтеров штаба Навального, «были ещё люди, которые, знаете, просто вот ради хайпа пришли, ради того, чтобы, ну, это ж, блин, митинг Навального, это же, как бы, новая рок-звезда» (м., 17 лет, волонтер штаба Навального, ноябрь 2018). Пятнадцатилетняя активистка одного из экологических движений, в целом активно интересующаяся протестной политикой, заняла еще более радикальную позицию: «Мне не нравится, что большинство моих ровесников любит Навального, потому что они не знают других оппозиций. Пропаганда, которая весьма узко направлена. Состав его целевой аудитории — это хохот. … Это школьники. Как сказала моя гениальная маман, выращивание навальных оппозиционных грибов» (ж., 15 лет, участница экологического движения, сентябрь 2020). В этом смысле — любопытная деталь — сами политические активные несовершеннолетние продолжали считать политическое пространство не местом для «детей».

Политика, разумеется, стала проникать и в школы — и не только вместе с законом о патриотическом воспитании, упоминавшемся во введении. Мемы, задействующие фигуры и события современной российской политики, появлялись в классных чатах, а школьники нередко шутили на политические темы. Большинство моих информантов вспоминают разговоры о Навальном, Путине, Крыме и т.п. со своими одноклассниками, но подчеркивают, что эти разговоры обычно носили характер «стеба» — ироничных высказываний, не предполагающих симпатию той или иной стороне политического конфликта. Фрагмент из интервью с участником оппозиционных митингов описывает типичную ситуацию подобных разговоров:

«Это не носило массовый характер, то есть, мы не приходили в школу, не обсуждали, типа: ты видел расследование “Он вам не Димон”? Просто уже спустя несколько месяцев после того, как он вышел, после того как он уже облетел какие только можно, источники информации, мы начали, наверное, шутить про Медведева. То есть, … он вроде бы как премьер-министр, но у него яхты и виноградники. Мы начали шутить про эти яхты и виноградники, вот, в классе у нас не было серьёзных политических дискуссий между друг другом, вот, мы от этого воздерживались» (м., 17 лет, участник оппозиционных митингов, март 2019).

Для того, чтобы не оставаться в стороне и участвовать в этом ритуале, опять же, школьникам была необходима базовая информированность о текущих политических героях и событиях.

Инициаторами разговоров о политике, как ни странно, могли выступать и учителя. Иногда они осторожно высказывались в поддержку оппозиции — впрочем, о таких случаях вспоминали меньшинство моих информантов. При этом многие информанты охотно рассказывали об обратных ситуациях, когда учителя пытались защитить власть и порядок — и добивались обратного эффекта. Например, как показывает фрагмент из интервью ниже, учитель, пытающаяся привить своим ученикам «антизападные» ценности, невольно спровоцировала рост популярности мемов про Навального:

«А, есть же учительница технологий и ИЗО [изобразительные искусства]. … Мы что-то писали в тетрадках, она нам что-то объясняла, и она такая: “Знаете, ребята, что США — это нация преступников и разбойников, которые сбежали из Европы от правосудия?” Неожиданно. Мы начали просто над ней подтрунивать, смеяться, типа, мы вообще на технологии, а вы это вообще к чему? Это, конечно, было весело. Потом через некоторое время, когда она снова начала, она, знаете, с таким выражением, как в “Горе от ума” — с чувством, с толком, с расстановкой — “Навальный монстр!” Мы уже просто сделали между с собой мемчик, шуточку такую “Навальный монстр” — вот… Ну это весело было, мы откровенно подтрунивали над ней. Нет, ну, конечно, приводили контраргументы, я приводил контраргументы, ну короче в один момент она просто успокоилась» (м., 16 лет, участник оппозиционных митингов, август 2020).

Кроме автора этих слов и его друга, никто из учеников класса по ИЗО не интересовался политикой. Однако настойчивое желание учителя навязать определенные, странные и чудаковатые в глазах школьников взгляды, вызывало у последних иронию и раздражение. В той или иной степени эффект раздражения от попытки учителей контролировать политическую активность — и взгляды! — школьников обнаруживался в рассказах многих моих информантов. Например, автора следующих слов «вызвали к директору» как только его активное участие в оппозиционных митингах стало известно в школе; молодой человек записал на видео свой разговор с директором и выложил запись в сеть. Ниже он делится со мной реакций своих одноклассников на такой поступок:

«Ну, понесло женщину, понесло, всё, я её записал. Потом меня-то там, как бы, подходили [одноклассники], здоровались и прочее, то есть, начали больше уважать. И в классе однажды встали: ну чо, сколько у тебя просмотров уже на “Юбе” [YouTube]? А там что-то сотни уже тысяч, наверное, просмотров, то есть, большое количество.

Вопрос: Ни одной плохой реакции не было, негативной?

Ответ: Из участников школы ни одной, потому что все знали, кто такая Ольга Заебуловна, да.» (м., 17 лет, участник оппозиционных митингов, ноябрь 2018).

Таким образом, порой даже равнодушные к политике школьники могли поддерживать своих политизированных товарищей в конфликтах с консервативными учителями — ведь, как выразился молодой человек выше, «все знали, кто такая Ольга Заебуловна». Или, как объяснил еще один информант, «мы поскольку из одного поколения, мы друг к другу ближе, мы всё время вставали в конфликтах на нашу сторону, то есть, не было вообще наверное ни одного случая, когда в конфликте с преподавателями мы вставали на стороны преподавателя» (м., 17 лет, участник оппозиционных митингов, март 2019). В каком-то смысле политика некоторых школ (или отдельных учителей), направленная на предотвращение политического вовлечения старшеклассников, могла приводить к противоположному результату — политизации самого конфликта между «молодыми» и «старыми» и интересу большего числа школьников к источнику этой политизации, оппозиционным митингам.

В заключении следует сделать еще несколько методологических замечаний — в данном случае такими замечаниями я называю комментарии по поводу того, каким именно образом следует (и не следует!) интерпретировать сформулированные выше выводы, ведь эти выводы были сделаны на вполне определенном, ограниченном по своей объяснительной способности, материале. Во-первых, даже мои информанты, а тем более политические активные подростки вообще, не испытывали на себе влияние всех описанных выше механизмов. Кто-то совсем не запомнил события в Украине, кто-то не интересовался мем-культурой и редко пользовался видеохостингом YouTube, у кого-то в школах ни учителя, ни одноклассники не обсуждали политику — ни в серьезном, ни в ироничном ключе. Однако, как показывают повторяющиеся сюжеты в более тридцати взятых мной глубинных биографических интервью, большинство политически активных подростков так или иначе сталкивались с какими-то из перечисленных процессов в процессе своего взросления. Несколько конкретных историй политизации, рассказанных с начала до конца, могут дать нам лучшие представление о том, как описанные выше процессы проявлялись на уровне конкретных биографий молодых людей. Например, Иван (имя информанта, разумеется, изменено) стал постоянным участником антикоррупционных митингов в 2017 году, в семнадцатилетнем возрасте. Когда ему было четырнадцать, он обнаружил, что любимая вкусная рыба (и кое-какие другие продукты) пропали с семейного обеденного стола. Пытаясь понять, что произошло, он обнаружил, что исчезновение ряда привычных продуктов стало результатом продуктового эмбарго, введенного российским государством в ответ на анти-российские экономические санкции со стороны западных стран, которые, в свою очередь, были последствием российской аннексии бывшей украинской территории, Крымского полуострова. В течение последующих нескольких лет Иван продолжил следить за политическими новостями, и его политическая информированность увеличивалась. Накануне 2017 года он уже был постоянным читателем «независимых» медиа и считал себя носителем либеральных политических взглядов. Как только Навальный объявил о первом антикоррупционном митинге, Иван знал, что примет в нем участие. Екатерина, длинный фрагмент интервью с которой уже цитировался выше, стала волонтеркой штаба Навального в конце 2017 года — на тот момент ей было четырнадцать лет. Ее интерес к политике появился в тринадцатилетнем возрасте, когда она, наконец, решила разобраться в том, кто же этот «мужик», над мемами с которым все время смеются ее приятели. «Мужик» оказался оппозиционером Алексеем Навальным, который недавно опубликовал видео, изобличающее коррупционные схемы премьер-министра России Дмитрия Медведева. Впечатленная, девушка немедленно поделилась информацией с лучшей подругой, вместе с которой они провели целый вечер за просмотром самых разных политических видео. Спустя некоторое время Екатерина увидела объявление в социальных сетях (в которых она уже подписалась на страницы Навального) об открытии штаба политика в ее городе — и пришла в этот штаб. В обоих случаях, как мы видим — как и в случаях большинства моих информантов — политический контекст или «фон», каким-то образом проникающий в жизни молодых людей — играл ключевую роль в их политизации (а не, скажем, политические взгляды родителей или друзей).

И второе, пожалуй, даже более важное методологическое замечание: мы не должны забывать, что герои моих интервью — это политически активное меньшинство. Перечисленные выше механизмы политизации не затрагивали жизни многих подростков. Беседы про «украинский кризис», доносящиеся из телевизора, оставались скучными разговорами взрослых, видео на YouTube просматривались исключительно с целью подготовки к ЕГЭ, мемы про Навального игнорировались как «не смешные» — или «стеб» никогда не перерастал в нечто большее. Тем не менее, проделанный выше анализ дает нам представление о том, как именно политический климат в современной России способствовал политизации небольшого количества тех, кто потом стали считаться новыми героями российской оппозиционной политики. Благодаря громким политическим событиям, поиску нового, «простого» языка оппозиционными лидерами и распространению новых медиа, протестная политика начала нормализироваться, становиться частью «фона» жизней молодых людей. В результате политика проникла даже туда, где как бы «не должно быть» — в повседневную жизнь несовершеннолетних, детей.

Это статья из книги «Одновременность неодновременного». Читайте другие статьи в коллекции на syg.ma.

Светлана Ерпылева

Социолог, исследовательница в Лаборатории публичной социологии, научная сотрудница Центра независимых социологических исследований и постдок (Humboldt fellow) центра Восточно-Европейских исследований в университете Бремена. Исследования посвящены общественным движениям и коллективному действию, политическому вовлечению и социализации, политическому участию и мышлению несовершеннолетних в России. Статьи публиковались в Journal of Youth Studies, Current Sociology, Qualitative Psychology, International Journal of Politics, Culture, and Society, ряде российских академических журналов и российских и международных СМИ. Соавтор коллективной монографии «Политика аполитичных» (Новое литературное обозрение, 2015).

Примечания

[1] В следующем пресс-выпуске Левада-центра сравниваются результаты опросов, проводимых Центром на протестных митингах с декабря 2011 по январь 2013 года: https://www.levada.ru/2013/02/07/opros-na-marshe-protiv-podletsov-13-yanvarya/ Можно заметить, что самой молодой возрастной категорией, интересующей исследователей, оказались люди в возрасте от 18 до 24 лет.

[2] Некоторые аналитики, однако, пытались оценивать примерное количество несовершеннолетних в протестах последних лет различными доступными способами. Например, правозащитный проект ОВД-инфо опубликовал текст, в котором его сотрудники посчитали долю подростков среди всех, кто «записался» на встречи, посвященные антикоррупционному митингу 12 июня 2017 года, в социальной сети В Контакте. Эта доля составила 11,6%. Одновременно доля задержанных несовершеннолетних на этих митингах по всей стране составила всего 6% (ОВД-Инфо, 2018). Александра Архипова, антрополог, изучающая в том числе антропологию протеста, в своем комментарии во время дискуссии в Сахаровском центре, состоявшейся 12 апреля 2017 года, говорит 46 несовершеннолетних из 1031 задержанных в Санкт-Петербурге во время антикоррупционного митинга 26 марта того же года (Грозовский, 2017) — однако мне не удалось найти источник этих данных.

[3] «Он вам не Димон» — название видеоролика, опубликованного Алексеем Навальным и ФБК в марте 2017 года, в котором расследование, в котором российский (на тот момент) премьер-министр Дмитрий Медведев обвиняется в коррупции. Видеоролик доступен по ссылке: https://www.youtube.com/watch?v=qrwlk7_GF9g

[4] Фигура Навального «мемезировалась» в том числе в аниме-сообществе. Фраза «я верну вам хентай с лолями», цитируемая информанткой, принадлежит популярному мему, родившемуся в этом сообществе, но вышедшему за его пределы. Фраза иронизирует над популярным представлением о том, что «придя к власти», Навальный снимет все запреты, в том числе на аниме порнографического жанра (хентай) и с девочками-подростками («лоли»).

[5] В одном из эпизодов видео расследования «Он вам не Димон» камера показывает пруд на территории усадьбы, предположительно принадлежащей (бывшему) премьер-министру Дмитрию Медведеву. В центре пруда оказывается виден небольшой остров и дом. Авторы видео подписывают это изображение как «домик для уточки». Позднее это выражение становится мемом, а «уточка» — одним из символов антикоррупционных протестов.

Список использованной литературы

Бонч-Осмоловская, К. & Щенников, А. (2020, 8 декабря). 100 терактов до 18. Новая газета 133. Доступно по ссылке: https://novayagazeta.ru/articles/2020/12/01/88191-sto-teraktov-do-18

ВЦИОМ (2019). YouTube — «телевидение» XXI века. Аналитический обзор Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ). Доступен по ссылке: https://wciom.ru/analytical-reviews/analiticheskii-obzor/youtube-televidenie-xxi-veka

Грозовский, Б. (2017, 30 апреля). «Интересно посмотреть, что они мне сделают». Станет ли молодежь частью протестного движения? Republic. Доступно по ссылке: https://republic.ru/posts/82333

Ерпылева, С. (2014). Протесты подростков в России и Европе: к вопросу о воспитании политической самостоятельности в демократических обществах. В Е. Белокурова & М. Ноженко (ред.), Сделано в Европе. Взгляд российский исследователей (сс. 127-144). СПб: Норма.

Belokurova, Elena and Maria Nozhenko (eds), Made in Europe. The View of Russian Researchers, St. Petersburg, Norma, in Russian.

Журавлев, О. (2017, 15 июня). Социологи поговорили с участниками протестов. Что они узнали? Republic. Доступно по ссылке: https://republic.ru/posts/83953

Максутова, А. (2017, 13 марта). Не гот, не панк, не рейвер. Русский репортер 2(419). Доступно по ссылке: https://expert.ru/russian_reporter/2017/02/ne-got-ne-pank-ne-rejver/

ОВД-Инфо (2018, 19 декабря). Насколько юн протест? Статистика против Думы. ОВД-Инфо. Доступно по ссылке: https://ovdinfo.org/articles/2018/12/19/naskolko-yun-protest-statistika-protiv-dumy

Шомова, С. (2018). Мемы как они есть. М.: Аспент-пресс.

Erpyleva, S. (2020). Active Citizens Under Eighteen: Minors in Political Protests. Journal of Youth Studies 23(4).

Krawatzek, F., & Sasse, G. (2018). Youth in Russia. Outlook on life and political attitudes. ZOiS report. Retrieved from: https://www.zois-berlin.de/publikationen/zois-report/zois-report-12018/

Krawatzek, F. (2020). Young Worlds? Political and social views of young people in Russia, Ukraine and Belarus. The Friedrich-Ebert-Stiftung foundation report. Retrieved from: https://www.fes.de/en/beitraege/comparative-study-youth-in-russia-ukraine-and-belarus

Polylog (2015). Российский видеоблогинг 2015. Исследовательский отчет консалтингового агентства Polylog. Доступен по ссылке: https://www.polylog.ru/a/pdf/2015-06-09-vloging-analysis.pdf

Valentino, N. & Sears, D. (1998). Event-Driven Political Communication and the Preadult Socialization of Partisanship. Political Behavior 20(2), 127-154.

Volkov, D., Goncharov, S., & Snegovaya, M. (2020). Russian Youth and Civic Engagement. CEPA report. Retrieved from: https://cepa.org/russian-youth-and-civic-engagement/