Отрывок из беседы партнера КБ «Стрелка» Алексея Муратова и декана Высшей школы урбанистики НИУ ВШЭ Алексея Новикова, опубликованной в TATLIN MONO WOWHAUS

Алексей Муратов (А. М.) — Что такое общественное пространство? Это пространство, которое доступно всем. Такое определение коррелирует и с понятием общественных благ, которые тоже доступны всем. Для меня улица является квинтэссенцией общественного пространства в своей целостности. А магистраль, транспортная эстакада, например, где нет пешеходных дорожек, уже не является общественным пространством, потому что она недоступна для определенной группы лиц.

Алексей Новиков (А. Н.) — Для меня общественное пространство, помимо всего прочего, это еще и экономический капитал, который очень важен для города. В Москве механизмы, связанные с собственностью, работают с меньшей степенью прозрачности, чем в других крупных городах мира, поэтому как экономический капитал общественное пространство, может, и не работает у нас так эффективно, как могло бы. Но со временем это изменится. Перед нами живой экономический капитал. Это редкость, так как в российском контексте капитал общественного пространства зачастую не выявлен, это «спящий», или «мертвый» капитал, как бы его назвал перуанский экономист Эрнандо Де Сото (Hernando de Soto).

А. М. — Потому что если есть общественное пространство, значит, есть и частное пространство. У частного пространства есть владельцы, они платят налог на землю и недвижимость, и этот налог составляет значительную часть обычных городских бюджетов. Если общественные пространства благоустраиваются, стоимость их недвижимости растет. Поэтому жители квартир вокруг Центрального парка в Нью-Йорке с удовольствием скидываются на благоустройство парка — это поднимает капитализацию их недвижимости. Точно так же и владельцы бизнесов в первых этажах. Благоустроенное пространство создает больший пешеходный поток, к ним ходит больше посетителей, они извлекают больше прибыли, платят больше налогов на прибыль, нанимают больше сотрудников, которые платят свои налоги на доходы.

А. Н. — Но при этом общественным пространством de facto может быть и частное пространство de jure. В Нью-Йорке есть парк Зукотти (Zuccotti). Джон Зукотти был легендарным председателем планировочной комиссии Нью-Йорка, владелец риелтерской компании, девелопер. Его компании принадлежат некоторые здания вокруг парка и сам парк. Ему часто задавали вопрос — почему он этот парк не застроил, а потратил на его ре-дезайн около 8 млн долларов. Аргументы Зукотти состоят в том, что если бы он застроил парк, то общая величина финансового потока была бы значительно меньше. Вот эта вот «пустота» — оказывается важнейшей частью его экономического капитала. Частное пространство, которое он сделал общественным, показывает, насколько важно благоустройство для недвижимости вокруг. И тот факт, что пространство частное, еще не делает его необщественным. Активисты движения Occupy Wall Street заняли именно парк Зукотти — общественные парки закрывают в 11 или 12 часов ночи. А частный парк такого регламента не имеет.

А. М. — В общественном пространстве вообще постоянно разыгрывается политическое действие, причем, может разыгрываться по-разному. Например, в таком стиле, как сейчас это происходит в Москве — все работы по благоустройству как бы превращаются в спектакль, отчасти апокалиптический, отчасти жизнеутверждающий. Полгорода перекроем, выведем бульдозеры — будет действо по благоустройству жизни москвичей. Это одна форма политического действа в общественном пространстве. Другая форма — протест.

Можно протестовать в своей квартире, но если ты хочешь, чтобы тебя увидели, то лучше подойдет Гайд-парк. Любое общественное пространство — это место политической игры.

А. Н. — Даже если оно не очень интенсивно используется, кстати. Предполагаемая возможность использования общественного пространства зачастую важнее его фактического использования. В одном канадском городе случилась такая история. Были три замечательных парка: в первом людей — сверх нормы, во втором — среднее количество, а в третьем — почти никого. Мэр решает третий парк превратить в очень комфортный жилой и деловой район. И на следующий день на улицы выходит огромная демонстрация. Выясняется, что для жителей уже сама возможность использовать этот парк равна его фактическому использованию, а может и более значима. Эта дополнительная «валентность» в городе, как бы пустое место, которое вроде бы никому не нужно — на самом же деле «может понабиться», и большая ценность.

А. М. — Я сравнительно недавно листал старый номер журнала «Проект Россия», середины 90-х годов. Там была статья Андрея Иванова, который приводил статистику начала 90-х годов — что ценит в городе больше всего россиянин. Там парки были на первом месте, с большим отрывом. Житель России очень ценит зеленые пространства. И общественные пространства служат целой иерархии потребностей, начиная от самых базовых, заканчивая самыми высшими.

А. Н. — Можно вспомнить знаменитого ландшафтного архитектора, который проектировал Центральный парк в Нью- Йорке — Фредерика Олмстеда. Для него парк был социальным проектом, проектом смешения классов, социальных страт. Он это декларировал с самого начала в отношении Центрального парка и тем более в отношении Проспект-парка в Бруклине, который не случайно так называется. Смешение социальных слоев в общественном пространстве — это очень важный сюжет. Есть такая красивая легенда о том, что общественное пространство родилось в 1783 году, когда братья Монгольфьер показывали свой воздушный шар в Версале. Зрители были организованы в пространстве в соответствии с их социальным статусом: рядом с местом запуска размещалось королевское семейство, чуть поодаль — вельможи, затем послы, среди которых, кстати, был и Бенджамин Франклин, в то время посол США во Франции, российский посол, ну и совсем в отдалении — охрана и плебс. И когда шары взлетели, публика была ошарашена зрелищем и побежала за шарами: и вельможи, и конюхи. Все смешались, социальная иерархия была нарушена, и возникло общественное пространство.

А. М. — Интересно, как на этот процесс повлияет распространение социальных сетей. Когда читаешь исследования по новой цифровой культуре детства и юношества, то многие исследователи отмечают, что эта цифровая культура так пышно расцветает не только вследствие прогресса технологий, но и вследствие того, что дети оказываются в гораздо большей мере заблокированы дома, чем это было раньше. В том числе, по соображениям безопасности. Дети редко бывают предоставлены сами себе. Они все время под надзором и, желательно, в закрытом помещении. Насколько такой образ жизни в детстве и юношестве скажется на них как на горожанах и на пользователях общественных пространств? Наверное, только время покажет.

А. Н. — Когда массово внедрился телефон, все боялись, что люди не будут перемещаться в пространстве. Но на самом деле люди стали передвигаться еще больше. Сегодня видно по европейским исследованиям, что порядка 30% людей обладают большим бюджетом свободного времени и не стеснены в средствах. Им гораздо интереснее выехать со своим лэптопом и сесть в хорошем месте в городе, в кафе, в коворкинге, в библиотеке, в парке. То есть, компьютер, технологии их никак не держат дома. Наоборот, они становятся невероятно требовательными к общественным пространствам.

А. М. — Но я бы сказал, что в Москве настолько не комфортные общественные пространства, что здесь легко сделать лучше. Трудно хуже сделать. Но можно. Здесь, на Крымской набережной, река задает определенную тональность работы с пространством. Хотя оно непростое, набережная всегда была немножко вне общественной жизни, это не то пространство, где идет народ. Пешеходное пространство представляет из себя либо торговый коридор, либо связку между двумя центрами притяжения. Тогда оно будет активно. Здесь нет ни того, ни другого, поэтому надо какую-то самоценность придумывать. Нужно сделать специальное программирование, и это программирование вокруг спорта, мне кажется, получилось вполне успешным, потому что народу довольно много. А вообще есть определенная алгоритмика работы над программой общественных пространств. Чтобы его сформировать, вначале надо провести ряд исследований: историко-культурное, антропологическое или социологическое, исследование потоков, поведенческий анализ, опросы людей. И уже после этого рождается сценарий. Это обычная работа, которая у нас не происходит, как правило, из–за жуткой спешки. У нас чисто проектный подход: «нарисуйте». Кто-то лучше рисует, кто-то хуже. Все, больше у нас нет тонких решений. Хорошее рисование надо подкреплять глубоким пониманием и действительности, которая вокруг существует. Нарисовать можно все, что угодно.

текст © Александр Острогорский © Tatlin mono 1/47/154 WOWHAUS