Попугай — наверно, одна из самых странных домашних птиц. И способен жить на воле, и просто так из окошка не выпустишь — погибнет. Острый клюв, бойкость и слишком яркое оперение для средней полосы, придающее оттенок нездешней жизни и уязвимости. Периодически эти пташки оказываются заперты буквально среди золотых жердей — как в «Клетке для попугаев» пермского «Балета Евгения Панфилова», коллектива, ставшего одним из пионеров современного танца в России.

Спектакль этот по театральным меркам уже оказался долгожителем — появившийся ещё двадцать три года назад, он пережил своего создателя и был возобновлён уже в 2005 году, получив «Золотую маску» как «Лучший спектакль современного танца». Видимо, история о зыбкости границы между свободой и заключением, о двусмысленности этих понятий и почти физической неготовности справиться с пространством вне родных безопасно-скучных ограничений вновь и вновь оказывается интересна зрителю.

На сцене — конструкция из тускло поблескивающих реек, идеальный куб, каждая грань которого состоит из девяти сегментов. Строение, способное свести с ума своей правильностью, внутри которого обитают двое странных существ: настороженные головы, почти обнажённые (на танцовщиках — лишь телесного цвета плавки), «без перьев» тела, способные на рискованные акробатические движения. За полчаса хореографической фантазии мы окажемся свидетелями всех сторон их жизни — от весёлого «щебета» с самозабвенными играми внутри клетки до осознания неправильности существования и гибельного выхода из пределов внезапно опостылевших ограждений. «Попугаи» в исполнении танцовщиков Сергея Райника и Алексея Колбина под музыку «Кармен-сюиты» Бизе и Щедрина то осваивают телами пространство, повисая и растягиваясь между жердей, «слетают» с изящным взмахом рук-«крыльев» на пол, покачиваются на рейках, взмахивая ногами-«хвостами», будто при катании на качелях, то бродят по недавно комфортному кубу, как обессилевшие арестанты. Здесь всё познаётся в сравнении — совсем недавно лишь из озорства выглядывавшие вовне «птицы» начинают скучать по воле, когда узнают (или вспоминают?) о существовании других их сородичей, живущих за границами прутьев. Заинтересованно наблюдая за незнакомой «стайкой» в простеньком, но пёстром оперении (на танцовщицах длинные красно-жёлтые платья с мелким рисунком, и впрямь чем-то напоминающие окрас небольших птиц, у танцоров того же тона рубашки) красивые, ценные, но бесконечно отделённые в своём заточении «попугаи» постепенно блёкнут, грустнеют, начинают враждовать (длительная сцена в сопровождении «Хабанеры», нужной в этом месте скорее из–за чёткого ритма и удобных акцентов). Их движения всё более агрессивны или же расслаблены, они то нападают, цепляясь друг за друга, то безвольно корчатся на полу. Экзотические пернатые даже оказываются приравнены к нашим родным лебедям — в какой-то момент, видимо, для нагнетания драматизма Панфилов, в целом не чуравшийся дополнять лексикон современного танца классическими па или намёками на них, несколько раз цитирует финал фокинского «Умирающего лебедя».

«Птички» и правда умрут — предварительно долго помучав, хореограф выпустит их из клетки. Минутная эйфория освобождения и ксилофонные молоточки «Тореодора» сменится попытками приспособиться к новому миру, надеть на себя образ его обитателей. Танцовщики буквально натянут на себя сброшенные кордебалетом платья, попытаются стать теми, кто их невольно завлёк. Яркие «перья» окажутся обманкой, вожделенная свобода — непереносимой. Так и хочется сказать — мнимое лучшее есть враг имеющегося хорошего. Клетка может быть и преградой, и защитой, маленьким раем, который хорош настолько, что из пресыщенности покажется тюрьмой.