Create post
Новое литературное обозрение

Социолог Алек Д. Эпштейн о своей книге «Художник Оскар Рабин: запечатленная судьба»

Сергей Краснослов
Мария Бестужева
panddr

Оскар Яковлевич Рабин — человек удивительный.

Репродукции его работ воспроизведены в десятках, если не сотнях книг и альбомов, при этом он всегда оказывается помещенным в контекст хрущевской «оттепели» или первых лет после нее, но, в любом случае, в 1960‐е — 1970‐е годы. В общественном сознании пиком деятельности Рабина странным образом оказалось не художественное творчество, а «прыжок» на бульдозер в ходе известного, чтобы не сказать легендарного, разгона уличной выставки в Беляево 15 сентября 1974 года.

Вместе с тем, художник этот продолжает творить и поныне, но прошедшие с тех пор сорок лет оказались как будто стертыми из сознания не только широкой публики, но и искусствоведов и музейных кураторов. О русском неофициальном искусстве, о том, что принято называть «второй волной русского авангарда», написаны уже не только статьи, но и книги и диссертации, в которых выстраивается некая в целом логичная хронологическая канва, в которой звездами 1980-х — 1990-х оказываются концептуалисты и акционисты, их предшественниками выступают основоположники соц-арта, а люди, занимавшиеся и занимающиеся фигуративной живописью, представляются не более чем их необходимые предтечи. Сложилась странная ситуация, при которой один доминирующий нарратив — всепобеждающего социалистического реализма — оказался заменен другим — столь же всепобеждающего московского концептуализма.

Мне же казалось важным показать, что русское искусство последнего полувека прекрасно именно своим многоголосьем, тем, что в нем есть место художникам, работающим в разных стилях и техниках, и что синтез сутиновского экспрессионизма «Парижской школы» и наследие «Бубнового валета» — а именно на стыке этих традиций выросло искусство Оскара Рабина — остается важным и нужным зрителям и поныне. Про Оскара Рабина говорят, будто он на полвека пережил свое время, мне же кажется, что великих художников то и отличает, что они — на все времена. Работы Оскара Рабина, как, скажем, и работы его выдающегося современника Дмитрия Петровича Плавинского, о котором я надеюсь сделать свою следующую книгу, ни с кем невозможно перепутать. Это мастера совершенно особого дарования, и очень важно сохранить для истории культуры память о них, пусть они и не вписываются ни в абстрактную традицию, идущую от Малевича к Эдуарду Штейнбергу и дальше, ни в соц-артовскую и концептуалистскую парадигмы. Искусство прекрасно именно тем, что в нем нет и не может быть единственно правильного стиля, ибо большой художник найдет путь к сердцу зрителя в любую эпоху. Думаю, что это верно и применительно к Оскару Рабину.

Мне было особенно важно показать, что искусство творческий путь Рабина не закончился в 1974 году, что с тех пор он создал многие сотни новых работ, и хотя они куда реже перепродаются на международных аукционах, для тех, кто любит искусство, а не занимается инвестициями в искусство, эти работы ничуть не менее интересны. За те шесть раз, что мне довелось быть в парижской студии Оскара Яковлевича, где я часами смотрел и фотографировал (вместе со своим другом Андреем Кожевниковым, который очень помогал мне в работе над этой монографией) его работы последних лет, ни на одной российской выставке никогда не выставлявшихся, я снова и снова убеждался в удивительном обаянии зрелого лиризма этого художника, создавшего за 35 лет жизни в эмиграции особый мир на пересечении духовных границ России, Франции и некоего географически абстрактного, но от этого не менее пронзительно прочувствованного еврейства. Я думаю, что одним из главных достоинств книги является факт воспроизведения в ней репродукций ряда работ Оскара Яковлевича французского периода, которые мы с Андреем сфотографировали непосредственно на мольберте в студии художника и которые прежде известны любителям искусства не были.

Вообще говоря, публикаций, автором или персонажем которых значится Оскар Рабин, казалось бы, довольно много, и в процессе работы меня не раз спрашивали о том, а зачем нужна еще одна книга. Факт, однако, состоит в том, что это — первая книга, автором или персонажем которой значится Рабин, которую он сам от начала до конца прочитал. Мало кто помнит, что книгу, название которой переводится с французского как «Художник и бульдозеры. Быть живописцем в Советском Союзе», от его имени написала журналистка Клод Дей; саму эту книгу, вышедшую по-французски в 1981 году, художник, живший к тому времени во Франции всего три года, прочесть не мог, поэтому автобиографией этот том можно назвать весьма условно, не говоря уже о том, что хронологически книга заканчивается лишением Рабина советского гражданства; с тех пор прошло тридцать пять «не таких уж и легких лет», в течение которых мастером были созданы сотни работ.

Вышедшая в 1986 году книга на русском языке «Три жизни», не содержащая никакого упоминания о Клод Дей, на самом деле представляет собой сокращенный перевод французского издания, отредактированный Александром Глезером; сам художник практически не принимал участия в подготовке этой книги — и даже не вычитывал рукопись. Предвидеть в то время падение «железного занавеса» жившие в то время в Париже О.Я. Рабин и А.Д. Глезер не могли, как не могли они предвидеть и появление Интернета, однако, в итоге случилось так, что на протяжении четверти века многие экспозиции О.Я. Рабина в постсоветской России и публикации о них, как печатные, так и сетевые, сопровождали различные фрагменты той небольшой книжки, вышедшей очень ограниченным тиражом в совершенно иных политических и социально-культурных условиях…

Настоящие воспоминания Оскар Яковлевич писать не собирается, о чем и сказал в интервью Юрию Коваленко: «Мемуары сочинять мне не хочется, потому что я осознаю свою посредственность в литературном плане». С Аркадием Неделем, приглашенным быть его биографом, художник прекратил общение на самых начальных этапах работы, подчеркнув: «Я не принимал участия в написании книги и даже ее не читал». В итоге автор монографии «Оскар Рабин. Нарисованная жизнь», вышедшей в 2012 году, в значительной мере пересказывает книгу, выпущенную за четверть века до этого, — «Три жизни», и дополняет ее другими косвенными свидетельствами, но в ней голос самого художника не звучит. Не звучит он и в очерке, написанном в начале 1990-х годов выдающимся искусствоведом Михаилом Германом, который заранее предупредил читателей: «На этих страницах не будет подробного рассказа о страницах жизни Оскара Рабина», после чего отослал читателей к тем же «Трем жизням». В альбоме, выпущенном ГМИИ в 2007 году, опубликован фрагмент из той самой книги, составленной Клод Дей за более чем четверть века до этого…

С Аркадием Неделем, приглашенным быть его биографом, художник прекратил общение на самых начальных этапах работы, подчеркнув: «Я не принимал участия в написании книги и даже ее не читал». В итоге автор монографии «Оскар Рабин. Нарисованная жизнь», вышедшей в 2012 году, в значительной мере пересказывает книгу, выпущенную за четверть века до этого, — «Три жизни», и дополняет ее другими косвенными свидетельствами, но в ней голос самого художника не звучит. Не звучит он и в очерке, написанном в начале 1990-х годов выдающимся искусствоведом Михаилом Германом, который заранее предупредил читателей: «На этих страницах не будет подробного рассказа о страницах жизни Оскара Рабина», после чего отослал читателей к тем же «Трем жизням». В альбоме, выпущенном ГМИИ в 2007 году, опубликован фрагмент из той самой книги, составленной Клод Дей за более чем четверть века до этого…

Оскар Рабин в своей мастерской. Фото: Алек Эпштейн.

Оскар Рабин в своей мастерской. Фото: Алек Эпштейн.

Рабин, вообще говоря, несмотря на то, что интервьюировали его сотни раз — человек не очень медийный, и скажу больше, — не текстовой. Понятно, что, как любому другому человеку, Рабину приятно внимание к тому, что он делает, но, в целом, не будет преувеличением сказать, что беседы с журналистами и корреспондентами он воспринимает как потерю времени, отвлекающую его собственно от творчества. Понятно, что у Рабина нет и никогда не было «консультанта по связям с общественностью», но он даже не просит журналистов присылать ему на вычитку тексты интервью. Не раз и не два в процессе нашей работы Оскар Яковлевич удивленно спрашивал меня: «Алек, откуда Вы это взяли, ведь этого не было и быть не могло?!», а я в ответ показывал ему журналы и газеты, где именно это было опубликовано в виде прямой речи от его имени. Моя задача в этой книге состояла прежде всего в том, чтобы убрать подобного рода искажения, чтобы появился биографический текст об этом удивительном живописце, свободный от фактических искажений. При этом ни Оскар Яковлевич, ни кто-либо другой не ограничивал мою авторскую творческую свободу, и поскольку книги я пишу давно и издал их уже довольно много, то, надеюсь, что, напротив профессионала-художника в моем лице сидел профессионал-социолог и культуролог.

Еще одной важной задачей — и это касается отнюдь не только биографии Рабина, это верно применительно ко всем книгам по истории российской культуры XX века — было соотнесение тех воспоминаний о событиях, которые остались у их непосредственных участников, как самого Рабина, так и людей, участвовавших в тех же выставках и вернисажах, что и он, с ныне доступными исследователям архивным документами. Эти документы я и пытался искать, причем здесь даже герой книги не мог мне помочь: даже когда они где-то на протяжении последней четверти века публиковались, никто не слал Рабину оттиски этих публикаций. Понятно, что и у Рабина, и у других художников воспоминания о попытках организовать неподцензурные выставки или о собственной эмиграции достаточно свежи в памяти и десятилетия спустя, но что думали и чем руководствовались в то время власть предержащие, они могли только догадываться. Большая часть документов об этом не опубликована и поныне, однако довольно большой корпус источников исследователям все же доступен. Искусствоведы, как правило, документы эти не изучают, их интересуют темы, касающиеся сугубо творческих вопросов, для меня же как социолога и культуролога наиболее интересным является именно общественный контекст.

Скажем, когда я писал книгу о знаменитой в 2010–2012 годах арт-группе «Война», меня мало интересовало, какие находки группы «Флюксус» и венских акционистов были восприняты и переосмыслены «Войной»; моим главным вопросом было то, как четверо молодых ребят, абсолютно неизвестных, не имевших никаких ресурсов и ничьей поддержки, «снесли мозг» целому поколению городской интеллигенции России. В книге о Рабине общественный контекст был не менее важным, и вопрос о том, как едва ли не самый известный советский неподцензурный художник, первая персональная выставка которого прошла в Лондоне еще в 1965 году, в эмиграции оказался практически невостребованным европейскими арт-институциями — этот вопрос довлел надо мной на всем протяжении работы.

В целом же искусство русской художественной эмиграции 1970-х — 2000-х годов практически никак не изучено, что кажется мне грандиозной проблемой в контексте истории российской культуры в целом. Так, за последние несколько лет ушли из жизни несколько выдающихся художников, чьи имена очевидно составляют славу и гордость русской культуры, в частности, Дмитрий Плавинский, Олег Васильев и Лидия Мастеркова, но ни о ком из них ни разу не было издано ни одной биографической книги. В России, как и везде в мире, огромное число людей пишут об искусстве, но поразительным образом то актуальное художественное наследие, которое нужно изучать, пока это еще можно сделать, не попадает ни в чьи издательские и диссертационные планы. Да и выставки, если и устраивают — то отдельные коллекционеры и меценаты как Игорь Цуканов, Виктор Бондаренко, Владимир Семенихин, Александр Кроник, Тамаз Манашеров и некоторые другие — государственные музеи этого почти не делают вообще.

Я столкнулся с этой проблемой, изучая творческие судьбы живописцев русского Израиля, среди которых есть изумительные художники, после эмиграции как будто провалившиеся для российских арт-институций и искусствоведов в черную дыру. Так, мне до сих пор не удалось заинтересовать ни одно российское издательство серией книг-альбомов о выдающихся живописцах «русского Израиля»: альбомов этих мы с коллегами издали уже три, последний — масштабный 320‐страничный том о наследнике «туркестанского авангарда» изумительном живописце Вениамине Клецеле, но ни одна из этих книг не была издана в России. Поэтому я надеюсь, что монография о Рабине, опубликованная в замечательной серии Галины Эльшевской «Очерки визуальности», где, кстати, уже изданы книги о Михаиле Рогинском и некоторых других, незаслуженно фактически забытых выдающихся художниках «второго авангарда», станет отнюдь не последнее страницей в изучении того художественного наследия, которым Россия по праву может и должна гордиться, и которое является теми мостками, связывающими русское искусство с культурой других стран и народов. За те 38 лет, что Оскар Яковлевич живет в Париже, там сменилось восемь советских и российских послов, но, пожалуй, именно Рабин был и остается одним из лучших послов российской культуры во Франции, как Вениамин Клецель — в Израиле.

Уверен, что, каковы бы ни были военно-политические перипетии, Россия была, есть и будет, неотъемлемой частью мировой культуры и общественной мысли. В нынешние времена особенно важно об этом не забывать.

Алек Д. Эпштейн — историк, социолог и культуролог, специалист по истории и политологии Израиля и арабо-израильского конфликта, специалист по истории и социологии современного искусства.

Книга «Художник Оскар Рабин: запечатленная судьба» вышла в издательстве «Новое литературное обозрение» в январе 2015 года.


Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Сергей Краснослов
Мария Бестужева
panddr

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About